— Семён, — я посмотрел на Прокопьича, который всем своим видом выражал готовность к восприятию информации, — от Проньки поступили первые сведения. Как ты понимаешь, сведения эти касаются нашего общего знакомого, с которым мы, наконец, решили окончательно разобраться.

Сосредоточенная физиономия моего главного гвардейца меня изрядно позабавила. Он, похоже, приготовился слушать страшные рассказы о глубоко эшелонированной обороне, возведённой демократами вокруг бесценной персоны господина Овечкина.

Я был уверен в том, что-то, что я сейчас изложу Семёну, доставит ему такое же веселье, что и мне.

Действительно, я последние дня три очень плохо спал, поскольку голова буквально распухла от многочисленных забот, которые только и ждали моего выхода из мира-ловушки, чтобы всем скопом на меня накинуться.

И от Проньки я подсознательно ожидал того, что он мне сообщит о непреодолимых преградах отделяющих нас от нашего врага. Уж чего-чего, а ресурсов на обеспечение надлежащей охраны у его нанимателей должно было хватить с избытком.

И каково же было моё удивление… Даже не удивление. То, что поведал мне мой астральный шпион, принесло мне большое облегчение и внушило небезосновательную надежду на то, что это дело не потребует от нас ни запредельных усилий, ни запредельных расходов. В общем, я позволил себе даже немного обрадоваться. Авансом, так сказать.

— Так вот, — начал я, придав своему голосу некое напряжение.

Я специально нахмурился, словно собираюсь сейчас обрушить на несчастного Прокопьича известие о том, что ему предстоит свернуть горы. И что вдобавок к этому ему предстоит сразиться со всеми войсками демократических миров сразу, чтобы добыть скальп нашего недруга:

— Пронька сообщил мне очень неожиданную вещь… — мои слова повисли в воздухе, заставив Семёна нервничать ещё больше.

— Какую? — голосом умирающего лебедя поинтересовался мой брутальный силовик.

В этот момент, он, наверное, уже прикидывал, как бы ему половчее умудриться сокрушить силами двух наших гвардейских рот несколько отборных батальонов, преграждающих подступы к твердыне, в которой демократы прячут Овечкина.

— Очень неожиданную, — да, эта драматическая пауза мне настолько нравилась, что я старался протянуть её как можно дольше. Но, к своему великому сожалению, бесконечно тянуть её было нельзя. Это было бы неоправданно жестоко по отношению к Семёну, который и так уже сам себя накрутил до предела:

— Овечкин спился! — я постарался произнести это как можно эффектнее, и, судя по отвисшей челюсти Семёна и его оторопелому взору, мне удалось его огорошить.

— Как спился? — в глазах Семёна плескалось недоумение пополам с укоризной, мол что ж ты, Андрюха, так бессовестно издеваешься то надо мною?

Но, ради этого вот выражения лица Прокопьича и недоумения в его глазах можно было многое отдать. Не часто такое удаётся увидеть. Ой, не часто.

— А ты вот и не знаешь, как спиваются? — со счастливой улыбкой на лице поинтересовался я, — не верю! — до Станиславского я, конечно, не дотягиваю, но и так сойдёт, хе-хе…

Действительно, я получил большое удовольствие, развёл таки Семёна.

Моё теперешнее состояние лучше всего можно было бы охарактеризовать фразой из древней фэнтезийной киноленты: «Шалость удалась!»

— Если ты будешь продолжать в том же духе, — прищурился пришедший в себя Семён, — то и я сопьюсь, так как таки знаю, как это происходит… Главное — это неустойчивое состояние психики, а ты мне это регулярно стараешься обеспечить…

— Ну, прости, — хотя, если честно, то никакой вины я за собой не ощущал, — если серьёзно, то дела там обстоят следующим образом… — и тут я пустился в скрупулёзный пересказ того, что нарыл для нас неутомимый Пронька.

Я говорил, минут, наверное, пятнадцать, излагая Прокопьичу условия, в которых нам предстоит проводить операцию по изъятию Петра Сергеевича Овечкина из обращения.

— Так это что получается, — сидящий в глубоком кресле Семён поднял глаза на меня, — Овечкин действительно спился? Почему?

— Я думаю, что основным фактором, вызвавшим это является то, что Овечкин большую часть своей жизни был вполне себе самодостаточным человеком, обладавшим и широкими возможностями, и немалыми ресурсами… — я потянулся к блюду, в котором лежала сырная нарезка, — а в один прекрасный день ему пришлось спасовать перед мафиозо, которые имели подавляющее преимущество…

— Ага, значит это мы виноваты, — удовлетворённо прокомментировал Семён мои слова, — это же ты их на него натравил.

— Не только на него, — хмыкнул я, — его-то, как раз, только краешком задело. Его просто напугали и дали возможность уйти в тину… А вот из состава правления фонда «Недра», который и являлся главной целью мафии, выжил всего один. Но где он сейчас находится, мы не знаем. А жаль.

— Почему жаль? — поинтересовался Семён.

— А потому, что Пронин намекнул мне, что было бы совсем здорово, если бы мы ещё и этого Сироту накрыли.

— Какого сироту? — удивлённо переспросил Семён.

— Фамилия у него такая — Сирота, — разъяснил я, — Сирота Павел Григорьевич. Очень ушлый тип. Задница у него гиперчувствительнейшая. Ещё жареным и не пахнет, а он уже меры принимает и пятки салом обильно смазывает, чтобы утечь своевременно.

— Так может быть попросить Проньку поискать и его? — Семён задал совершенно резонный вопрос.

Действительно, он мог быть где-то рядом, тем более. Что и с Овечкиным он плотно дела вёл. Так что да, он мог крутиться возле… Или это Овечкин крутился около него? Хотя это не важно, кто вокруг кого круги нарезает. Надо этот вариант провентилировать. Придётся ещё разок Проньку озадачить. Сделав эту зарубочку, я вернулся к предмету обсуждения:

— Проньку обязательно отправлю, может и получится найти этого неуловимого, — сказал я, — но меня уже радует то, что обойтись, я так думаю, сможем и только одной ротой. Но тут надо будет всё хорошенько продумать, чтобы демократы нас в самый ответственный момент не прищучили. Действовать то мы будем если не на их территории, то на территории, где они чувствуют себя, как дома…

— Это то понятно, — прокряхтел Семён, — а сколько, ты рассчитываешь, у нас времени за всё про всё?

— Не так много, как хотелось бы, — откликнулся я, — не взирая на то, что демократы явно в Овечкине разочаровались, наглеть нам явно не стоит. Несколько часов — не более, я так думаю.

— Тогда, наверное, сделаем так, — предложил Прокопьич, — надо будет всех наших штурмовиков тихо и незаметно перекинуть на это самое Нью-Пуэрто-Рико, — Прокопьич с явным трудом выговорил это многосложное наименование, — тьфу, язык сломаешь…

— Ага, ну, перекинули мы их, и что дальше? — поинтересовался я.

— Ну и потом устраиваем штурм его домика, по всем правилам военной науки, — как само собой разумеющееся предложил мой мой гвардеец.

— Так у него дома то основная группа охраны-то и сидит, — начал я спорить, — ротой, мы их, конечно, утопчем, это не вопрос. Только вот шум поднимем, а это чревато. Я могу не успеть всех эвакуировать. Пуэрториканские власти нам не страшны, но не факт, что все силы демократов на этой планете ограничены только тем взводом, что сидит вокруг дома Овечкина.

— Да, при штурме шум неизбежен, — опечалился Семён, — у меня ниндзей нема, чтобы по тихому всем головы по-откручивать…

— Да, это проблема, — согласился я, — тем более. Что, как мне пронька доложил, он почти всё время дома сидит…

— Квасит? — усмехнулся Семён.

— Не без этого, — согласился я, — не просыхает, болезный. Но иногда он, всё-таки, выходит из дому, слегка поразвлечься…

— В какой-нибудь ночной клуб? — Семён понимающе посмотрел на меня, и долил вина в наши с ним бокалы, — продолжать пить и знакомиться с падшими женщинами?

— Почти, почти, — хмыкнул я, — только вот, ходит он не в банальный ночной клуб, а в местный клуб биллиардистов…

— Хорошо, хоть не шахматистов… — глубокомысленно заметил Семён, отхлебнув терпкого сухого вина.