— Я порву тебя на части! — крикнул Эльм.

Монстр развел в сторону руки с длинными, уродливыми пальцами-когтями, наклонился к Эльму, издав угрожающий рык, и прыгнул.

Гончая взревел в ответ и бросился чудовищу навстречу. Два монстра столкнулись друг с другом в воздухе, в один миг потеряв последнюю схожесть с людьми. Крюк Эльма вонзился в тело демона, а я торопливо пополз прочь. Несколько минут назад я приметил узкую щель между двумя замерзшими водопадами. В нее мог протиснуться парень моей комплекции, оставив позади взрослого мужчину.

Ледовая Гончая и черный монстр с «Сына героев» с низким ревом боролись на полу пещеры. Зверодемон взвизгивал под ударами Эльма, но не сдавался и тянулся когтями к горлу противника.

Еще пара футов приблизила меня к цели. Я смотрел то на щель между льдинами, то на сражающихся на полу нелюдей.

Силач отбросил зверодемона, и тот, теряя обрывки истлевшей одежды, грохнулся спиной о голубую стену пещеры, но тут же прыгнул на Гончую. Взметнулась ледяная крошка, выбитая упавшим здоровяком, что-то отчетливо хрустнуло. Эльм зарычал от ярости.

Я вскочил и сломя голову бросился к спасительному ходу, слушая визги твари с фиолетовой кровью и проклятья Эльма. Слава Светлому — они не увидели моего бегства. Я с разбегу нырнул в узкую щель и заскользил по ней вниз, помогая себе руками и ногами.

В тот момент мне не было дела до того, куда выведет трещина в теле ледника. Хотелось оказаться как можно дальше от двух рвущих друг друга порождений злой магии.

Потому что тот, кто уцелеет, последует за маленьким юнгой, и тогда все действительно закончится.

Везение вывело к развилке. Я плюхнулся на неровный лед, осознав, что это один из ходов зверодемона, и застыл, обратившись в слух.

Синее свечение осталось где-то позади, а передо мною простирались прорытые монстрами тоннели. Я смотрел во тьму и дрожал от страха, что в любой момент она превратится в когтистую, заросшую шерстью тварь «Сына героев». Абсолютное ничто сдвинуло ледовые ходы, и тесные своды будто мечтали сомкнуться, зажать человека в холодные тиски.

Совершенно слепой, передвигающийся исключительно на ощупь, я доверился судьбе. Мои руки в варежках тщательно изучали прорезанные стены, отыскивая отвороты наверх. Звериным инстинктом я понимал, что спасение может быть только там. Что путь вниз может привести в ледовый мешок, где нет ничего, кроме мучительной смерти от голода и холода.

Мне вспомнилось нацарапанное на перегородке обещание.

«Я выберусь…»

Это придало сил.

Сложно сказать, сколько времени я ползал по тесным лабиринтам, будто гигантский шаркун в поисках пути наверх. Прошла целая вечность, наполненная страхом. Вся масса льда над головой с каждым мигом словно ложилась мне на плечи. Я натыкался на преграды и боялся, что не смогу развернуться, что лаз станет еще уже, что я застряну и буду биться на льду, в ловушке, скованный безразличной стихией, пока не издохну.

Наверное, половину этого времени я блуждал по кругу. Иногда свет пробивался сквозь толщу льда, и я в отчаянии искал путь к источнику, натыкаясь на прозрачные голубые стены. Поверхность была так близко! Три-четыре ярда холодной брони. Был бы у меня хотя бы нож — я попытался бы прорезать путь наверх.

Потом свет мерк, и под уставшими пальцами вновь шуршал раскрошенный лед, осколки сквозь одежду впивались в колени, и я уползал в ненавистную тьму.

В которой обитало зло.

Я то и дело останавливался, подолгу вслушиваясь в безмолвие черных лабиринтов. Воображение предало меня, рисуя монстров, ползущих следом, создавая иллюзию далеких криков разъяренного Эльма.

Один раз кто-то прополз совсем рядом со мною. Я только отвернул в расщелину, убедившись, что не скачусь по ней вниз, как в проходе позади раздался звук движения, зловещий скрежет, а потом в ноздри ударил запах гнили.

Тварь не заметила забившегося в щель человека, хотя должна была услышать, как гремит в ледовых лабиринтах мое сердце. Прошло не меньше часа после той встречи, а я по-прежнему сидел в укрытии, осторожно меняя положение, чтобы хоть как-то отогреть колени или локти. Стоило огромных усилий заставить себя продолжить поиски выхода.

Здесь не было так холодно, как снаружи, но мороз от стен высасывал остатки тепла.

Не знаю, каким чудом мне посчастливилось выбраться наверх. Когда в кромешной тьме появился просвет, я потянулся к нему как младенец к матери, надеясь, что в этот раз лед не отрежет пути к спасению. Я забыл об опасности, забыл об Эльме и зверодемонах. Мне хотелось увидеть небо. Хотя бы раз в жизни, путь даже в последний. Мышцы налились силой, и я пополз по лазу к свету, боясь даже моргнуть, лишь бы не вспугнуть символ спасения.

Мне казалось, что если веки предательски сомкнутся — вокруг опять окажется непроглядная тьма.

Навсегда.

Когда я, кашляя, содрогаясь всем телом от усталости и холода, выбрался наверх — на ярко-синем небе светило солнце. Оно слепило и выжигало глаза, но я улыбался ему. Лаз вывел в Пустыню, шагов за триста до корабля.

Первые несколько футов я прополз, затем осторожно поднялся и на подкашивающихся ногах поспешил к «Звездочке».

Мне повезло. На вахте, у люка второй палубы, мерз вооруженный дальнобоем Скотти. Коренастый пират накинул на себя несколько шкур сразу, отчего был похож на диковинное создание из меха. Когда я вцепился в поручни трапа и пополз наверх, опешивший моряк очнулся от ступора и заколотил в дверь тамбура.

— Малец вернулся! — гаркнул он в открывшуюся дверь, вскинул дальнобой, поглядывая в сторону ледового леса. — Давай, юнга! Быстрее ветра! Я видел этого уродца полчаса назад! Эх, не зря меня сюда поставили, а не в акулье гнездо посадили! Не зря! Давай быстрее!

Под ногами загудел металлический настил трапа. Напоминание об Эльме придало сил, и я просто взлетел на ход второй палубы, оскальзываясь на обледенелых ступенях. Все-таки раб Черного капитана выжил… Проклятье!

— Как ты уцелел, малец?! — с удивлением спросил Скотти, когда я влетел в черный зев тамбура. Лицо моряка скрывали заиндевевшие шарфы. — Как тебе это удалось?

Ответа он не дождался. Открывший шлюз Крюкомет выглянул наружу, бегло осмотрелся, затащил меня внутрь.

— Может, еще кто спасся. Смотри в оба, Скотти. Чуть что — сразу стучи! — сказал боцман и потянул тяжелую дверь на себя.

— Как скажешь, Крюк, — бодро ответил моряк, оставшийся снаружи.

— Замерз? — спросил офицер у меня и, не дожидаясь реакции, потащил в зал возле кухни.

После обжигающей свежести льдов меня оглушил затхлый смрад пиратского лежбища. Выбил иные чувства, оставив только тяжелую, тошнотворную вонь. В плитах мастера Айза гудел огонь, но то было не пламя энгу. Моряки жгли в печи что-то другое. Что-то со складов… Дым поднимался к потолку, и в свете редких фонарей я видел сизый туман над головами корсаров.

— Смотрите, братцы, юнга живой!

— Эд! — воскликнул Фарри. Мой друг, скорчившись, сидел в углу, неподалеку от печки, жалко обнимая себя за колени. Увидев меня, он вскочил, но сдержал порыв и сел обратно.

— Как тебе это удалось, юнга? — закашлялся капитан. Я не сразу и узнал его в том человеке у печи. Хозяин «Звездочки» лежал укутанный в несколько шкур, и в нем не осталось ничего от грубого и воинственно настроенного пирата. Будто вылазка за Эльмом раздавила Аргаста. Лицо Дувала блестело от пота, глаза запали, и из них ушел волевой огонек.

Я огляделся. Здесь собралась почти вся команда. Лежаки стояли очень плотно друг к другу, на переборках висели приколоченные наспех шкуры, в попытке оградиться от холода и удержать последнее тепло.

Корсары не выглядели победителями. Кашель, дурные запахи, подавленные лица, дым над головой, гудящая печь плиты, с нависшей над нею понурой фигурой кока.

— Здесь, подо льдом, живут те зверодемоны, что напали на нас тогда, у «Сына героев»! — выпалил я. — Они роют ходы…