— Никто не посчитает тебя слабаком, если ты передумаешь.
— Ну уж нет, я хочу это увидеть, — прервал его Буран. Хотя Неприкасаемому тоже было не по себе, показать это лихой рубака никак не мог. — Он кстати сразу гнить начнет или какое-то время должно пройти? Мы же можем задержаться? Тут тепло, хорошо. Мы согреемся, он растает.
— Я не передумал, — слова дались с виду легко, но кто б знал, что творится у меня внутри. Впрочем… Юрре ан Лойт, собачий командир эмпатов, наблюдал за мною с верхней палубы. Он облокотился на фальшборт и улыбался.
Даже не знаю, сколько человек пытались отговорить меня от поступка. Даже те, с кем я и словом не обмолвился за все путешествие.
Позади на носу шлюпки скакала обвязанная цепями клетка с волокунами. Звери бросались на металлические прутья всем телом и верещали так, словно кто-то жарил их на медленном огне. Такая же клеть тряслась и на корме, но тряслась значительно меньше. Мохнатые обитатели льдов жались ближе к «ИзоЛьде».
— Махни нам, когда надо будет тянуть, — сказал на прощание Монокль.
От кормы шлюпки на борт ледохода поднимался трос.
Я обернулся, глядя на то как волны уходят вдаль, куда-то за Южный Круг. Пронзают невидимые стены, несущие смерть. В горле пересохло, едкий комок в груди вновь задребезжал от страха. Что ждет меня там? Зачем я это делаю?
Ветер трепал волосы, волны покачивали шлюпку, бились о металлические борта. Тяжелая махина, которую с трудом спускали с верхней палубы, вдруг обратилась в хрупкую скорлупу, подвластную качке и воде.
Я прикрыл глаза: если сейчас мне предстоит окунуться в смерть, то туда нельзя идти со страхом. Туда надо идти в поиске облегчения. Думать нужно не о том, как хочется жить.
Думать надо о том, что смерть — это не самое страшное.
Я вспоминал лица людей, чьи жизни изменились из-за моих просчетов, из-за моих поступков. Шон, которого я убил из-за самонадеянности. Старина Раск, доверием которого я воспользовался, рыбак из Гильдии, заступившийся за меня и после преданный, Эльм, ставший Ледовой Гончей отчасти из-за меня. Три Гвоздя, погибший из-за моего недосмотра. Мертвец, покончивший с собой из-за потерянной надежды. Тот паренек с громгара, шедший в туалет.
Фарри, сломленный грузом ответственности, от которой я отказался.
Лица, лица, лица. Имена…
Волокуны визжали, а руки наливались силой.
— Отпускай! — скомандовал я и налег на весла. На корабле ослабили трос, и волна потащила меня прочь.
Я с трудом передвигал тяжелые весла, приходилось перекладывать на них весь свой вес. Монокль стоял наверху и рукой указывал мне направление. Я сконцентрировался на нем и памяти.
На себя — вспомнить Лайлу. Прочувствовать боль потери и потянуть весла всем телом. От себя — представить лицо солдата, которого я скрутил болью когда-то давно, в начале путешествия. Он, может быть, и забыл тот удар, а вот я помнил. Стыд придает сил. И так я греб.
Волокуны визжали, клетки ходили ходуном, цепи хрустели, трещали под напором обезумевших животных.
Кто-то говорил мне, что в Южном Круге кости продирает звенящая дрожь, а волосы сами собой встают дыбом. Невидимая сила проникает сквозь тебя и безвозвратно меняет тело. А потом уже, под гниением, человек и сам становится другим. Перед лицом смерти все проходят через личностные метаморфозы.
Я греб, корабль удалялся. Волна стала уводить шлюпку в сторону, и я, вцепившись в весло обеими руками, выравнивал непослушную посудину.
Ярдов через двести, наверное, у меня кончились силы. Я обмяк на жесткой лавке. Взял флягу с шаркункой с пояса. Жадно сделал несколько глотков, ярких, резких, и огляделся. Волокуны метались по клетке то влево, то вправо. Из пасти подледных обитателей на пол падала пена.
Шлюпку снова начало сносить, и я, убрав флягу, опять взялся за весла.
Кости не дрожали. Я не чувствовал вообще ничего. Трос вдруг натянулся, дернул лодку. Монокль опустил руку, с корабля раздался стук лебедки и меня потащило назад.
— Стой! — заорал я, перекрикивая звериный вой. — Еще немного!
Меня не услышали. Пришлось подняться и замахать руками, но движение не прекратилось.
— Ты как? — крикнул Монокль, когда шлюпка почти добралась до «ИзоЛьды».
— Хорошо, надо было чуть подальше зайти!
— Поднимайся, — не стал слушать Рубенс. — И в лазарет. Говорить будем позже.
***
После того как меня осмотрел Лагерт, с довольной улыбкой отметивший, что не видит ничего страшного, я отправился в каюту капитана. В гости к безумным картинам.
Монокль сидел на своем месте, забросив ноги на стол. Напротив расположился грязный и пропахший энгой Сорольд, он пил чай, и запах перца перебивал вонь нижней палубы. Жерар опять стоял у стены. Четвертым посетителем капитана был Академик. И чувствовал он себя крайне неуверенно.
— Что сказал Лагерт? — спросил Барри, повернув ко мне голову. Меж его пальцев сновала монета. Он перебирал кругляшок костяшками, и это гипнотизировало.
— Все хорошо. Надо было дальше пройти.
— Возможно. Тогда приступим. У меня появилась идея и хотелось бы ее обсудить, джентльмены. Эд ан Майстенц у нас специалист по животным. Сорольд — один из лучших техников, что я знаю. Жерар — это Жерар.
Громила вздохнул, а Барри Рубенс широко улыбнулся. Он пребывал в хорошем расположении духа. Совсем другой человек.
— Вопрос такой. Что это может быть? — Монокль бросил компас инструментарию. Я дернулся было, ожидая падения, но Сорольд ловко перехватил артефакт одной рукой, сноровисто открыл крышку и поднял вопросительно бровь.
— Это — компас, Барри.
— Знаю. И он очень чутко реагирует на что-то там, — капитан махнул в сторону стены. — Очень чутко. Чуть меняем курс, и стрелка начинает двигаться.
— Что-то на дне, значит. На что он там настроен? — Сорольд покрутил компас в руках, изучая. — Странная вещица, древняя.
— Не нажимайте ничего, — одернул его я. — Он маяком работать будет!
Так нас нашел Эльм, когда стал Гончей. Так нас нашло Братство. Кто знает, какая беда выйдет на след проклятого артефакта. Монокль хмыкнул:
— Значит, не зря я тебя сюда позвал. Может, еще что-нибудь расскажешь об этой игрушке?
— Этот компас выкрали с корабля Черного Капитана. Я могу ошибаться, но, по-моему, это его корабль. Там.
— Пустой-то?
— Да… Он за компасом долго гонялся…
Инструментарий удивленно шмыгнул носом.
— А ты откуда знаешь, что эта штука обратную связь имеет?
— Что? — не понял я.
— Ну, маяк!
— Ну… Знаю! Его Гончие на нас выходили из-за нее в Пустыне. Был Добрый, который отключил маяк. Его больше нет.
— Гончие, Капитаны, какой же это драный бред! — Сорольд щелкнул крышкой. — Утоплено здесь что-то.
— Думаешь? — Монокль нахмурился, об этом он явно не думал. — Ну это легко проверить… Эд!
— Да? — хором ответили мы с Академиком.
Капитан улыбнулся.
— Мастер Майстенц, — поправился он. — Я всегда использовал волокунов, как тревогу, что мы уже вошли в Южный Круг. Признаюсь, однажды, во время большого ветра, нас хорошо протащило под их вопли, и я потерял несколько человек, но… Может ли быть такое, что они чувствуют не просто мертвый воздух, а приближение к нему?
— Разумеется, — вскинулся Академик. — Волокуны обладают очень тонким инстинктом самосохранения! Они невероятно социальны и способны к организации! Невероятные создания! Проводился даже эксперимент: волокунов из одной колонии расселили по разным помещениям, и когда погибал один — все остальные начинали бесноваться и прятались от человека, который убил их собрата, — восторженно продолжал ученый, не обращая внимания на отвращение на лице Жерара. — Есть теория, что количество их чувств значительно превышает наше! Если мы обладаем слухом, обонянием, тактильностью, зрением, вкусом и эмпатией, то их набор богаче.