Стояли довольно долго. Разговоры пресекали солдаты Рубенса. Белые фигуры наемников, расставленные вдоль нашего строя, глядели в наши ряды пустыми лицами, вслушивались в нас. Пару раз мимо прошелся Жерар, перекинувшись неловкой шуткой с кем-то. Ему, как и Царну, все это очень не нравилось.
Наконец лайар качнулся, отъезжая. Ветер поднял колючий снег, швырнул в наш строй. Ледоход пополз в сторону, и я увидел троих человек из Рудни-Онга, провожающих его взглядом. У их ног лежала груда одежды.
— Все на борт! — крикнул кто-то из солдат Монокля. — Быстро-быстро-быстро!
Один из рудни-онгцев присел над грудой, и я понял, что это не тряпье, а человек.
— Что случилось? — спросил я, обернулся на Лава и ткнул рукой в упавшего. Того тем временем подхватили за ноги, за руки и потащили обратно в город. Голова рудни-онгца безвольно запрокинулась, и никто не пытался ее придержать.
— Не знаю, — ответил ан Шмерц. — И что-то нашептывает мне — не герои мы для них больше. Совсем не герои.
Глава двадцать вторая «Решения и последствия»
— Что случилось? — сказал я, когда нашел наконец Фарри. Произошлоэто в каюте капитана. У двери на страже стоял Торос, но, увидев меня, белобородый телохранитель отвел взгляд и кивнул, мол, проходи. Мне стало чуть полегче, потому что если бы была смена Бурана… Остроязыкий Неприкасаемый не просто отказался бы меня пускать, но и сделал бы это наиболее унизительным способом.
В каюте капитана пахло парами шаркунки. Крепкое пойло пропитало даже стены.
Мой вопрос прервал беседу Барри и Фарри. Мой друг повернулся ко мне со смесью страха и злобы. Монокль поднял бровь в недовольном изумлении.
— Ты заинтересовался нашими делами? — холодно спросил ан Лавани.
— Что случилось, что произошло?! Что вы наделали?!
Фарри всплеснул руками:
— Льдинки-ботинки, а ты, значит, не видел?
— Но зачем?! Фарри, зачем ты это сделал?!
Он закатил глаза, помотал головой в негодовании, а затем протолкнул сквозь зубы:
— Если бы ты не превратился в капризную девочку, все было бы не так печально!
Фарри злился, боялся, ярился, страдал, волновался, сомневался. В нем боролись десятки чувств. Не знаю, как можно держаться с таким бурлящим котлом эмоций.
— Ты можешь по-человечески сказать? — попытался я еще раз.
— Мне угрожали, — пожал плечами Фарри и с досадой усмехнулся. — Мол, Братство придет, и когда оно придет — он, этот тип, лично поднимет людей против нас, потому что мы звери, дикари. Что из-за нас они все, считай, покойники. Когда он начал вопить, что убьет меня — Господин Подлость его прикончил… Кто вообще это был?
— Кто-то из гильдейских мастеров, — подал голос Барри Рубенс. — Но…
— Сам, без приказа? — не поверил я. — Но ты же решаешь, не он!
— Самовольный могучий эмпат — это страшная сила, — вздохнул Фарри. — Он посчитал, что я хочу смерти этого полоумного, и решил помочь. Драный собачий дурак. А ты драный нытик и слабак. Будь ты там, то…
— Мне, может, выйти? — напомнил о себе Монокль. — Я ж не мешаю вам в моей собственной каюте, ребятишки?
— То «что»? — спросил я Фарри, не обратив внимания на капитана «ИзоЛьды».
— Я действительно хотел его смерти, но… — мой друг махнул рукой. — Ты бы не убил его просто по этому желанию, понимаешь? Ты остановил бы меня, если бы я сорвался!
— Эй! — рявкнул Барри Рубенс. Поднялся, возвышаясь над нами. — Это мой корабль, в конце концов!
— Терпение! — огрызнулся на него Фарри, и Монокль ошеломленно нахмурился:
— Что-о-о?
Я влил в душу капитана холод Пустыни, и Рубенс оступился, пошатнулся. Он плюхнулся обратно в свое кресло.
— Ты оледенел, кусок навоза, — отстраненно сообщил Монокль, окинул слабым взглядом каюту, будто подпитываясь силой от обезображенных криками портретов, и прикрыл глаза. — Подлец. Приду в себя — прикончу.
— Что сделано, то сделано, — произнес Фарри. Потер виски и сплюнул, — Да, страх — это то, с чем мне придется играть. Нет другого варианта. Не получается иначе.
— Прости, что оставил тебя… — сказал я ему. Он кивнул, криво улыбнулся. Затем глубоко вздохнул, хлопнул себя по бедрам.
— Не проси прощения.
Он подошел к стеклу. По ту сторону через снежные просторы плыли темные тени от облаков. Они накатывались на нашу небольшую флотилию, переползали через громгар и уходили куда-то на юг.
— Все равно прости…
— Не проси прощения, — отчеканил Фарри. — Я принял решение. Я выбрал. Теперь я оставляю тебя.
— Гаденыш, — безэмоционально констатировал Монокль, он положил руки на стол и смотрел на свои длинные пальцы с любопытством покойника. — Гаденыш…
На столе в металлической чашке дребезжала ложка. Фарри покосился в ее сторону, поджал губы. На меня он старательно не смотрел. Затем сунул руку за пазуху, вытащил компас.
— Все выбирают. И я выбрал. Не быть мне героем Добрых Капитанов.
Он протянул артефакт мне.
— Я не понимаю, — отступил я.
— Бери. Я останусь здесь. У меня теперь новый корабль, — он кивнул в сторону громгара. — Назову его «Офаррительный». Люди Малакрая и Ластен-Онга со мною останутся. Дальше Монокль пойдет один. Мы это уже обсудили.
— Фух, — выдохнул на это Барри Рубенс. Вновь прикрыл глаза. — Фух…
Я смотрел на компас, как на проклятую вещь, способную пожрать душу.
— Но…
— Ты мне друг?
Я вспомнил все те мысли, что крутились в голове последние дни. Все до единой. Думают ли так друзья про друзей?
Важно ли друзьям знать о таких мыслях?
Можно ли врать друзьям?
— Да.
— Тогда возьми компас и заверши историю, Светлобог тебя сожги. Потом вернешься и расскажешь. Нам тут приключений хватит и без этого.
— Фарри…
— Я сказал, — мой друг ткнул меня компасом в грудь, затем вложил его мне в руку и скрылся за дверью. Я беспомощно посмотрел на Рубенса.
— Мне сейчас то ли плохо, то ли хорошо, я еще не определился, — сказал тот. — Но лучше спрячься к тому моменту, когда я определюсь и смогу встать на ноги.
Он ничего не сделал. Много суеты, много сложностей. Борт «ИзоЛьды» вместе с Фарри (когда он объявил о своем решении возглавить сопротивление Братству) покинула внушительная часть команды. Ушли почти все солдаты, во главе с «Царном». Ушли многие из тех, кто убивал время в терзаниях кают-компании. И самое страшное — ушли оба штурмана Рубенса. Желающих присоединиться к команде фрета, отправляющегося за Южный Круг, не объявилось, так что нас просто стало меньше. Но, слава Светлобогу, остался учившийся в Навигаторстве Гушлак, которого Фарри хотел ссадить с «ИзоЛьды» в начале пути. Потеря штурманов сразу перестала быть трагичной. Остались Клинки Солнца, остались скованные договором с Моноклем наемники Ока, остались поганые ан Шураны и их дружок Фур-Фур.
Да, это было тяжело. Люди прощались, унося с собою сомнения о правильности выбора. Те, кто оставались, тоже пребывали в раздумьях. Конечно, такие обледенелые на всю голову умники вроде Академика или лысого травника Шоц ан Шаца лишь трепетали в азартном нетерпении, но таких были единицы.
Я не хотел, чтобы Фарри уходил. Все те дурацкие, злые подозрения последних дней сошли в пустоту. И то был не страх перед тем, что я остаюсь один на последнем отрезке пути. Фарри оказался на развилке и выбрал дорогу. Не сошел на обочину, не потерялся в снегах, как в свое время сделал я. У него хватило мужества сделать то, что он сделал, и взять за это ответственность. Пусть даже так, как оно вышло… Быть может, брось он всех этих людей и отправься на юг — мысли мои потемнели бы. Но… Такого же не случилось.
Мы стояли на снегу, не в силах сделать последний шаг. Я, Фарри, Торос и Буран. Остальные уже разошлись по кораблям.
— Ну что, все-таки от судьбы ты не ушел, Эд? — спросил меня улыбающийся друг. Бывший воришка посмотрел на огромный громгар, его снедало нетерпение.