Нас обслуживала молчаливая женщина; я определил то, что она женщина, по грудастой фигуре. Мы ели мясо, рыбу, ягоды и что-то по вкусу напоминающее жареный лук. Пили сладковатую ягодную настойку с “градусом”. Эта настойка ударила в голову.

Приятное и расслабленное состояние усилилось. Давненько я так не кайфовал. Витька что-то болтал о волшбе, а я рассеянно и благодушно окидывал взглядом хижины поблизости, устланный деревянными досками двор, частокол без фонарей и чучелок. Интересно, что их защищает от Поганого поля? Маски? Но как?

Да какая разница? Что-то защищает. Маски, Отец Морок – неважно. Разберемся со временем.

После плотного обеда и настойки клонило в сон, и вскоре мы с Витькой завалились в приготовленные для нас постели в гостевом домике. Дрыхли без задних ног и проснулись в сумерках.

Горели сальные свечи, разгоняя темноту, в открытые двери вливались синие сумерки, в воздухе стоял пряный запах. Я ощупал кровать – твердая, сколоченная из досок, сверху постелен тонкий матрас, набитый соломой, одеяло из шерсти с крепким овечьим запахом. Когда засыпал, и не заметил все эти нюансы.

Я свесился с кровати, пошарил рукой; пальцы наткнулись на пучки высушенных трав. Они-то и источали пряный запах.

– Витька! – позвал я.

Сначала он не отзывался, потом хриплым со сна голосом сказал:

– А?

– Как дела?

Собственно, я не сомневался, что дела у него идут отлично. Отныне у нас всегда дела будут идти отлично.

– Че-то меня прям срубило...

Потирая лицо, я вышел из комнаты и столкнулся с заспанным Витькой под навесом. В очаге краснели уголья, со стола убрали, за частоколом шумела река. Пусто двор заливала полная луна, в некоторых хижинах горел свет свечей.

Я глянул на пустую галерею наверху.

– Думаешь, нас усыпили? – спросил Витька.

– Зачем?

– Ну, мы могли проспать несколько дней или недель... – Он воодушевился. – Или лет.

Я усмехнулся.

– Как Рип ван Винкль?

Витька сморщил обгоревший на солнце нос.

– Кто это? Не знаю такого... Как Олесь Панов.

Да, он прав, Олесь Панов сам в своем роде Рип ван Винкль, пролежал больше ста лет в квест-камере, которая на самом деле – камера криогенной заморозки, то есть анабиоза.

И все эти сто лет камера стояла в деревянном бараке с протекающей крышей?..

Нет, вряд ли.

– Хватит с меня путешествий по времени...

Витька осмотрелся в полутьме, которую рассеивали догорающие свечи и луна.

– Без электричества живут. Совсем дикие...

И приуныл. В Вечной Сиберии, по крайней мере, было электричество. Он задумался, снова просветлел лицом.

– Зато у них есть волшба!

Я кивнул. Магия – это кое-что поинтереснее квест-камер и рейтинга в чипах. Я подошел к частоколу за навесом, прихватив жестяное блюдце с оплывшей свечой. Слабое колеблющееся пламя осветило неструганные бревна. На уровне лица на них кто-то вырезал знакомый ромбовидный Знак.

Почему Дети Морока не боятся вторжения Погани?

А почему не боятся жители Вечной Сиберии? По периметру ограды вокруг Посадов не горят фонари. Как простой сетчатый забор сдерживает чудовищ вроде того, что разворотило лес? Гигантское Лего снесло бы забор, как носорог паутину. Погань сдерживается чем-то другим, не освещением, и это что-то сдвинулось на север, раз жителям Посадов пришлось отступить.

Я не додумался уточнить этот вопрос, а нынче поздно. Витька ответит что-нибудь по книжке, и толку от этого никакого.

Сквозь узкие щели между бревнами частокола в лунном сиянии вырисовывались деревянный причал, пирс, привязанные рыболовные лодки, сушащиеся сети и маленькие сараюшки. Среди построек – клетка из толстых прутьев, под соломенной крышей, установленная на сваях над рекой. Лунные блики играли на спокойной поверхности реки.

– Витька! – не оборачиваясь, спросил я. – Верят ли в Вечной Сиберии в магию и волшбу?

– Не-е. Нам говорили, что это суеверия.

– Но вы ведь делаете вот так, – я протянул вверх руку и хлопнул себя по лбу, – каждый раз, когда видите Знак Вечной Сиберии?

– Это другое. Это вера в вечность и незыблемость ВС, которая гарантирует нам достойную жизнь.

– Достойную жизнь?.. Ну, допустим. Смотря с чем сравнивать. Ты слышал когда-нибудь, что ваш Знак защищает от Поганого поля?

– Слышал. Но это не волшба.

– А что?

– Справедливость мирового устройства на основе принципов существования Вечной Сиберии...

– Да блин! Хорош говорить по методичке! У тебя свои мозги есть?

– Тогда не знаю, как ответить.

Я провел пальцем по вырезанному Знаку ромба. Апгрейд молчал.

“Архивная память? Что это за символ?”

ИНФОРМАЦИИ НЕТ

– Думаешь, Вечная Сиберия владеет волшбой? – спросил позади Витька. – Только мы не понимаем этого?

– Все может быть, все может статься... – пробормотал я, вспомнив стих, начинающийся с этих строк. – Кстати, убойное у них зелье. И башка не болит. И сушняка нет.

– Чего нет?

– Жажды.

– Так бы и сказал.

Я закатил глаза. Витька не видел эту ужимку, но я все равно не удержался. Не понимает дитя Вечной Сиберии всей прелести жаргонизмов!

“Внутренний мониторинг”.

НАРУШЕНИЙ НЕ ВЫЯВЛЕНО

Так, настойка безопасна в тех количествах, которые мы употребили.

Витька спросил:

– Ну что, Олесь, будем Отщепенцев убивать?

Я почувствовал слабенькое сожаление по поводу этой перспективы. И отмахнулся от него. Отщепенцев не жалко. Твари они конченные, как оказалось.

– Придется. Сам видишь, какие они нелюди.

– Если мы вернем себе равнину с рекой, – размышлял вслух Витька, говоря о нас так, точно мы всю жизнь прожили с Детьми Морока, – то не придется жить в этом темном лесу.

В сущности, он прав. Отныне дела Детей Морока касаются и нас. Завтра мы станем одними из них. Мы дома. Бежать больше некуда.

– Знаешь, Витька, – признался я, – еще никто так ясно и четко мне не объяснял ситуацию, как Отец Морок. Ему веришь. Он очень простой и ясный. Истина всегда ясна.

– И проста! – поддакнул, засмеявшись, Витька.

Я повернулся к нему, и мы, не сговариваясь, сделали “дай пять”. Поболтав еще немного, вернулись в свои апартаменты – поваляться до рассвета.

***

Днем мы выспались и полночи разговаривали через перегородку о разных разностях в темноте, лежа на кроватях. Свечи давно догорели, в селении установилось полное безмолвие, все спали.

Всю прошлую ночь мы дрожали от страха, но этой ночью не могли этот ужас толком припомнить. Отматывать “видео” через СКН не было никакого настроения. Впервые за много времени ночь не внушала бессознательного напряжения.

Под утро, когда заорали петухи (они и ночью орали, но не так оглушительно и без передышки), мы заснули.

Проснулись от человеческих голосов, топота, пения птиц, детских криков. Деревня ожила.

Было еще достаточно рано, солнце не выбралось из-за леса, воздух хранил ночную свежесть. Мы с Витькой вышли из домика, посетили деревенский туалет, умылись из ведра возле очага и выглянули во двор. Жители селения разгуливали сплошь без масок и маскировки, мужчины – в рубахах навыпуск и просторных штанах, женщины – в простого покроя платьях. Некоторые дамы носили бусы из разноцветных камушков.

Явилась вчерашняя хозяйка, что потчевала нас обедом, зашуровала в печи, разогрела еду, накрыла стол. Мы уселись.

– Нас постоянно будут кормить? – с полным ртом спросил Витька.

– Пока мы гости, будут, – предположил я. – А после посвящения придется готовить самим. Или жениться.

– Вот досада! Ты женишься и бросишь меня?

Он осекся. Мимо навеса прошла Настя, без маски и маскировки, в длинном светлом сарафане, с гривой пшеничных, тщательно расчесанных волос. Юная Арвен, да и только. Витька порозовел, расплылся в улыбке, махнул ей рукой, чуть не выронив ложку. Настя помахала в ответ и свернула куда-то, пропав из виду. Она тоже была смущена. И, возможно, специально прогулялась возле гостевого домика в этом сарафане.