– Ты, сука! Ты в жизни своей ничего руками не сделал… – он недоговорил – Гаврила врезал ему кулаком в солнечное сплетение: на вдохе, так что в голове помутилось. Наверняка нарочно ждал подходящего момента! Но воротника ризы Нечай не выпустил, пригибая шею расстриги вниз, вслед за собой.

– Гаврила, твою мать! – рявкнул Туча Ярославич, – я тебе сказал помолчать!

Боярин поднялся, опрокидывая стул, и скрутил расстриге руки назад. К Нечаю сзади подоспели Мишата и кузнец, разжали ему пальцы – он не сильно сопротивлялся – и бросили обратно на лавку: разогнуться он еще не мог. Эх, надо было дать по морде и отскочить! Гаврила продолжал невозмутимо хихикать, Ондрюшка поднимал стул и подпихивал под задницу Тучи Ярославича, Мишата сопел, а Нечай все никак не мог вдохнуть.

– Хватит! Устроили тут! – Туча Ярославич сел и посмотрел в бумагу, – дальше идем! Начнем с того, что он не ходит к причастию и не бывает в церкви. По новым статьям о раскольниках за это велено пытать, и сжигать, если не раскается. А если раскается – отправлять в монастырь. А?

Нечай, наконец, судорожно и громко вдохнул.

– Погоди, боярин, – расстрига перестал хихикать и переменился в лице, – это ж про раскольников. Какой же он раскольник?

– Мой брат не раскольник, – Мишата, побледневший и испуганный, встал, – он двумя перстами не крестится…

– Это правда, никто не видел, чтоб он двумя персами крестился… – подтвердил староста.

– А кто-нибудь видел, чтоб он вообще крестился, а? – ввернул Афонька, – может, он нарочно крестится так, чтоб никто не видел?

– В статьях сказано: кто к причастию не ходит и в церкви не бывает, – продолжил боярин, – а раскольник он или нет – это не упоминается.

– Погоди, Туча Ярославич… – Гаврила вздохнул, – это же статьи о раскольниках, верно? А Бондарев не раскольник. Где ты видел тайных раскольников?

– Всякое бывает… на то они и тайные раскольники, чтоб о них никто не знал.

– Я же сказал: я ничего не отрицаю, – Нечай скривился, – но я действительно не раскольник, я не такой дурак!

– Помалкивай. Тебя не спрашивают, – буркнул боярин сердито, – я еще до главного не дошел. Вот там я тебя спрошу… так спрошу…

Почему-то разбор того, раскольник Нечай или нет, затянулся надолго. Боярин спорил с Гаврилой о новых статьях, кузнец, Мишата и староста в один голос твердили о том, что Нечай кто угодно, только не раскольник, и даже Некрас им поддакнул, пока, наконец, хозяин трактира не сказал:

– Где ж это видано, чтоб раскольник хулил божье имя матерными словами?

Разговор медленно и плавно перешел к следующему пункту: за хулу божьего имени боярин обещал отправить Нечая в монастырь на смирение. Впрочем, он постарался побыстрей покончить с этим: из присутствующих четверо видели и слышали, как он просил Нечая повторить, какими словами тот хулил бога, и как потом хохотал до слез.

Наверное, Туча Ярославич считал идола глупой выдумкой Афоньки, потому что хотел и вовсе его пропустить и перейти к «связям с нечистой силой», но поп не позволил. Вот, пожалуй, тогда все и началось… Боярин глупо хлопал глазами и глядел на Нечая, который, самодовольно усмехаясь, кивнул и сказал, что действительно поставил в лесу изваяние древнего бога по имени Волос. Впрочем, удивление его длилось недолго: Туча Ярославич топал ногами и орал, выскочив из-за стола, словно и не читал до этого Афонькиной бумаги. Орал он бессвязные угрозы, пересыпая их руганью, и Нечай по глазам видел, как боярин хочет дать ему в морду. А может, он надеялся, будто Нечай откажется от идола, как и советовал староста, и тогда можно будет снова сказать: «На нет и суда нет»?

Гаврила помрачнел не сразу, и поспешил Нечаю напомнить о каком-то преподобном отце, который в своем бессмертном труде заклеймил культ Волоса еще лет двести назад: за криком Тучи Ярославича Нечай расслышал не все. Даже Афонька перепугался и притих, и, наверное, раскаивался в своем поступке.

В самый разгар скандала, когда боярин заканчивал пламенную десятиминутную речь, на беду Нечая в деверь постучался ключник и сказал, что пришли какие-то ребятишки и просятся на разбирательство.

– Гони их взашей! – тут же посоветовал Гаврила, но Туча Ярославич в запале махнул на него рукой, и, видно, ключник понял его по-своему. Опомнился боярин только тогда, когда в его кабинет ввалились все девять учеников Нечая, дергая друг друга за рукава и тихо между собой переругиваясь. Ключник стоял сзади и неуверенно пожимал плечами.

– Это что такое? – рявкнул боярин, – кто разрешил?

– Туча Ярославич, батюшка! Ты же сам только что велел впустить! – пролепетал ключник.

– Я? А ну-ка вон отсюда! Вон! – снова заорал боярин.

Мишата и кузнец вскочили – то ли защищать своих детей от боярского гнева, то ли гнать их прочь с боярских глаз.

– Никуда мы не уйдем, – тихо сказал Стенька, теребя в руках шапку, – мы дядю Нечая пришли защищать…

– Что? – и без того красное лицо боярина налилось кровью до синевы, – от кого?

– Никуда мы не уйдем! – звонко поддакнул Гришка, выступая вперед.

– Я вот тебе не уйду! – кивнул головой Мишата, – я тебе не уйду!

– Стенька! Ты у меня получишь… – угрожающе зашипел кузнец.

Нечай сначала растерялся – как-то не вовремя это произошло, но только он хотел подняться вслед за братом и кузнецом, Туча Ярославич рыкнул ему:

– А ну сидеть! И молчать!

Нечай пожал плечами – его угроз дети все равно не испугаются, отцы с ними разберутся быстрей. Но неожиданно мальчишки заартачились, и у дверей началась шумная свалка. Некрас и пивовар поспешили помочь, но, видно, чего-то не поняли, потому что раздавая подзатыльники, быстро вывели кузнеца из себя:

– Ты кого бьешь? Это ж ребенок, ты не видишь?

– Хулиган это, а не ребенок!

– Своих бей, а моих не трогай!

– Мои к боярину без спроса не заваливаются!

Свалка только разрослась: кузнец и пивовар толкали друг друга в плечи и вот-вот должны были перейти к мордобою. Туча Ярославич глядел на это недолго: развернулся и уверенно протопал за стол. Из толпы вырвалась Груша и подбежала к Нечаю, кинулась на шею, словно на самом деле хотела защитить.

– Иди, малышка, все отсюда идите а? – Нечай погладил ее по голове, – нечего вам тут делать…

Она помотала головой и прижалась к нему еще крепче.

– Ну пожалуйста, – шепнул Нечай, – ну уходи! Не надо, только хуже будет.

Девочка нехотя оторвалась от него и покорно пошла к двери. В этот миг Стенька оттолкнул отца и прорвался на середину кабинета.

– А я все равно скажу! Дядя Нечай всем лучше хочет сделать, он обо всем Рядке заботится, и о твоих дворовых, боярин, тоже! Без Волоса всех бы нас давно сожрали! Я к гробовщику вчера ходил, он мне все рассказал!

– Чего? А ну-ка, еще раз повтори? Этот ваш дядя Нечай и детишек учит идолу поклоняться? – Туча Ярославич подался вперед, – а? Быстро говори!

Кузнец ухватил Стеньку за шиворот и дернул к двери.

– Оставь парня! – боярин стукнул кулаком по столу.

– Быстро отвечай, когда боярин спрашивает, – в испуге зашептал Афонька.

– Не учит! – выкрикнул Стенька, заваливаясь на отца, – он нас только хорошему учит. Мы сами!

– Все ясно… – сквозь зубы выдохнул Туча Ярославич, – все ясно… Пиши, Ондрюшка: поскольку церковные противности Бондарева заходят слишком далеко, жалобу отца Афанасия передать в архиерейский суд, Бондарева до приезда нарочных из города забить в колодки и держать под замком, охраняя пуще глаза. Идола сжечь прилюдно, с проповедью.

Кузнец вытолкнул Стеньку за дверь могучим пинком, туда же отправились Гришка и Федька-пес, остальных Мишата выпихнул наружу, широко расставив руки и напирая на них своим телом. Ключник поспешил захлопнуть двери изнутри и задвинуть засов, но мальчишки долго еще колотили в нее кулаками и что-то кричали.

– Боярин, ты поспешил, – как бы между прочим вставил Гаврила, еще сильней разваливаясь на стуле.

– Хватит с меня! Если про идолопоклонство в городе узнают, и нам не поздоровится! Про все остальное отговоримся, мол, шалопут. А идола нам не простят…