Глубокой ночью народ обуяло натуральное умопомешательство. Многие орали в голос, выли, царапали лица, рвали волосы. Наблюдать за этой массовой ломкой было неприятно. Я бы ушел, но в Поганом поле ночью не погуляешь... Кто-то прыгнул в реку, но его вытащили те, у кого нервы крепче. К рассвету вакханалия сбавила темпы, буйное умопомешательство сменилось тихим.

На берегу ниже по течению поднимался столб черного дыма. То сжигали тело Морока. Ни один Замороченный не пожелал, чтобы тело Урода пребывало в деревне хоть на секунду дольше, чем это было необходимо. Закапывать в землю тоже не захотели. А если вылезет? С чудовищами и не такое бывает. Лучше перестраховаться и сжечь.

Прежде чем его тело унесли, я снял с него все кольца. Постарался провернуть это дельце незаметно, чтобы не подумали лишнего. Я здраво рассудил, что разбрасываться магическими артефактами, которым умею пользоваться, не следует.

Когда заря озарила небо и факелы затушили, я вышел из гостевого домика и сел на скамейке. Перевести дух. Скоро мы с Витькой уйдем из этого места навсегда. Надо посидеть на дорожку, припомнить, не забыли ли чего.

Рядом сел Игорь. Его словно подменили. Присмирел, и разговаривать с ним стало не в пример приятнее.

Некоторым людям нужны животворящие пистоны вставить, чтобы они вели себя как люди...

– Это сын той девушки, которую выгнали в каменоломни, – сказал Игорь. – Мне Влад рассказывал. Сын человеческой женщины и Урода.

Сказал и замолк, глядя куда-то прямо перед собой. Надо было ему выговориться, осмыслить, переварить.

Я его понимал. В маске ты будто вечно пьян и всем доволен. Сидишь под кайфом и балдеешь. Критическое мышление подавлено напрочь, слова Морока воспринимаешь как истину в последней инстанции. Все, что не вписывается в легенду, отбрасываешь, как мусор.

Мы с Витькой выбросили те дощечки со Знаком, когда нашли их среди своей одежды, и не стали париться по этому поводу. Ни ни миг не озадачились: а почему они, собственно, очутились среди шмоток? Кто их подбросил?

Конечно, их подбросили нам в лесу. В маскировке Зачарованных Детей Морока можно просто сидеть возле тропинки, и путник не разглядит притаившегося человека в упор. Сунуть пластинку в складки одежды путнику – плевое дело.

– Баба Марина все-таки и есть его мать, – сказал я.

– Морок... тьфу! Урод внушил нам, что баба Марина – пришлый человек. А она-то все знает, ведьма старая, странников встречает и направляет к нам, чтобы мы их в свое воинство брали... Помогает сыночку, чем может. Вас бы с пацаном на днях в другие деревни отправили – учить в лесу прятаться и Знаки подбрасывать. Силу Морока увеличивать... Ох, как жить-то теперь?

Как хотите, так и живите, подумал я, мне начихать. За вас никто ответственности нести не будет.

– Урод сказал, что до него был другой Отец Морок, – припомнил я.

– Брехал. Он у нас единственный. Он нам придумал другую историю, будто бы у нас всегда, с тех пор, как нас с равнины изгнали, был Отец Морок. Кто-то вроде жреца или местного знахаря-колдуна. До него мы жили своим умом. Он в наши бошки дырявые вбил, что мы должны постоянно маски носить. Чтоб управлять! И чтобы самому свою морду свету белому не казать. Урод! Тварь!

– Как вы защищались от Поганого поля до Урода?

Лицо Игоря скривилось. Он напряг память.

– Травами...

Я кивнул сам себе:

– Чучелками! Как баба Марина!

От Погани вполне реально защищаться запахом натуральных репеллентов. Это прекрасно. Впредь у нас с Витькой будет выбор в плане ночной защиты.

– Морок сказал, что он один защищал деревню от Погани своей волшбой. Откуда у него эта магия, не знаешь?

Но у Игоря пропало желание беседовать дальше. Встал и ушел, пошатываясь, как пьяный.

Кстати, кое-кто в деревне уже напился настойки и горланил дикие песни.

Я тоже поднялся и пошел к хижине воеводы Влада. Внутри дома женщины обмывали тело бедной Насти, готовя его к погребению. Снаружи прямо на деревянном настиле сидел Витька, обняв колени. Он был в состоянии фрустрации, покачивался, как кататоник. Смерть девочки меня тоже покоробила, но подействовала не так сильно. Наверное, потому что я гораздо более черствый человек...

Я сел рядом. После боевого режима чувствовалась слабость. Я погладил Витьку по плечу. Собирался сказать что-нибудь утешающее, но ничего не придумал. В итоге произнес:

– Нам пора уходить отсюда...

После паузы Витька кивнул, лицо оставалось ошарашенным, потерянным.

Во “дворце” Морока мы отыскали родные автоматы. В гостевом домике взяли рюкзаки и кое-какую жрачку. При мысли, что придется топать целый день по жарким и душным джунглям, становилось дурно. Слабость у меня не спадала, требовалось как следует поспать, но я не готов был рисковать и оставаться среди абстинентных наркоманов еще сутки. Силы придавало ожидание того, что скоро мы увидим любимый мусоровоз...

Вынутую из Морока шпагу я носил с собой. Убитый горем воевода отмахнулся от меня, когда я попытался ее вернуть.

До бурелома с тайной дверцей нас проводил Игорь.

– Удачной дороги, – пробормотал он.

Кажется, он немного пришел в себя. Щеки порозовели, в глазах появился недобрый блеск. Он о чем-то усиленно размышлял. В деревнях Зачарованных больше нет лидера, воевода раздавлен трагедией, людям нужен новый управленец. Почему им не может стать активный и молодой Игорь, не лишенный амбиций? Я был уверен, что ему есть о чем думать и чем заняться в ближайшее время.

Проскользнув через дверцу, мы зашагали по тропе назад. Лес оставался густым и темным, но его больше не наполняли мистические тени и шорохи. Лес как лес.

Точнее, джунгли как джунгли.

– Олесь, ты веришь в загробную жизнь? – заговорил через некоторое время Витька. Голос был ровный, хриплый. На меня Витька не смотрел, вцепившись большими пальцами рук в лямки рюкзака.

– Не знаю... Хочется верить.

– Не может же быть, чтобы человеческое сознание просто так исчезало! – с ожесточением сказал Витька. – Все в мире просто так не исчезает, все во что-то превращается! Сознание... или душа... это ведь не хлам, чтобы его просто так выбрасывать! Неужели природа этого не понимает?

Будь моя воля, я бы этого разговора постарался избежать. Витька столкнулся со смертью дорогого человека нос к носу, со смертью бессмысленной и жестокой. И теперь пытается подыскать ей хоть какой-нибудь смысл.

Эх, парень, любая смерть в молодом возрасте бессмысленна, если только человек сознательно не пожертвовал собой ради чего-то с его точки зрения великого и достойного этой жертвы! Так я это понимаю.

– Закон сохранения материи и энергии, – поддакнул я. – Вопрос в том, есть ли закон сохранения ума? Или души?

Когда подводишь под что-либо научную основу, всегда становится как-то легче...

Витька с надеждой глянул на меня.

– У нас в Вечной Сиберии ни во что не верят. И в волшбу. А она ведь есть! Вот ты научился колдовать! Научился же?

– Это все нейрочип, – сказал я под нос. – И кольцо... Но в целом – да. Научился.

Спохватившись, снял с пальца перстень. У меня было еще восемь магических колец – пять в кармане, три на пальцах левой руки. Правую я оставил свободной, чтобы кольца не мешали держать шпагу или орудовать автоматом.

– Вот, возьми, кстати. Это ведь... Настин подарок.

Витька бережно взял кольцо и понес его в кулаке, не надевая на палец.

Я посмотрел на три кольца на указательном, среднем и указательном пальцах левой руки. Откуда эти артефакты у Отца Морока? Из Ведьминого Круга?

– Нас в Вечной Сиберии учили неправильно, – говорил Витька. – Твердили: в Поганом поле только Уроды, бандиты да Отщепенцы живут. Но мы-то видели, что не только! И волшба есть! И жизнь после смерти, наверное, тоже должна быть!

Эй, да он не о бессмысленности смерти! Он о бессмертии! Ишь ты!

– Витька, – кашлянув, сказал я. – Настя погибла не зря...

Он сразу перебил, будто ждал этих слов:

– Да зря она погибла! Ты ведь уже убил эту тварь! Воткнул в него клинок! А тварь просто из злобы ее зарезала!