— Пошли! Или я всё маме расскажу!

Видимо последний аргумент был весомым, ибо Семис тут же погрустнел, посмотрел на меня глазами печального пуделя:

— Ладно, Скат, я тогда пойду?

— Конечно, Сем… — я и сам был, мягко говоря «не в своей тарелке».

К берегу Семис доплыл чуть ли не вплотную. По крайней мере, когда он сел в прибое снимать ласту, глубины там было вряд ли выше колена. Кстати, отметил я непроизвольно, дельфин у него начинал получаться. Ещё слишком сильно ногу в колене сгибал и маловато дорабатывал гребок вниз, но — вполне.

Костыли у парня лежали на песке, Тиара гордо подняв голову прошагала мимо… даже не подумав подать их брату.

Семис чуть ли не ползком выбрался на песок, извернувшись поднялся на единственную ногу и допрыгал до костылей. Помахал мне оттуда, положил ласту на песок, поднял костыли и запрыгал вслед уже пропавшей среди деревьев сестре.

Блин, Скат, ну что такое? Тут на тебя уже две подруги вешаются, чуть ли не в койку сами лезут — одна недавно себя так и предлагала, а ты недоволен! Когда у тебя в жизни такое было? Да никогда! Никогда я не был прям мачо-мачо, знойной мечтой одинокой красотки. Никогда из-за меня женщины не сходились на когтях и шпильках. Сам я, да, женщин любил… В смысле — люблю. Ну так, это же женщины! Кто ж их не… хм, не любит? Кто не провожает взглядом привлекательную женскую… фигурку? Кто не рисует себе в фантазиях… всякое? Разве что больные или девственники, ещё не познавшие… как там, в старой песенке, слышанной ещё в курсантские годы? «Он или дурак или не знает, что такое женщина в кровати».

Но, блин! Если б на меня вешались Айха с Руйхой! Да хоть одна Руйха… Не, от дочки отца войны я б тоже не отказался. Тогда — другое дело! Ибо, они-то вполне… хм, взрослые. По местным меркам. А так? Страшненькая и малолетка. Что ж за жизнь такая? Как говорится — или свистка не достанется или акула глухая попадётся.

— Скат…

Каналоа шагал рядом.

— Скат, скажи…

По всему, помощничек мой тоже был, так сказать — обескуражен.

— Почему ты… Почему ты отказал? Тиаре… Я ведь всё слышал…

— Блин, Каналоа… — я вздохнул. — Ну, хоть ты-то пойми. Она же ещё мелкая! Ма-ло-лет-ка, — проговорил я по слогам. — Нельзя.

— Почему? — пожал плечами бывший воин. — Она же сама сказала, что в возраст вошла. Значит, — опять плечи пошли вверх, — можно.

— Нельзя, — вздохнул я.

— Да почему? Я, кстати, слышал, что её уже замуж хотят отдать. А она — дочь старейшины… — со значением в голосе проговорил Каналоа.

— Каналоа, брат, да как ты не поймёшь! Я. Не. Могу. Точка. Табу!

— Табу? Ну, раз табу-у… — протянул он. И переспросил: — А что это за табу?

— Блин, — я натурально скрипнул зубами. Да как объяснить-то⁈ — Меня так воспитали, понимаешь? Пока девушка не достигла возраста… возраста… — чёрт. А какого? У меня, в оставленном мире было всё понятно: нет восемнадцати — даже не думай. А тут? — Короче! — рубанул я рукой. — Пусть подрастёт. Хотя бы пару годиков, — закончил я уже тише.

— Скат, ты прости меня, — он даже голову склонил, — но ведь ты сам, наверно, всего лишь года на два её старше? Но ты же…

— Так всё! — вскипел я. — Закончили! Вот и пусть вырастет на эти два года! Вот тогда… — и словно воздух выпустили. Вздохнул, — тогда и посмотрим…

Как пьяница после длительного воздержания хватается за стакан, или молодой любовник после долгой разлуки за грудь возлюбленной, так я подступился к образцам каучука. Руки, разве что не тряслись от возбуждения, а так-то колотило меня изрядно.

Ну? Получится⁈

Сначала, конечно, Каналоа помог прокатать вытащенные из формы полосочки каучука через «сокодавку», для избавления от лишней влаги.

С копчением я решил не заморачиваться — ведь коптят, если память не изменяет от всяких насекомых, что могут перепутать собранный латекс с обедом. Или для чего-то похожего. Но мне эти образцы не хранить, я по идее часть из них или даже все сейчас могу бесповоротно угробить и сам, при термической обработке. Так что тратить время на дымную процедуру не стал.

А может и в самом деле так не терпелось?

Образцов у меня всего шесть. Три и три. По идее — для разных температурных режимов.

Первые три, я без долгих размышлений закинул в костёр. Не думаю, что условия будут сильно отличаться от условий в домашней дровяной печке. Да и какая там, в Америке, у Гудьира могла быть печь? Не русская же. Скорее всего — какая-нибудь железная буржуйка.

А вот на три других я посмотрел-посмотрел… да и отправил вслед за первыми!

Да, помню, по другой легенде изобретатель или капнул или ещё каким-то образом налепил каучук с серой на плиту или внешнюю стенку печки. Но… Блин, мне-то где взять металлическую плиту⁈ Так что пока я ломаю голову над тем, «где взять?», не теряя времени проверю, долго ли следует прожаривать заготовку на открытом огне.

Первые образцы я выковырял веточкой секунд через шестьдесят. Я ведь как рассуждал? Вот, согласно одной легенде, наш маньяк-изобретатель, с зудом в руках и ещё наверно в одном месте, услыхав возвращающуюся супругу, предвкушая пиз… люли, за пустопорожний перевод семейного бюджета на ингредиенты, в попытке сокрыть улики бросает свою поделку в печь… Через сколько до него дойдёт, что это — не лучший выход? Ибо скоро в доме начнёт во всю вонять палёным. Минута? Может и меньше, я не знаю. Но вторые образцы я намеревался продержать в костре секунд сто-сто двадцать.

Но «выковырял» — это я поспешил так сказать. Выковырял как испёкшуюся картошку я только два. А третий, из первой партии, натурально растёкся какой-то кляксой. И разве что не горел!

Вот значит как! Вот, значит и ответ, на вопрос о концентрации. Значит один к сорока, или по-другому — два с половиной процента серы не прокатит! Маловато будет!

Ну что ж, количество вариантов с концентрациями сокращается!

Прежде чем рассматривать два оставшихся образца из первой партии, я выждал время, и сразу же выковырял остальные. Остальные два, ибо с третьим образцом и так всё ясно.

Дал остыть, ходя вокруг них, словно тигр по клетке. Каналоа, занимавшийся настилом посматривал на меня с плохо скрываемым осуждением. Или мне так показалось.

Но вот, по ощущениям, прошло достаточно времени, и я, с затаённой надеждой приступил к… хм, изучению.

Взял образчик из первой партии, тот, где серы было один к десяти. Как-то сильно он обуглился… Поковырял ногтем. Достал кинжал и аккуратно стал счищать верхнюю корочку.

Результат не обрадовал: под слоем почерневшего и обуглившегося… каучука? Резины?.. Не знаю. Я нашёл довольно плотную, «как подошва» — сравнение всплыло само собой — субстанцию.

Да-а-а, это совсем не то, что я ждал. Это на жгуты точно не пойдёт… разве что действительно — на подошвы. Конечно, хмыкнул себе под нос, если решу обувью обзавестись!

Следующим я поднял не менее обгорелый образец номер два, из той же, первой партии.

Ух ты!.. У меня аж сердце дрогнуло.

Ну-ка, ну-ка… Сквозь всё ту же, почерневшую корочку, осыпавшуюся под пальцами золой и сажей, в трещинах мелькнуло нечто бледное, светло-жёлтое…

И оно, не только гнулось и мялось…

Оно, чёрт меня задери — тянулось!

Я, сдерживая дрожь в руках счищал угольки, стараясь не разрезать тонкий, неравномерный… даже не цилиндрик, не стебелёк… Не знаю, как назвать этот очень неравномерный по толщине… хвостик. Видимо где-то температура была выше — наверно уголёк прижался, и там обуглилось сильнее, а где-то — ниже.

Но получившееся… Блин, оно тянется! И оно — почти упругое.

Я с продолжительным выдохом откинулся, поднял взгляд кверху. Взгляд уткнулся в покачивающуюся крышу — было довольно ветрено. Прикрыл глаза…

Конечно, это ещё не совсем то, о чём мечтал, на что надеялся, но… Как там? «Маленький шаг для одного человека?» Ничего, ничего ‑ поиграюсь с концентрацией, с временем нагрева, может — с температурными режимами…