И верно: до утра мы оба не сомкнули глаз. Сидели, ждали невесть чего, не разговаривали. Когда восточный край неба, видного с прогалины, осветился зарей, я и не поверил, что ночные страсти закончились.

Я наконец разжал онемевшие челюсти и хрипло спросил:

– Ты видал ту херню?

Конечно, Витька видал. Он-то и обратил мое внимание на нее. Но мне надо было убедиться.

– Крестовину с щупальцами? Еще бы не видал! Она огромная!

– Куда он мог спрятаться?

– Он просто исчез! Даже то здоровенное Лего, и Урод вместе с ним, свалили с шумом, а это... чудовище...

После паузы я сказал:

– Коллективная галлюцинация?

– Коллективный глюк? Это как?

– Кто-то или что-то на нас как-то воздействует, а мой нейрочип требует долбанные допарты. Я бы грешил на дольмен, но нас начали морочить до того, как мы сюда притопали. Короче, валим отсюда...

О том, что мы можем вообще никогда не выйти из леса, я умолчал.

– Куда валить? – спросил Витька. – Назад?

Что-то в его тоне заставило меня внимательно поглядеть на него.

– А ты хочешь идти дальше?

– Не зря же мы столько шли!

– Заметь, Витька, мы не встретили следов цивилизации. Старуха нас надула, Отщепенцев тут нет.

Витька почесал затылок и потер покрасневшие после бессонной ночи глаза.

– Эту ночь мы пережили. Те, кто нас морочит, убивать не хотят. Назад тоже не развернули, а то бы мы очухались, когда пришли бы обратно к избушке. А тропа продолжается...

Я задумался. Вчера мы шли весь день, с учетом пересеченной местности преодолели около тридцати километров. Вероятно, меньше, но по любому немало. Проделанной работы жалко, а аргументы Витьки звучат небеспочвенно. Если нас морочит ведьма, то она нацелена нас куда-то пригнать. И если мы повернем назад, она будет против.

В то же время идти невесть куда глупо.

Меня одолели ослиное упрямство и злоба. Полночи нас пугали, днем гипнотизировали – не пора ли поставить ведьму, или кого там вместо нее, на место? У меня есть апгрейд с ускоренным режимом и автопилотом. Морду набить я как-нибудь сумею...

– Выдержишь? – спросил я.

Витька скривил губы. Он выносливый, я знал это.

– Если потеряю силы, ты меня донесешь, – съязвил он.

Я усмехнулся.

– А если воды не хватит?

– Ручей найдем.

– А если не найдем?

– Ручьи должны быть, – сказал Витька нравоучительно. – Видишь, какой лес влажный? Горы опять-таки. В крайнем случае листики пожуем, в них сока много.

Смелый шельмец, подумал я. В его возрасте я таким не был. Но в его возрасте я не жил в бараке с придурочными родителями, не работал добровольно на мусоровозе, не разгуливал по Поганому полю...

Мы уложили шмотки в рюкзаки. От недосыпа и напряжения в голове плыл туман, окружающее воспринималось нечетко. Взвалив рюкзаки, мы пересекли прогалину и пошли в густую тень тропы. Мышцы ныли.

Там, где ночью ворочалось Лего, лес был раскурочен: кусты вырваны с корнем, земля перепахана, с деревьев содрана кора. След вел вглубь чащобы, под уклон, в темный овраг. Мы туда не сунулись.

Через тридцать метров миновали гриб возле самой тропы. Его засыпало щепками и листвой, и он слабо-слабо пульсировал.

Какая между ним и Уродами связь? У меня было бессознательное подозрение, что все они – одного поля ягоды.

Поганого поля ягоды...

Снова возникло ощущение, что за нами следят. И снова мы не замечали никакой слежки, было только неприятное чувство потока внимания. На нас давили на уровне психогенных полей, в которые не верила наука моего времени. Да и я до недавнего времени не верил.

Через пятьсот-шестьсот метров мы уткнулись в тупик – непроницаемый бурелом, перетянутый лианами и вьюнами. Никакое мачете не прорубится. По бокам сплошные колючие кусты и те же поваленные стволы, покрытые мохнатым одеялом мха и лишайника.

– Приехали, – сказал я.

– На той стороне тропа должна продолжится, – отозвался Витька.

– Уверен? Это сущие джунгли. Если когда-то и была тропа, то она заросла. Здесь сто лет никто не ходил. Если поблизости живут Отщепенцы, то они ходят другими дорогами...

Витька промолчал. Все указывало на то, что этот нелегкий путь мы проделали зря. Нет тут никаких Отщепенцев.

Кто-то поблизости рассмеялся басом. Мы отскочили, озираясь. Никого и ничего, один глухой лес.

– Отступились-таки! – протянул гнусавый мужской голос. – Долго шли! Смелые!.. Упрямые!.. Погибель искали!..

Я определился с источником звука. Человек говорил прямо за буреломом. А что если всадить в заросли автоматную очередь? Нет, ничего не выйдет, пули застрянут в стволах... А вот мы как на ладони.

– Кто это?

Я не ждал ответа, но он последовал:

– Мы – дети Морока, – более спокойным тоном сообщил гнусавый. – Кто такие? Зачем идете к нам незваные?

– Мы ищем Отщепенцев!

– Зачем вам Отщепенцы?

Этот вопрос напомнил бабу Марину. Той тоже приспичило выяснять, зачем нам нужны Отщепенцы. Всех волнует этот нюанс...

Витька подергал меня за рукав и одними губами прошептал:

– Это и есть Отщепенцы! Нет?

“А зачем представляться детьми Морока?” – хотел я спросить, но воздержался. Позже обсудим.

– Ищем свободных людей, чтобы с ними жить, – сказал я.

– У Отщепенцев нет свободы, только Воля вольная.

Я не был расположен вступать в отвлеченные споры, но все же уточнил:

– А какая разница между свободой и волей?

– Какая разница между дождем и наводнением? Костром и пожаром? Свобода неумеренная есть хаос. Это и есть воля.

Ну, о’кей, у каждого свое мнение. Раз мой гнусавый невидимый собеседник не прочь поболтать, то можно и немного почесать языком, заодно выяснив кое-какие детали.

– Где же есть свобода?

За буреломом помолчали. Затем ответили:

– Мы, дети Морока, живем свободно, ни от кого не зависим, ни перед кем не отчитываемся. Не хотите присоединиться к нам?

Я переглянулся с Витькой. Не ожидали такого предложения.

– Мы ведь не знаем, кто вы такие, – крикнул я, подумав, что мы не знаем и Отщепенцев, если на то пошло. – Вас-то не видим.

Сплошная стена плотно переплетенных стволов, ветвей, сучьев, лиан, лохмотьев мха зашевелилась, заскрипела, зашуршала, легко раздвинулась, как на хорошо смазанных шарнирах. Конструкция, судя по всему, двигалась за счет противовесов и рычагов. В просвете открылся проход, за которым тянулась тропа – она и вправду продолжалась, как и предполагал Витька.

На тропе маячили две фигуры, одна повыше, вторая пониже. Одеты в нечто лохматое, бесцветное, похожее одновременно на куст, траву и лишайник. Присядешь в таком наряде на обочине тропы, и никто в упор не разглядит. В таких прикидах прячутся снайперы в лесу, если верить фильмам, которые я смотрел. Лица детей Морока скрывались под грубо вырезанными масками из древесной коры, в которой зияли три дыры – две для глаз, одна для рта. Маски были цилиндрические и надевались на голову, как шлем, закрывая ее со всех сторон. Сверху торчал сноп сухой травы, смахивающий на гриву волос лешего. Кисти рук у неведомых масочников были белые, но измазанные чем-то темным.

У большого аборигена на поясе висела шпага в ножнах, с красивой корзинчатой гардой, у маленького – кинжал. Эти предметы как-то выбивались из общей картины. Огнестрельного оружия или нет, или спрятано под маскировочной одеждой.

Не эти ли двое следили за нами со вчерашнего дня?

До моего слуха долетел слабый шепот. Он исходил не от этих двух, а из кустов вдоль тропы позади них. Они не одни. Остальные скрываются...

– Почему вы прячете лица? – спросил Витька.

– Потому что у Морока нет лица, – ответил высокий гнусавый. – Идемте за нами. С вами поговорит наш Отец и рассудит, брать ли вас к себе.

У Витьки разгорелись глаза.

– А если он рассудит, что надо брать, нам тоже дадут такие деревянные маски и камуфляж?

Меня больше интересовало, что нам сделают, если неведомый Отец рассудит нас не брать.