Его крик придал собакам уверенности: и те, что успели скатиться вниз, снова кинулись в атаку. В темноте псы видели лучше Нечая – пару раз клыки достали его голые руки, один повис на мохнатом рукаве, но Нечай избавился от хватки, шарахнув собаку о ступеньки под ногами. У гончаков не было ни единой возможности прорваться: он просто перегородил собой проход и пинал их в рычащие, оскаленные морды. Стоило им подняться на одну ступеньку с ним, и он хватал их руками за холки, за уши, за брыли, и бросал вниз. Их тут же сменяли другие, толкавшиеся сзади: и Туча Ярославич, и молодой боярин, стоявший за их спинами, подзадоривали псов криками, да те и сами злобились, оттого что не могли достать добычи.

– Пусти меня, боярин! – послышался срывающийся, задыхающийся крик: к башне подоспел выжлятник, – ну куда, куда гончаков на этих чудищ! Перережут! Всю свору перережут!

– Не твоя свора! – рявкнул в ответ Туча Ярославич.

– Жалко ж! Хорошие собаки!

Боярин только гикнул, посылая псов вперед. Тут Нечай поднял собаку за уши, и та оглушительно завизжала: он хряпнул ее о ступени под ногами, и визг сменился хрипом.

– Я сам, я сам вместо них пойду! Ну что ж ты делаешь, боярин! Пусти меня! Им одним не справится!

– Да не пройти там вдвоем!

– Пусть Елисей Петрович спустится!

– Лешка! Слезай! Ерема пойдет! С тебя там никакого проку.

Собаки тут же ослабили натиск, стоило молодому боярину развернуться к ним спиной, некоторые устремились за ним. Нечай шикнул на остальных, и те в нерешительности замерли на пару ступеней ниже, продолжая заливисто лаять.

– Желтобрюх! Желтобрюх! – крикнул выжлятник, – черт, тут с колом не развернуться!

Раздался треск сломанной палки – Ерема укоротил кол. Нечай немного передохнул и собрался с силами: выжлятник ему не соперник, даже вместе со сворой. Не резать же его ножом?

Ерема не уськал собак, а проталкивался между ними, дыша так шумно, что Нечай знал о каждом его шаге. Но псы почувствовали в нем любимого хозяина и сами пошли вперед. Теперь Нечай ждал удара колом и не нагибался, отбиваясь от них ногами. Какая-то тварь впилась в коленку, и он оглушил ее ударом кулака в лоб, сверху вниз.

– Убью! – прошипел выжлятник, развернувшись на площадке лицом к Нечаю. Не боец – не предупреди он Нечая, тот мог бы и пропустить в темноте удар, нацеленный в грудь. А так ему оставалось только прижаться к стене и ухватить мелькнувший в темноте кол обеими руками. Он с легкостью вырвал его из рук Еремы и с хрустом сломал об колено.

– Убью! – повторил тот и прыгнул вверх. Нечай наугад ударил кулаком в темноту и не промахнулся: выжлятник повалился навзничь, на спины собак. Клыки снова достали ногу повыше сапога – пес, рыча, мстил за своего хозяина. Нечай и его оглушил кулаком. Выжлятник, кряхтя, поднялся и опять пошел на Нечая, хлюпая носом, и собаки рванулись наверх. На этот раз Нечай ударил сильней – его разозлили собачьи укусы и упрямство парня. Тот отлетел к стене и, похоже, стукнулся головой. Псы снова нерешительно замялись и заскулили.

К башне подтягивались дворовые – Нечай слышал шум голосов внизу, и, наконец, боярин догадался отозвать свору, убедившись, что толку в ней нет никакого. Выжлятник оклемался со стоном: за ним пришлось подняться кому-то из мужиков. Двоим на лестнице было не разойтись, и Нечай отдыхал, пока они разбирались с псами и расчищали дорогу: похоже, он серьезно зашиб не одну собаку. Зато он успел запахнуть полушубок и подпоясаться, переложив оружие за пояс полушубка.

Гораздо тяжелей пришлось, когда боярин послал наверх дворовых. Конечно, подойти вдвоем они не могли, но пропихивали колья над плечами друг у друга, и толпились так тесно, что сбросить их вниз у Нечая не хватало сил – те, что стояли на площадке, подпирали верхних, не позволяя устроить свалку. Нечай рвал колья у них из рук и раздавал увесистые зуботычины: колья передавали снизу по цепочке, а от зуботычин еще ни один мужик не умирал. Они нажимали, и заставили его подняться вверх на две ступеньки: как бы ни была удачна его позиция, а устоять против скольких человек он не мог. Ударить колом с сильным замахом у мужиков не выходило, полушубка они не пробивали, но ушибы наносили ощутимые: Нечай пожалел, что вывернул его наизнанку, без этого полушубок служил бы более надежным щитом.

Глаза привыкли к темноте, но он все равно почти ничего не видел, кроме неясных движений, да и те он скорей угадывал по шевелению воздуха. Убивать дворовых в его планы не входило, он пользовался обломками кольев, как дубинками, иногда со свистом швыряя их вниз, в головы стоящих на площадке, но никого оглушить ему не удалось: мужики только матерились.

Его оттеснили еще на одну ступеньку вверх – кол, который он заклинил между полом и потолком, хрустнул под их напором – и тогда Нечай почувствовал странную тревогу и страх. Он никогда не испытывал страха в драках, даже безнадежных, наоборот, сам удивлялся, насколько бесшабашно мог кидаться в любую заваруху. Он снова заклинил проход колом, и добавил к нему второй, когда снизу пронесся ропот: предвестник паники.

Нечай вытащил из-за пояса нож скорей инстинктивно – он никого не хотел убивать, а в темноте он, и не желая того, мог нанести серьезную рану. Но рука сама потянулась к ржавой рукояти: страх. Непонятный, смертельный страх возник откуда-то из-за спины. И когда сверху донеслось тихое и отчетливое рычание испуганной куницы, Нечай понял, что случилось, и почему никто не напирает на выставленные им колья. Впрочем, внизу тут же началась свалка: мужики с площадки с криками кинулись вниз, но те, что стояли в нижнем пролете, загородили им дорогу, не понимая, что произошло. Масса тел всколыхнулась – дворовые пытались развернуться в узком проходе, и тот, что стоял впереди, качнувшись назад, начал заваливаться на Нечая, ломая колья. Нечай полоснул его тупым, ломаным ножом, надеясь оттеснить: мужик вскрикнул так страшно, словно Нечай его смертельно ранил – крик утонул в воплях дворовых. В давке кто хрипел, кто-то матерился, кто-то, чертыхаясь, поминал божье имя, кто-то звал на помощь богородицу.

Нечай думал бежать вниз вслед за ними – его, как когда-то в лесу, охватила паника, но проход был плотно заткнут орущими мужиками: он присел на ступеньку боком и вжался в стену, обхватив руками голову – между молотом и наковальней!

Толпа медленно сползала вниз, а ему не хватало смелости взглянуть наверх. Тонкое рычание повторилось гораздо отчетливей и ближе: они спускались. Их босые пятки медленно шлепали по холодным каменным ступеням, и Нечай кожей чувствовал их жажду. Их было четверо – видимо, мальчики. Надтреснутые колья, на которые он опирался, со стуком вывалились в пролет, Нечай не удержал равновесия и завалился набок, головой вниз. Нож вывалился из разжавшегося кулака и звякнул где-то на площадке. Почувствовав свободный путь к отступлению, он оттолкнулся от ступеней ногами, сползая на площадку и пересчитывая их спиной, развернулся лицом к опасности и увидел глаза: жидкое, мутное свечение. Белые рубахи и блестящие обнаженные клыки.

– Уходите! – Нечай хотел крикнуть, но вместо крика горло выдавило жалкое сипение, – уходите на свет! Не надо этого!

Он приподнялся на локтях и пополз назад, толкаясь ногами, пока не уперся головой в стену: один прыжок мертвого мальчика, один бросок, сверху вниз… Он ощущал возможность этого броска, он чуял чужое непреодолимое желание прыгнуть, вонзить зубы в плоть, рвать, грызть, пить…

– Уходите… – прошептал он беспомощно, – уходите на свет…

И в этот миг за спинами детей с воем полыхнуло высокое пламя: яркое после тьмы, осветившее неровную кладку стен с черными потеками, выщербленные, продавленные ступени из крупных желто-серых камней, круглый свод низкого кирпичного потолка… И худые, хрупкие фигурки мальчиков: искаженные, оскаленные лица, в которых не было ничего человеческого, острые клинья клыков, оранжево блестевшие в метавшемся свете, и руки, на самом деле похожие на скрюченные лапы огромных хищных птиц, с твердыми как железо ногтями…