– Не только, – ответил я. – В благодарность, что ты ухаживала за ней и раньше.

Рина выпятила губу и кивнула.

– Ты колдун, – заявила она. – Перед тобой наше грозное начальство прыгало, как дрессированные мартышки. Сроду я их такими не видывала. Если у тебя такая сила, отчего тебе всю каторгу не освободить? Или полагаешь, что они-таки ее не заслужили?

– Не полагаю.

– Что ж тогда? Не считаешь нужным добро просто так делать, за бесплатно?

Она начинала меня раздражать. Будто уязвить хочет непонятно за что вместо благодарности.

– Мы с Олесем приехали спасти его тетю, – сказал Витька, тоже почуяв наезд и заступаясь. – И спасли тетю. А у вас, дамочка, какие-то претензии.

– Да какие у меня претензии, – слабо улыбнулась Рина, – что вы. Я уж не мечтала на воле побывать... Просто непонятно мне, почему бы человеку с такими силами порядок в мире не навести.

Я фыркнул.

– В мире? Ну это ты загнула!

– А что мешает-то?

Я задумался.

– У меня не всегда были такие силы. Сначала я и вовсе не знал, кто я такой и чего хочу. Потом было некогда. Потом... – Я кинул взор на Витьку, живого и невредимого. – Короче, были проблемы.

– Не знал, кто ты такой? – Рина наклонила голову набок.

– Долго рассказывать.

– Мы и не торопимся никуда.

– Как-нибудь расскажу, – пообещал я с улыбкой.

Она кивнула.

– Хорошо. Я подожду. Я научилась ждать... А когда решишь все свои проблемы, что тогда?

– В смысле, что тогда? – терпеливо уточнил я.

Она вдруг перестала меня раздражать. Я вроде бы приспособился к ее манере разговаривать – угловатой, резкой, прямолинейной, как бы “наезжающей”. Но на самом деле она не наезжала, лишь хотела разобраться и делала это максимально прямо, без экивоков.

– В смысле, как будешь жить со своей силой? На отшибе в лесу, как сейчас, с мальчиком и самыми близкими? Или попытаешься сделать что-то большое и важное?

– Например? – заинтересовался я.

Рина вздохнула, заправила выбившуюся прядь с проседью под косынку кислотного цвета.

– Да что угодно. Мир завоюешь. Или Вечную Сиберию освободишь, станешь ее справедливым правителем.

Я не удержался от нервного смешка.

– Мир завоевать? А нафига мне такой геморрой? Вечной Сиберией править? А смысл? Освободить людей невозможно. Освободить их могут только они сами – хотя я и в этом сильно сомневаюсь. Что ты предлагаешь: зачаровать всех жителей и внушить, что они свободные и гордые? Это будет еще одно рабство. – Я кивнул в сторону машины, где лежала тетя. – Вечная Сиберия ни за что, ни про что засадила тетю Веру на каторгу, а тетя по-прежнему восхваляет ее... Как таких перевоспитать?

– Рабство – это когда собака кидается и грызет палку, а не человека, который этой палкой ее лупит, – вставил пять копеек Витька. Он поспешно добавил: – Это такая метафора. Я не сравниваю тетю Веру с собакой.

– Спасибо, – сказал я ему насмешливо. И снова обратился к Рине: – Править и наставлять на путь истинный – это не мое.

– А что твое?

Я пожал плечами.

– Время покажет.

– Между прочим, идея интересная, – сказал Витька, глядя на Рину сверкающими глазами. – Этот мир разобщен. Вот его основная беда. Сами люди не освободятся, тут я с Олесем категорически не согласен. Если, скажем, завалить Председателя и весь Детинец заодно, народ тут же нового Председателя найдет. Потому что своими мозгами жить не умеет. Ждать, пока само собой все образуется – глупо. Сидеть сложа руки, когда есть возможность что-то сделать в масштабах целого мира – еще глупее.

– Не понял? – возмутился я на Витьку. – Это что за гнусные намеки? Я, по-твоему, должен все бросить и бежать свергать Детинец, перевоспитывать сиберийцев?

– Мы уже пытались взорвать квест-башню, но нас тупо надули, – ухмыльнулся тот. – Взорвать башню изначально было идиотской идеей. Это все равно что грызть палку, которой тебя лупят.

– Предлагаешь все-таки оторвать Председателю голову?

– А почему нет?

– Это аморально и небинарно.

– А закрывать глаза на страдания тысяч людей не аморально? Не все родились твоими тетями.

– Ну хорошо, – сказал я не без раздражения. – Допустим. Оторву я Председателю его тыкву. И всем его прихвостням заодно. Дальше что? Сиберийцы найдут нового Председателя, не успею я отойти от окровавленного тела на полшага. Ты сам это только что обозначил. Свято место пусто не бывает!

– Поэтому нельзя ограничиваться переворотом и отрыванием тыкв, – сказал Витька. – Надо возглавить весь этот шалман и повести его к светлому будущему.

Я хрюкнул, затем расхохотался, но прикрыл ладонью рот, чтобы не разбудить тетю. Схватил сточенный ножик, прихваченный из каторги, кинул Витьке:

– Вот тебе нож, режь сразу! Я, конечно, не совсем старый и совсем не мудрый, но до такого маразма не докачусь! К светлому будущему народ вести, придумал тоже! За всю историю кто только не желал вести за собой народ, и что получилось? Это все равно, что кошек пасти! Народ – это такая неблагодарная свинья, что и описать невозможно! Бессмысленно его куда-то вести!

– Почему?

– Рассуди сам. Зачарую я весь народ, чтобы меня слушался. И кем я после этого стану? Вторым председателем?

– Постепенно дашь им свободу...

– Отлично, дам. А они скажут: не хотим тебя больше, царе, уходи, будем нового господина выбирать.

– Ну и пусть выбирают.

– И выберут они себе жадного до власти мудака, который станет третьим председателем.

– Почему сразу жадного до власти?

– Потому что во власть идут только те, что ее жаждет. Простая психология.

– Может попасться достойный, – заспорил Витька. – Всякое бывает. И если попадется козел, можно будет сделать перевыборы.

– Скажи мне, Витька, где ты видел жадного до власти мудака, который добровольно отдал бы власть? Он подделает результаты выборов и, если надо, завалит других кандидатов, или запугает их, или подкупит – и останется у власти до конца своих дней!

– Такой свободы народу давать нельзя... – задумчиво проговорила Рина. – Ты должен будешь удерживать власть.

– Тогда о какой свободе речь? – сразу отреагировал я. – И кто даст гарантии, что власть меня не испортит, и я сам не стану тем самым козлом? Кто меня остановит-то?

Повисло молчание. Тихо шелестел ручей, сквозь кроны просачивались зеленые лучи.

Я подумал, что моим собеседникам нечего возразить, но Витька спокойно и уверенно произнес:

– Вот поэтому я разумный монархист.

– Хочешь царя-батюшку? – съехидничал я.

– Или царицу-матушку, без разницы, – не стушевался Витька. – Монарха. Человека благородного, ответственного, живущего ради одной идеи – процветания своей державы.

– Во-первых, где такого найти? Власть – это поганый фильтр, который отсеивает все чистое и благородное...

– Не преувеличивай, – перебил Витька.

– ...во-вторых, каждый понимает процветание державы по-своему. Кто-то думает, что страна не будет процветать, если не станет захватывать соседей, оплачивать дорогие проекты ради понтов и так далее...

– Терминологию можно прописать в специальном документе...

– ...а потом переписать его так, как надо монарху! Или подтереться.

– И что ты предлагаешь?

– Я? Ничего. Потому-то и не лезу ни в Председатели, ни в монархи. Знаю только, что власть должна быть конкурентной и сменяемой. Причем сильно конкурентной и часто сменяемой. Видишь – в этом ручье вода течет, оттого и чистая. Когда застаивается, образуется болото.

– Это и первоклассник знает, – отмахнулся Витька. – Я про воду. Пусть премьер-министры меняются и борются в конкурентной борьбе, а монарх – это ведь не просто вечный на престоле сиделец, а знамя... символ... знак.

– Знак? – задумчиво повторил я, подумав совсем о других Знаках.

– Твердыня и опора народа. Они особенно нужны, когда никакой опоры и твердыни нет и в помине. Когда люди не знают, ради чего жить. Поэтому выдумывают разный бред – вроде величия Вечной Сиберии. А россы – ты рассказывал – постоянно переезжают из Секции в Секцию, с жиру бесятся. А все почему? Потому что нет в их жизни смысла.