Если поторопиться, то до баржи я доберусь шагов за сто. Но пока буду карабкаться по трапу, пока буду стучаться в шлюз, пока меня услышат (если там вообще хоть кто-то сидит), эти твари меня добьют. Горячка потихоньку спадала, и на ее место затекала боль. Ныла голова, болели спина, колени, рука, локоть. Драный демон, чуть ниже прошла б акула и все, лежал бы и не жаловался.

Я вдруг понял, что улыбаюсь. Воздух Пустыни стал ярче, насыщеннее. Звуки четче и приятнее для слуха. Накинув на голову слетевший капюшон, я, морщась от боли, обхватил себя за плечи и устроился поудобнее, готовый ждать столько, сколько придется. Даже клинка с собой не взял. Привык к покою. Давно не выходил вот так в Пустыню, один. Отвык от того, каким на самом деле является мир за бортом. Правду говорят: городским обитателем становятся быстро.

Возможно, мне пришлось бы мерзнуть в расщелине до утра, если бы с баржи по жрущим акулам не пальнули из дальнобоя. Взвизг боли, рык. Черные звери метнулись в разные стороны, одна из тварей двигалась неуверенно, как пьяная. Она хваталась за лед длинными лапами, проталкивая тело, взмахивала крыльями, но никак не могла подняться в воздух, а потом и вовсе ткнулась в борт корабля.

За первым выстрелом раздался второй. В небе что-то заверещало, и противный крик стремительно растаял в ночной Пустыне, удаляясь.

— Вот так, драть тебя за сраку, — гоготнули с борта баржи. — Аха-ха! Видал?

— Тихо, — прервал его Фарри. Я пополз наружу, радуясь, что так все удачно вышло. Выбрался из расщелины — мой друг и несколько мужчин стояли на решетке технического хода. Недалеко. Поглядывая на небо, я заковылял к кораблю, улыбаясь и придумывая, что скажу приятелю о таком совпадении. Они меня не видели — из-за света прожекторов я двигался в черном языке тени.

Однако, когда пальцы взялись за поручни лестницы,Фарри вдруг сказал:

— У меня нет выбора, Скольден. Просто нет выбора.

— Я искуплю. Клянусь, искуплю.

— Как я могу тебе верить? Это была простая просьба. Ты же помнишь, как просил тебе помочь? И? Мы твою проблему решили… Я думал, мы подружились…

Это был совсем другой Фарри. Я даже обомлел от чуждости его голоса. Внутри он очень переживал за то, что делал, но не выдавал себя ни единой толикой интонации.

— Я искуплю…

— Искупишь, не сомневайся. Льдинки-ботинки, ну как хотелось избежать вот этого всего, драное ты дерьмо, Скольден… Нельзя обманывать друзей. Услуга за услугу, никто не требует от тебя невыполнимого.

— Я…

— Давай, — отмахнулся Фарри. Несчастный заорал, но ему заткнули рот, превратив вопль во всхлипы. Скольден повис на руках молчаливых сопровожатых. Я стоял внизу, онемевший, опешивший.

— Готово!

— В следующий раз это будет не палец, — сказал Фарри скулящему мужчине.

Я прижался к борту корабля, впитывая телом его вибрацию. Забыл про боль, забыл про холод. Надо мною стоял Фарри, и этого Фарри я боялся. Когда шлюз закрылся, и в Пустыне остался я один, то идея подниматься на баржу показалась мне совсем чуждой. В темных небесах кружили акулы, однако о них мысль вернулась только когда я поднялся на платформу «ИзоЛьды». Дежурный кивнул мне, но ничего спрашивать не стал, хотя вид мой его насторожил. Ноги оледенели, веки замерзли. Я шел по коридорам корабля и, по-моему, не моргал, глядя прямо перед собой. Фарри… Что он делает?!

— Я допускаю, что это не так актуально сейчас, джентльмены, — с жаром сказал Академик. – Но мы должны это сделать. Просто – должны. представьте себе на минуту, какое невероятное открытие мы совершим! Если сейчас отвернуть, то иначе как предательством человечества это не назвать. Мы же лишим его ответа на один из самых извечных вопросов – есть ли жизнь за Южным Кругом. Это преступление, отвернуть.

— Громкие слова. Думать надо о себе, а не о «человечестве».

Сегодня ноги сами принесли меня в общую каюту отдыха. Хотелось, что удивительно, посидеть с другими людьми, послушать их. Без поисков негодяев. Я сидел в углу, привалившись к обитой шкурами стене, и слушал. Размышлял про то, что увидел ночью. Искал оправдания и затыкал голос внутри, что раздувал ненависть к Фарри за такое лицемерие. Пытался отвлечься. За общим столом расположилось почти десять человек, четверо молча играли в курду. Над головами дрожал закрепленный шаманский фонарь, и света едва хватало чтобы разобрать изображения на картах. Пахло потом, теплом и перцовым чаем. Академик сидел во главе стола. Рядом с ним Шая грациозно затачивала бесконечно острый нож.

— Вы только представьте, быть может в наших руках окажется проход в места, где жизнь совсем другая, - продолжал мужчина. — Всем доподлинно известно, что чем ближе к югу, тем теплее. Моря у Круга уже не замерзают. Что если дальше, нет черной гнили? Что там можно жить!

— Я записался в команду зная, что всегда могу вернуться, если того пожелают Боги. С победой, со знанием. Или же пропасть навсегда, но попытаться что-то изменить. А теперь… Куда возвращаться? Для чего? Уйти в бесконечное море и сожрать там друг друга с голода? Вдруг там нет ничего, кроме воды?

Эти разговоры были частью каюты. Они лечили души страждущих. Сейчас я тоже принимал это лекарство.

— Все картографы убеждены, что этого не может быть. Чем ближе к Южному кругу, тем больше настоящей земли. Возьмите хотя бы Берег. Там живут так, как должны жить все люди. Что если дальше к югу еще больше земли? Больше места для всех? – возбужденно тараторил Академик, а я смотрел на него и слышал лишь его жалобное «Я же зверолог» во время боя у Барроухельма. Проклятье, он и не должен быть воином. Он мог проявить слабость, почему же мое отношение к нему чуточку другое теперь? Как будто я сам отличался силой и решимостью

— Да для кого там место-то, братец? — его оппонент, худой мужчина лет сорока, с запавшими глазами, хлопнул по коленям. — Для тех, кто сбежит от Братства?

Академик вздохнул:

— Да. Для тех, кто сбежит. Для тех, кто уцелеет, Бретен! Почему нет? Мы вернемся и вывезем всех. Пусть Ледовая Цитадель и дальше крутится по Пустыне. Мы подарим уцелевшим новый дом!

— Мой дом находится в Айронкастле. Если город еще цел. Почему я должен буду менять то, что было моим всю жизнь, на какую-то неизвестность где-то там? Я не молод. Я могу быть полезнее здесь, в бою, чем там… в нигде.

— Но ты здесь, на «ИзоЛьде»! Не просто же так ты пошел к Рубенсу? Ведь каждый из нас пришел сюда зная, что мы уходим в путешествие, которое растянется на годы. Путешествие, у которого может и конца не будет. Мы все шли за мечтой! Вот скажи, парень, для чего ты здесь?

Я не сразу понял, что Академик обращается ко мне, а когда почувствовал на себе взгляды то неожиданно зарделся.

— Ты нашел кого спрашивать. Это ж глаза и ушки нашего руководителя, — фыркнул Фур-Фур. — Сейчас послушает да доложит. Кто недостаточно восторжен – к тому придут.

Пришлось приложить усилия, чтобы сделать вид, будто его слова прошли мимо.

— Это долгая история, — тихо произнес я. — Просто должен. Даже если нас приведут к огромному путевому столбу, где высечено «мы вас разыграли» - я все равно обязан это увидеть. Посмеяться удачной шутке и жить дальше. Пока не увижу, буду лишь ждать. Даже если сейчас мы все отправимся на встречу с Братством – я буду ждать, когда смогу вернуться.

— Хаха, — сказал Академик. — Презабавная была бы шутка. Но там точно есть нечто более грандиозное чем путевой столб с насмешкой. Вот взять снежных китов. Все они приходят к нам оттуда, с другой стороны Круга. Теплый воздух в них постепенно остывает, высота полета снижается, и они попадают к нам. Температурная миграция. Они приходят к нам умирать, но до этого живут и питаются на той стороне. Однажды я нашел в шкуре кита застрявший предмет. Маленький гарпун с зазубренным наконечником, но с деревянной, сгнившей ручкой. Никто не делает такие тонкие гарпуны, тем более из дерева. У нас. А там, за южным кругом – кто знает? Я убежден, что там есть жизнь. Есть люди. И там тепло! Мы можем подарить это миру!