— Выходит так.

— Все всегда к лучшему, поверь. Обязательно вернись. Обязательно расскажи. Льдинки-ботинки, если ты пропадешь, как и все до этого — я сойду с ума!

— Думаю, забот тебе и так хватит…

— Это навсегда останется со мною, — посерьезнел он. — Выбор был непростой. Я схожу с путевиков, чтобы поставить новые, но всегда буду думать о том, куда ж мог прийти по той дороге.

— Я знаю…

— Прощай, Эд, — он протянул мне руку. Я пожал ее в ответ, и мы обнялись. Сжимая друга, хлопая его по спине, я не хотел его отпускать. Будто потом уже все будет совсем не так. Будто я никогда больше не увижу этого рыжего, улыбчивого паренька, ставшего командиром целой армии. Фарри отстранился первым.

— Ну, идем… — он развернулся.

Буран кашлянул. Торос не пошевелился. Он стоял, глядя куда-то поверх моей головы и, по-моему, в его глазах что-то блеснуло.

— Я остаюсь, — тусклым, незнакомым голосом сказал алый Неприкасаемый. Фарри повернулся назад, глянул на Бурана, потом на его белобородого друга.

— То есть как?

— Жизнь идет. Жизнь меняется. Я должен увидеть, что там.

Серьезного Бурана я видел только раз, когда Торос был при смерти.

— Торос хочет сражаться за людей. А я не хочу. Я хочу увидеть Южный Круг.

Фарри потеряно хлопал глазами:

— То есть… Ты…

— Да. Мы с Торосом служили тебе, будто у нас есть какие-то договоренности. Возможно, ты к этому привык. Но это была всего лишь помощь. Теперь тебе она не нужна, а мы давно в поиске у Ордена. И дохнуть от руки их карателей я не хочу. Наш хозяин сам знаешь где. Раз я свободен, то пусть хоть один раз побуду свободным?

Бурану было неловко, но он старался, набирался сил, решимости. Торос смотрел куда-то вдаль. Он знал о решении друга, он с ним смирился. Белобородому было гораздо тяжелее, чем Фарри. Да и Буран испытывал боль сейчас не от того, что приходилось говорить, а по причине того, что он оставляет напарника здесь.

— Так что намотай сопли на кулачок, мой маленький друг, и пожми мою сильную руку. Этот вот, — Неприкасаемый кивнул на меня, — вряд ли вернется, а вот я доползу и расскажу вам все ужасы закругья. Только руку с соплями не суй, я брезгливый.

— Буран… — окреп голос Фарри, в нем объявилась воля. — Я не говорил вам, но…

Он поморщился, мотнул головой, сдерживаясь.

— Вообще-то… — голос его прыгнул. — Это важно… Я…

Взгляд его чуть опустел, губы дрогнули. Он совсем как ребенок потер ладонью глаза. Борьба в нем походила на схватку Светлого и Темного Богов. Яростная, непримиримая, выжигающая саму вселенную.

— Важно, но…

— Я чрезвычайно заинтригован, — развел руками Неприкасаемый, — Не знаю, конечно, долго ли смогу еще выносить эти «но», «важно» и «я», но продолжай, очень интересно.

— Да ну тебя… — наш руководитель экспедиции вдруг шмыгнул носом, отмахнулся. — Я буду скучать по тебе, хоть ты и злой.

Буран шагнул к нему, порывисто обнял.

— Я не злой, я противный.

— Мне будет тяжело без вас… — Фарри держался, боролся с собой.

— У тебя будет Торос, он скучный, но твою задницу прикроет. Только сало не жри.

— Прощай, малыш, — Торос протянул мне руку. — Торос надеется, что ты найдешь себя.

Я пожал его крепкую ладонь. Утонул в перчатке и опять осознал свою хрупкость. Неприкасаемые обнялись крепко-крепко. Отстранились, глядя друг другу в глаза.

— Пригляди за ним, — буркнул белобородый.

— Ну ма, — закатил глаза Буран, оттолкнул друга. — Ладно, раз уж ты настаиваешь. Бывайте!

Он развернулся и бодро зашагал к «ИзоЛьде».

Фарри и Торос кивнули мне еще раз на прощание и пошли к громгару. Я стоял, глядя им вслед, и старался не заплакать.

Тщетно.

Олли ан Файтен визжал у стены. Кипяток из лопнувшей трубы бил прямо в него, и, чтобы добраться до бедняги, нужно было самому подставиться под обжигающую струю. Я застыл в растерянности — беспомощный и отвратительный в этой беспомощности. Коридор наполнился сыростью и запахом вареного мяса. Меня грубо оттолкнули в сторону; на помощь Олли бросился кто-то с накинутой на голову рубахой. Герой закричал от боли, но, вцепившись в ноги ан Файтена, попытался вытащить его к нам.

— Помоги, драная ты срань! — проорал он, и я узнал голос Фур-Фура. Горячий пар воды, смешанной с энгой, ударил в легкие, заволок внутренности сырой духотой и жаром.

Я дернулся, схватил вместе с кем-то спасателя и потащил назад. Рядом уже были люди, вопил старший ан Шуран.

— Уходите! Закрывай воду!

Фур-Фур завывал от боли, рубаха приварилась к его коже. Олли больше не кричал, лишь хрипел страшно.

Труба на второй палубе, почти над котлом, потекла утром, ее решили подпереть и починить. Кран на ней перекрыли, из трещины даже капать перестало. Олли, чудак из Академии, изучавший там погоду, попросил нас помочь с работой. Он почти открутил трубу, но теперь ее заклинило и край, за вентилем, нужно было приподнять.

Это мы и сделали. Ученый забрался на переносную лестницу, крутил, мы подпирали распоркой трубу, и та вдруг проломилась. Струя кипятка сбила ан Файтена с лестницы и прижала к стене.

Все произошло так быстро… Теперь коридор звенел от криков и душил паром оказавшихся в нем людей.

— Драная срань, драная срань, — повторял Фур-Фур, кожа с его рук сползала.

— Тащите, тащите! На лестницу! Все зальет! Эй ты, беги вниз! Пусть перекроют воду!

Я не сразу понял, что Шэйн обращается ко мне, но как только осознал, то сорвался с места так, будто от этого зависела моя жизнь. После ухода Фарри и части команды рук на корабле не хватало. Работу опытных инструментариев делали мы. Хранители корабельных внутренностей с нижней-то палубой едва справлялись. Один из нас, Джей ан Стайк, долгое время когда-то прослуживший инструментарием, теперь отогревал замерзшие навыки внизу. Мы почти не видели его.

— Воду! Прорвало трубу! Перекройте! — слетел я в грохочущую тьму. Поскакал по тусклым коридорам, пытаясь переорать двигатели «ИзоЛьды». Влетел в котельную, где всегда находился кто-то из команды Рубенса. — Прорвало трубу! Прорвало трубу наверху!

Инструментарий, голый до пояса, мокрый от пота, кивнул, бешенным зверем поднялся по скобам у стен и взлетел на площадку над котлом. Повис на каком-то железном колесе. В котельной надсадно загудело, и гул этот усиливался с каждым приворотом колеса.

— Что тут? — услышал я позади, обернулся. Измазанный в какой-то грязи, пропахший энгой главный инструментарий Сорольд Парри посмотрел наверх, на соратника.

— Трубу прорвало! Заливает!

— Ае, — флегматично отреагировал Сорольд. Прошел мимо, сорвал с вешалки какую-то тряпку и вытер ею лицо. Затем черпанул воды и вылил себе на голову.

Сверху что-то крикнул инструментарий, ловко спустился по скобам вниз.

— Готово! — гаркнул он. — Где прорвало?

— Драная коробка с трупами, — сказал Сорольд. — Дерьмовый корабль, а как дышал нам капитан, да? Как пел о том, что все новое, все надежное!

— Вот прямо над нами! Я покажу.

— Посмотришь? — Сорольд устало воззрился на соратника. — Я чего-то совсем дохлый.

— Конечно, Сор! Веди, малой!

Я не знал его имени, и он не знал моего. Конечно, ничего удивительного: инструментарии — люди совсем других миров, однако привыкнуть к этому было непросто. Для жителей нижнего уровня мы были по значимости чуть ниже какой-нибудь важной шестеренки. Они так снисходительно слушали наши объяснения, когда что-то случалось. Как где-то фыркало, а где-то стучало барабанчиками, а здесь вот скрип, как ножом по сердцу.

Они кивали, а потом шли и разбирались сами.

Он мельком заглянул в коридор, выругался на лужу воды, развернулся и ушел прочь. Все, что ему нужно было знать — он узнал. Про меня инструментарий забыл, думаю, сразу, как только мое лицо выпало из поля его зрения. Я потоптался пару минут и отправился по другому коридору в кают-компанию — прежде это было местом отдыха, а теперь стало точкой сбора.