– А, – спохватился я, – видел ли ты в своих снах, что в Попо ты из очень бедной семьи? И живешь в трухлявом бараке?

– Я видел какой-то барак... Развалюхи разные... Но без подробностей.

– А здесь ты не просто ребенок, ты – золотой ребенок. Со своим личным водителем в четырнадцать лет.

– И что?

– А то, что непонятно, зачем тебе в Попо. Здесь у тебя все есть. И жизнь расписана: отчим, поди, позаботился, куда ты поступишь после школы, где работать будешь и так далее.

– Позаботился, – согласился Витька в темноте. – Он хороший отчим. Сам бесплодный, детей нет. Зато деньги умеет делать только так. Хочет передать мне весь свой бизнес, когда я вырасту. Ко мне относится, как к настоящему сыну... вроде бы. – Он вздохнул. – Наверное, я для него и есть настоящий сын.

Я крякнул и промолчал. Чуть не вырвалось: “И такого родителя ты бросаешь?”

Витька продолжил:

– Но... понимаешь, хоть здесь все зашибись, оно не настоящее.

– В смысле?

– Весь этот Скучный мир – не настоящий. Он как бы для галочки, понимаешь? Настоящая жизнь – это всегда спонтанность.

– О как, – удивился я. – А ты реально начитанный...

– Наслышанный, – поправил Витька. – Предпочитаю аудиоформат. Так вот. Спонтанность – это когда не знаешь, что будет через секунду. И самое главное, даже не знаешь, что выберешь сам. Это и есть свобода воли, когда ощущается истинный вкус бытия... Мы ведь с тобой почему сбежали из Вечной Сиберии?

– Чтобы примкнуть к Отщепенцам.

– А что такого было у Отщепенцев, чего нет у сиберийцев?

– Свобода, – догадался я. – Вечная Сиберия – это же тюряга самая натуральная, которая косит под государство.

– Вот и я о чем! Мы с тобой сбежали из тюрьмы. А теперь хотим повторить этот опыт.

Я вспомнил хриплые завывания певца зоновской романтики. Тюремные баллады слушают по всей стране...

– Сбежать из тюрьмы... – пробормотал я под нос. – Я вот в этом Скучном мире безработный и тоже не знаю, что будет через... ну, может, и не секунду, но в завтрашнем дне не вполне уверен. То есть некоторая спонтанность присутствует.

– Не присутствует у тебя никакой спонтанности, – лениво отмахнулся Витька и зевнул. – И выбора у тебя никакого нет. Ты или безработный, или вкалываешь за копейки – разве это выбор?

– Умеешь ты поддержать друга, – сказал я.

Но Витька уже спал.

Тогда и я закрыл глаза и настроился на сон.

***

ОБНАРУЖЕН ПОРТАЛ В АКТИВНОЙ ФАЗЕ

Я подскочил, продираясь сквозь сон. Мне снился нейроинтерфейс, заполненный иконками допартов сверху донизу, и я, восхищенный привалившим богатством, мысленно нажимал на них, чтобы выяснить, как работают эти новые допарты. Наверное, во сне нажал и на реальный допарт Дольмена... А может, он сработал сам по себе.

Я сел и подергал Витьку – тот не спешил просыпаться, дрых без задних ног.

– Вставай! Кажется, заработало!

Он что-то промычал. Я оглянулся на дольмен и отчетливо увидел, что вокруг древних камней сияет гало.

Портал включился!

– Что заработало? – хрипло спросил Витька, принимая сидячее положение и протирая глаза.

Я не успел ответить: световая аура вокруг дольмена замерцала, усилилась, задвигалась из стороны в сторону...

Никакое это было не гало и не аура, а свет двух или трех фонарей, дергающихся в руках бегущих к нам людей.

Слепящий луч ударил мне в лицо, и я сощурился. Донесся топот и хруст веток под чьими-то ногами.

– Вот он! – крикнул знакомый голос.

– А Витя где? – отозвался другой, незнакомый и встревоженный.

– Оба здесь, – сказал Матвей, приближаясь. Он продолжал светить мне прямо в лицо, и я не мог ничего разглядеть. – Руки, сука, вверх, псих ты конченный, или пристрелю!

Извилины у меня лихорадочно заработали, стряхивая остатки сна. Итак, Матвей избавился от моего заклятия – видимо, волшба долго не держится – и позвонил шефу. Тот прискакал самолично...

Но они не вызвали ментов, и у Матвея оружие... Это значит, что они намерены разобраться со мной лично, по-бандитски.

Ай да, Резчиков-старший, не совсем честным трудом заработано твое богатство! Следовало об этом раньше догадаться, когда я впервые узрел криминальную рожу Матвея.

Я приподнял руки, стоя на коленях посреди разворошенной постели. Со стороны все это выглядело, конечно, в высшей степени странно, и это слабо сказано. Чокнутый мужик похитил ребенка и заставил его спать посреди леса ночью...

– Папа? – удивился Витька, щурясь на свет, бьющий в лицо. – Я все объясню...

“Он называет отчима папой, – мысленно отметил я. – Неплохие у них, стало быть, отношения”.

– Что он тебе пообещал? – завопил Резчиков. – Что он от тебя хотел? Что он с тобой сделал?

– Да ничего он со мной не делал...

Я начал различать фигуру Матвея за сиянием фонаря. Близко он не приближался, наученный горьким опытом. В свободной руке держал предмет, напоминающий пистолет. И целился в меня.

– Башку бы тебе продырявить, извращенец ты вонючий, – процедил он. – Или колени...

– Стой, Матвей, – сказал Резчиков. Он появился сбоку от дольмена, продираясь сквозь заросли сухой травы. На нем был спортивный костюм, в одной руке он держал фонарь, в другой зажимал телескопическую дубинку, которой отодвигал упругие ветки кустарника.

Он не был похож на бандита. Холеный, интеллигентный, в очках в тонкой оправе, гладко выбритый, несмотря на повальную моду на щетину и бороды. Не слишком молодой, далеко за полтинник.

– Кто ты такой? – задал он мне вопрос, игнорируя попытки Витьки “все объяснить”. – И чего тебе надо от моего сына?

Я поджал губы, раздумывая, смогу ли заморочить сразу двоих. Силы-то полностью не вернулись. Наверное, все-таки смогу.

А если не смогу? Тогда мне будет очень невесело.

Как бы невзначай повернул левую руку так, чтобы Знак Урода был направлен на Матвея.

– Осторожно, шеф, – сказал Матвей, – я ж говорил вам: он гипнотизер какой-то... Я и сам не пойму, почему ему подчинялся. Будто заморочили...

Да, дружок, сказал я ему про себя, тебя заморочили.

Что-то подсказывало: пока я не вижу отчетливо Матвея, не могу подействовать Знаком Урода. Необходим зрительный контакт. Но пока фонарь светит прямо в рыло, ни о каком зрительном контакте речи нет. Надо бы заговорить им зубы и...

– Ты хочешь выкупа? – спрашивал меня Резчиков, не подходя близко, маяча где-то за пределами освещенного пространства, в центре которого замерли мы с Витькой. – И ты, Витя, почему ты его защищаешь? Что он тебе пообещал?

Витька молчал, не зная, видимо, как объяснить свои мотивы. На месте Резчикова я бы голову сломал, пытаясь угадать, что похититель пообещал подростку, у которого и так всего больше, чем нужно.

– Меня зовут Олесь, – сказал я, чтобы потянуть время. Решительным образом не представлял, как заговаривать этим двум зубы, чтобы наладить зрительно-магический контакт.

– Это мы сейчас выясним, как тебя зовут! Не шевелись!

Ослепляя меня фонарем, Матвей приблизился и шустро выхватил у меня из кармана портмоне. Отошел и, судя по звукам, передал кошелек Резчикову. Тот что-то буркнул и, кажется, открыл портмоне, где лежали мои банковские карты и – М-стикеры.

– Как тебе Знак Морока? – спросил я.

– Какой Знак? – автоматически переспросил Резчиков, причем голос его заметно сел.

– На стикере, не видишь? В виде ромба?

– А-а... – сонно сказал Резчиков в темноте. – А-а-а...

– Шеф! – всполошился Матвей. – Вы на что там смотрите? Он гипнотизер сраный...

– Заткни его, – велел я Резчикову, убедившись, что тот завис, таращась на М-стикер.

– Это ты заткнись! – взвизгнул невидимый Матвей.

В эту секунду послышались твердые шаги – Резчиков быстро подошел к водителю. Звонко хлопнуло, свет фонаря соскользнул с наших с Витькой лиц и застыл у самой земли, раскрошившись на отдельные лучики из-за торчащей из дерна травы. Грузное тело бухнулось оземь – в точности с тем же звуком, как когда я зашвырнул Матвея в клумбу.