— Я сказал: заткнись! — заорал Эльм.

— И судя по рисунку, он пробыл там довольно длительное время…

Силач резко шагнул в комнату и выволок несопротивляющегося старика в гостиную. Бесцеремонно бросил его на пол, отчего Эккер охнул и закашлялся. Фарри крадучись вышел из пыточной, поправляя разорванный рукав и стараясь не смотреть в мою сторону.

— Любой капитан сдаст вас в любом городе за такие знаки, — откашлялся наконец док. Он совсем не боялся Эльма. — Любой вор сдаст вас в гильдию за то, что знак прерван. Вот кому нужно сводить татуировку, молодой человек. Знак рыбака не так позорен, знаешь ли.

Он опять смотрел на меня.

— И вот какая у вас благодарность за помощь рыбаков. — Эккер скосил взгляд на мертвого Клауса, и губы его презрительно скривились: — Мне не следовало потакать Найвэлу.

Эльм шагнул было к старику, но я крикнул:

— Не надо, Эльм! Он же тебя выходил!

Здоровяк застыл, будто громом пораженный. Фыркнул, но злость уже схлынула прочь.

— Теперь мы повязаны, сопляк, — сказал он мне. — Повязаны на крови.

— Нам надо бежать. — Фарри остановился рядом с Эльмом, все еще стараясь не встречаться со мною взглядом. А мне хотелось посмотреть ему в глаза. Мне вспомнилась наша беседа на борту ледохода путейщиков, вспомнилось, с какой радостью он работал в ледовом карьере.

Как он мог быть вором?!

— Вам лучше убить и меня тоже. Потому что завтра я пойду напрямую к военным. Видимо, они не врали… — трескуче сообщил лежащий на полу старик. Он закрыл глаза и часто дышал, положив руку на сердце. — Неужели я дожил до того дня, когда Найвэл ошибся? Маленькая, а победа, знаете ли.

Он улыбнулся.

— Надо уходить сейчас, — рыкнул Эльм.

— Ты же ранен… — встрял Фарри.

С повязки на левой руке капала кровь.

— Завтра я буду убит, если мы не уйдем сегодня, собачий недоумок! Есть идеи?

Я смотрел на своих спутников как на оборотней. День назад они были простыми людьми, не хуже и не лучше многих. Но теперь один оказался убийцей, а второй вором… Путешествовать с ними дальше?

Но разве у меня есть выбор? Суровый Найвэл сдаст меня Бургену, даже если циркачи сбегут одни. Даже если старик скажет, что я не принимал их стороны.

Вот только тяжелый том лежал, распахнувшись, на полу. И благодаря ему умер Клаус. Во мне крепла свирепая решимость — до Снежной Шапки мы идем вместе, а потом я постараюсь забыть своих попутчиков, как забывают страшный сон.

Тут зашевелился Морренгайм, но Эльм в два шага оказался рядом с ним, и мой крик, слившийся с криком Фарри, не смог остановить силача:

— Не надо, Эльм!

Здоровяк прикончил очнувшегося рыбака уже отработанным ударом ноги. Сплюнул на пол. В комнате пахло кровью, смертью и отчаянием. Странно, но у меня в голове не было ни единой мысли. Все вновь перевернулось. Все опять изменилось.

Машинально я дотронулся рукой до компаса.

— Тяговый ледоход Фадара на пристани. Если заведем и уедем ночью, то, может быть, сможем добраться до Снежной Шапки.

Это были мои слова.

Да, это сказал я. Предав бородача, так хорошо к нам относившегося. Предав Найвэла, рискнувшего отношениями целой гильдии и вольного капитана. Предав трудный, но волшебный день на шахте. И, наконец, предав себя самого…

— Так и сделаем, — глухо сказал Эльм, глядя на убитых им рыбаков. Я чувствовал, что, несмотря на грозный вид, в душе он страдал от содеянного.

— Даже если вы убежите от Бургена и от гнева Найвэла — вам никогда не сбежать от себя, — устало сообщил Эккер.

— Там, где два трупа, может оказаться и третий! — рявкнул на него Эльм. Но я знал, что убивать старика он не станет.

Тогда Эльм еще не был чудовищем.

— Собирайте в доме все, что может пригодиться. Еда, теплые вещи, лекарства. Все, что понадобится для дороги. Найдете порошки или землю — берите обязательно.

Он подошел к доктору, склонился над ним:

— Спасибо, что выходил, старик. Собачья жизнь, я не хотел делать тебе зла. Но ты же шаман. Тебе ничего не стоит спалить топливо на тягаче, верно? Прости меня, старик. Я действительно сожалею. Увидимся завтра.

Он положил руку ему на худую шею. Глаза Эккера расширились, кадык заходил вверх-вниз.

— Или не увидимся никогда, — добавил Эльм, едва старик затих.

— Ты убил его? — испуганно спросил Фарри.

— Нет. Отключил. Пусть так полежит. Работайте, собачьи дети. Мне надо руку перевязать. Рана опять открылась.

Он, пошатываясь, отправился в комнату, где лежал до этого. Но перед этим указал мне на валяющийся дальнобой:

— Бери — и сторожи. Фарри, собирай все ценное, что найдешь.

Я послушно поднял тяжелое оружие и пару мгновений думал о том, чтобы убить ставшего опасным Эльма. Но тогда мне придется застрелить Фарри, а затем еще и прикончить старика Эккера… Не слишком ли много зла я причиню, чтобы укрыть свою мерзкую сущность сообщника убийцы?

Мои размышления прервал стук в дверь.

Мы застыли, каждый на своих местах. Фарри, согнувшийся над телом Морренгайма, с ужасом посмотрел на меня. Я перевел взгляд на дверь, стараясь дышать тихо-тихо, будто меня могли услышать с той стороны.

Когда я вспоминаю тот день — нет предела тому презрению к самому себе, что я испытываю до сих пор.

— Я принес еду, мальцы, — радостно пробубнил стоящий там, в коридоре, Фадар.

— Пусть входит, — первым очнулся Эльм. — Держи его на мушке. У меня есть идея.

Когда Фадар вошел в комнату и увидел дуло дальнобоя, направленное ему в грудь, улыбка мгновенно исчезла с его добродушного лица. Поднос с двумя закрытыми кастрюлями смотрелся в такой момент нелепо и грустно. Он хотел нам добра и никак не ожидал такой встречи. Спустя миг Фадар увидел тела Клауса, Эккера и Морренгайма, и глаза его потемнели:

— Что происходит? — выдавил он из себя.

Оружие в моих руках тряслось, выдавая страх и стыд перед этим человеком, заступившимся за нас перед старостой рыбаков. Длинный ствол клонился к земле, и я стиснул челюсти от напряжения. Светлый Бог, с какой радостью я отбросил бы эту тяжеленную штуковину в сторону и улыбнулся Фадару.

— Не шевелись. — Из комнаты вышел Эльм, он неловко перевязывал раненую руку и смотрел на гостя бешеным зверем. — Целее будешь, собачий сын.

Потом силач обратился к нам:

— Это наш гарант, собачья жизнь. Очнется старик — и сожжет топливо у военных, как это сделал твой собачий шаман в деревне.

Эти слова обращались ко мне.

— А если он откажется, то будет одним трупом больше. Чем дальше, собачья жизнь, тем проще делать такие вещи. Ты понимаешь меня, рыбак?

Фадар не ответил. Он смотрел мне в глаза, и губы его тронула легкая улыбка.

— Ты же не выстрелишь, мальчик.

— Эд! Двинется — прострели ему ногу!

Рыбак скривился от злости.

— Ты же не с ними, ведь так? — продолжал он увещевать меня. Светлый Бог, как же хотелось закричать, что это так, что я действительно ничего такого не хотел. Мышцы ныли от напряжения, и ствол сам собой клонился к полу.

Но в душе бородача таилась энергия затаившегося зверя.

— Дайте поставить поднос, что ли. Он тяжелый!

— Стой там, где стоишь. Шевельнешься — получишь… — рявкнул Эльм.

— Ты неглупый парень. — Фадар смотрел на меня. — Зачем тебе это? Опусти дальнобой, и я замолвлю за тебя словечко перед Найвэлом.

Он врал, я чувствовал это. Он совсем не собирался делать того, о чем говорил. Сейчас он ненавидел меня не меньше, чем Эльма и Фарри, чья воровская татуировка вновь показалась из-под разорванного рукава. Он ненавидел меня даже больше, считая предателем и презирая за такую благодарность.

— Не надо, Фадар, пожалуйста, — сказал я ему.

— Ты не выстрелишь, — улыбнулся он и сделал шаг.

…Грохнул выстрел, отдача толкнула меня назад, и я, выронив дальнобой, упал на еще теплое тело Клауса. Фадар взвыл от боли и уронил поднос. Котелки с лязгом запрыгали по полу, и на доски высыпалось парящее рыбье филе. Запах моментально затопил хижину.