— Не сейчас! Остальное — когда доберемся до места! Мне нужно больше сил! Больше сил, а ты лезешь ко мне с такими мелочами! Потом, когда мы выберемся — ты станешь здоровым, клянусь тебе! Но сейчас мы должны уйти отсюда!
— Хор-р-рошо. Пр-р-р-ростите, — испуганно и совершенно без злобы протараторил боцман. — Я пр-р-р-р-росто думал, что Лис… И этот мор-р-р-ряк ночью, к котор-р-рому я вас… Что сейчас вы можете…
— Прочь! ПРОЧЬ!
Шестерня торопливо зашаркал прочь по коридору.
— Я виноват. Виноват… О, как я виноват. Девятка. Девятка много обещала, но не знала ничего! Ничего! Почему вы не выбрали меня, хозяин?! Почему? — с обидой в голосе продолжил Балиар.
Корабль вдруг содрогнулся. Мы с Фарри вцепились в стенки хода, чувствуя, как зачихали могучие двигатели «Звездочки». Удары железного сердца пронзали корпус замерзшего ледохода. Одно содрогание, другое. По телу корабля пробежала дрожь, и стук мотора выровнялся. Этот звук, этот новый ритм в тишине холодной Пустыни наполнил меня надеждой. Нелепой надеждой уставшего юноши, зажатого в вентиляции над головой безумного шамана.
— Ты слышал? — шепотом спросил меня Фарри. — Слышал?
Я кивнул.
— Тогда поползли обратно…
Глава седьмая
Вопрос веры
Мы с Фарри поспешили к капитану, едва выбрались из вентиляции. Удивительно, но Дувал легко согласился запереться с нами в столовой, чтобы выслушать испуганных юнг.
Или же он просто обрадовался шансу покинуть кухню, на которой оставался Старик…
Весь рассказ капитан просидел на лавке, устало прикрыв лицо ладонью и глядя на нас сквозь растопыренные пальцы. В серых глазах капитана блестел лихорадочный огонь болезни. Он старался скрыть свой кашель, но то и дело вздрагивал в очередном приступе. Верный Мертвец, скрестив на груди руки, возвышался над Аргастом безмолвной статуей.
Мы перебивали друг друга, стараясь донести до Дувала весь ужас происходящего на третьей палубе. Я старался обратить внимание на зловещего хозяина, которому стал служить шаман, а мой друг вклинивался и вещал о судьбе Лиса и штурмовика из лазарета Квана.
— Это какой-то гребаный бред, — наконец проговорил Гром. Он закашлялся, поежился от царящего в темной столовой холода. — Какие-то сказки гребаных бардеров!
— Ходы на третью палубы закрыты, капитан, — резонно заметил Мертвец. Глаза первого помощника были чуть прикрыты, словно он дремал. — Шестерня поднял бунт, это очевидно. Да и шаман после Приюта сильно изменился. Придумать такое мальцы вряд ли смогли бы.
— Ты хочешь сказать, что старый Балиар нас предал? Что он служит какому-то хозяину?! Я хожу с ним почти десять лет! Больше, чем с тобой! Да я легко поверил бы в то, что это сопливое ледяное дерьмо, его ученик, связан со всем этим. Но Балиар?!
— Я ничего не хочу сказать, — равнодушно пожал плечами Мертвец. — Я просто хочу в порт. Больше всего на свете. В самый худший из портов, лишь бы он был подальше от этого корабля.
Дувал тяжело вздохнул, посмотрел почему-то на меня.
— Ладно… — сказал он. — Допустим, Балиар обезумел. Гребаная старость, драный демон. Застудил голову. Такое бывает. Но Шестерня-то тут при чем?! Он предан мне как щенок ледяного волка своей, мать ее, мамаше! Я вытащил его из грязи портов у Черных провалов. Из такого гребаного и гиблого места, что…
— Статуя… Та статуя! — выдохнул Фарри. Глаза моего рыжеволосого друга изумленно расширились. — Это она! В ней все дело!
— Статую продали в Приюте, — отметил Мертвец.
Фарри поник, а Дувал поморщился:
— Хватит ужасов! Мне хватило того гребаного ублюдка в гребаном ледовом лесу. Будь я проклят, но мне до конца моих скудных дней хватит сказок и мифов, жрущих моих людей! У меня на посудине вдруг образовался гребаный мятеж, и двое юнг, не отходивших в команде полгода, поливают грязью моих людей. Вот что я вижу!
Капитан ворчал, но верил нам. Где-то глубоко в душе — верил.
— Все ходы на третью палубы заперты, Гром. Юнги здесь. Шестерня там.
— Один он не смог бы это провернуть. Кто-то из гребаных механиков ему помогал. Но почему?! И как они собираются жить дальше?!
— На холодном складе их палубы достаточно припасов. Зато у нас нет энгу, — отстраненно проговорил Мертвец.
— Мы заправили большого «папочку» и гребаный лайар. Топлива хоть залейся.
— В баках — да. Но когда мы сожжем все оставшееся на второй палубе — мороз нас прикончит. — Мне показалось, что первому помощнику действительно плевать на такие перспективы.
— Ты думаешь, они дойдут до этого? — нахмурился Гром. Он повернулся к Мертвецу, вновь поежился. Могучего капитана била лихорадка, но Дувал старался не показывать ее перед нами. Он действительно не понимал, что его болезнь видна абсолютно всем.
— Либо они, либо Старик.
— Хватит, Мертвец! О Темный бог, чтобы ты подавился этими недоносками. Клянусь сердцем — я вернусь из этого похода и на пару лет осяду в каком-нибудь гребаном трактире. Уж сколько мне довелось увидеть в этой гребаной, мать ее, Пустыне — а таких приключений моя задница еще не нюхала. И, мать ее, я чувствую, что это далеко не конец.
Дувал выглядел разъяренным и расстроенным одновременно. Больной, ослабевший бородач чувствовал, как теряет бразды правления. И мне казалось, что он бы с радостью возложил свои обязанности на кого-нибудь другого. Лишь бы при этом пролилось не так много крови, как могло бы.
Я смотрел на непоколебимого Мертвеца, вспоминал могучего Старика и его вспышку ярости в столовой, много дней тому назад. Их вражда никуда не ушла… Никуда не делась, как никуда не делись Волк, Сиплый и Зиан. И все эти демоны оказались заперты в пределах одной замерзающей палубы, посреди льдов Пустыни.
Мне стало совсем тоскливо.
— А куда пропал Зиан? — спросил я.
— Вот! Вот! Я и хотел узнать, где он, потому и полез в вентиляцию тогда, а потом… — начал было Фарри.
— Заткнись, юнга. Этот ублюдок как слег, так и не появлялся нигде. Я думал, что он в каюте Балиара. Но судя по вашим гребаным сказкам да легендам, камнесоса нет в живых. И знаете — слава Темному богу!
Мертвец покачал головой, соглашаясь с капитаном. Аргаст тяжело выдохнул, помассировал виски. Голос его понизился:
— Значит, так, мясо. Вы ничего не видели, ничего не слышали, ничего не знаете. Вам понятно?
Мы с Фарри торопливо закивали.
— Хорошо. Мне только истерик Старика не хватало, и так уже дошли до ручки. Мертвец?
— Да, капитан?
— Где, говоришь, резаки наши?
— На третьей палубе, — флегматично произнес первый помощник. — У Шестерни.
Гром поморщился:
— Оледенительно. Возьми кого-нибудь из морячков, обыщи склад. Не верю, что на этом гребаном корабле не найдется ни одного резака.
— А топливо?
— У нас на верхней палубе лайар, Мертвец. Ты совсем старый стал! Сольем оттуда, тоже мне приключение! Все будет хорошо, братцы. Все будет хорошо.
— Может, стоит спустить «папочку»? Взрежем кормовой трап и вытащим мятежников, — спокойно предложил первый помощник.
— Резать мою красавицу? — вскинулся капитан, но тут же поник. — Может, так и поступим. Ладно…
Аргаст тяжело встал, вновь громко перевел дыхание.
— Сейчас все наладим. Да, Мертвец? Наладим же?
Тот без капли эмоций на лице кивнул своем капитану.
— Не можем не наладить. Вон бьется сердечко «Звездочки». А раз оно бьется, то и мы, мать его, должны жить. Ясно, гребаное вы мясо? Они без нас — покойники, править ледоходом нужно из рубки. Мы без этих гребаных бунтовщиков — тоже трупы. С них станется поломать машины, если что. Так что договоримся. Договоримся ведь?
Дувал попытался бодро улыбнуться.
— Да, капитан.
— Вот и хорошо.
После разговора с капитаном мы вернулись в кухню, пропахшую потом, сыростью и чадом сгораемых в печи дров. Я сразу заметил случившиеся перемены. Абордажники сдвинули свои топчаны поближе к лежаку Старика и собрались вокруг старшего штурмовика. Когда мы вошли — их тихий разговор прервался, взгляды ожгли капитана.