Но потом я вспомнил о Фарри. О том, что он сказал мне. Постоял минуту, взвешивая в руке поганый артефакт, и, выругавшись, спрятал коробочку под парку.

«Ну что, время хандры закончилось, Эд, пора убить еще какого-нибудь хорошего человечка?»

— Да пошел ты, — сказал я сам себе.

Странно, но с того дня моя душа пошла на поправку.

В Руддергтон мы пришли под конец лета. Несколько месяцев пути минуло с того дня, как мы покинули Приют. Проклятье, это большой срок. Можете себе представить то возбуждение, что охватывало корсаров при мысли о заветной цели. Оно поглотило даже меня. Последние недели нашего путешествия сердце страдало уже не так сильно, как прежде. Я вновь стал перешучиваться с моряками и вставлять какие-нибудь комментарии в дружескую перепалку. Пару раз мы встречались с Мертвецом, обсуждая наши дальнейшие планы. Он рассказывал нам о Добрых, о том, чтобы мы не слишком-то рассчитывали на что-то легкое и быстрое. Опять напоминал, как изменился древний орден.

Первый помощник совсем спал с лица. Он похудел, скулы его заострились еще больше, глаза запали. Душу Мертвеца пожирал непонятный огонь. Я видел, как пламя вины и отчаяния тлеет в зрачках моряка, и мне казалось, что в моем сердце полыхает тот же пожар.

Никто из нас не спрашивал седовласого пирата о причинах, а он был не из тех людей, что делятся переживаниями.

Говорят, такие плохо заканчивают.

Но ближе к делу. Наше невероятно долгое путешествие по безлюдным краям холодного мира подошло к концу. Я одним из первых оказался на верхней палубе, с радостью встречая мороз и выглядывая среди льдов следы города.

Знаете, первое, что вы чуете, оказавшись в предместьях Руддергтона, — запах рыбы. Здесь ею провонял даже лед. Наверное, я не совру, если скажу, что аромат копченых, вяленых, жареных даров Темного туманом стоял над Пустыней.

Когда мы подошли к Черным провалам, на верхней палубе топтались все наши (и даже Мертвец выбрался на мороз) и почти десяток гильдейских моряков. Как и водится, мы держались двумя стайками. Не агрессивными друг к другу, но и без излишнего дружелюбия.

Каждый из нас считал недостаточным наблюдать за прибытием из запотевшего окна иллюминатора. Все хотели увидеть Руддергтон сами, учуять его запах. Больше двух месяцев ослепительной Пустыни, безделья и одних и тех же лиц. Жилое пространство, состоящее из пятнадцати ярдов коридора, от шлюза до гальюна, и четырех кают. Ну, можно еще добавить столовую.

Так что на мороз вышли все. Три Гвоздя, как водится, комментировал все, что увидит, разбавляя свое мнение какими-нибудь историями из легенд или рассказов незнакомых нам людей. Не удивлюсь, если половину он придумал. Половой то и дело прикладывался к бурдюку, посматривая по сторонам как бы безразличным, осоловевшим взглядом. На самом деле одноглазый моряк дрожал от нетерпения и мечтал сойти в город.

Каждый корсар считал мгновения до того, как торговый ледоход остановится у пристани, как заскрипят вонзающиеся в плоть Пустыни буры-якоря, и капитан «На крыльях ветра» пробьет прибытие, и это будет значить…

Я украдкой посмотрел на людей, составивших мою жизнь последние месяцы. Было ведь и хорошее… Буду ли я скучать по них?

«Не сейчас, Эд. Не сейчас. Смотри по сторонам!»

Черные провалы — это глубокие скважины в теле ледника. Многие огорожены темными заборами. Тракты для кораблей проходили чуть в стороне от них, чтобы не повредить монолит. Никто никогда не слышал о том, чтобы рушились древние колодцы. Но, может быть, это оттого что никто никогда не рисковал?

Вокруг каждого провала бурлила жизнь. Я замечал подъемники шахт, видел огромные краны, вздымающиеся над отвесными обрывами, небольшие тягачи, снующие туда-сюда. Слышал крик птиц! Клянусь, я впервые в жизни увидел этих ослепительно-белых созданий, которые с пронзительными воплями кружились над провалами.

Как они только умудрялись держаться в воздухе? Вид замирающих в пустоте созданий завораживал. Это казалось настоящим волшебством, истинным. Магия шаманов и их таланты заговаривать стихии — стали полной ерундой по сравнению с таким чудом.

В детстве мне рассказывали про птиц. Но они были для меня столь же реальны, как и ледовые гончие.

Ирония. Мифические порождения злой магии я увидел гораздо раньше пернатых вестников Светлого бога…

Домов здесь, на удивление, было немного. Не знаю, с чем связано такое свободное расселение. Иногда меж заботливо расчищенных от снега ледовых изб можно было поставить экспедиционный корабль. Чем ближе к самим провалам, тем домики становились все ближе друг к другу. Где-то там, подо льдом, прятались склады, забитые рыбой. Почти в полулиге от жилых домиков чадили дымом коптильни, лязгали, громыхали и дышали черной сажей ремонтные мастерские. Еще дальше я разглядел пару теплиц и одну охотничью крепость.

Удивительное место. Здесь не боялись приходов Темного бога. Они словно жили на вершине скалы.

На корабль, пришедший с северного тракта, никто не оборачивался. Наш путь, прошедший по самым диким и безлюдным краям мира, за пару дней до прибытия слился с оживленным трактом, и первое время мы провожали взглядами каждое встреченное нами судно. Потом, конечно, привыкли. Торговые ледоходы ползли по глубоким траншеям в рыбный рай за товаром и выезжали прочь, тяжело груженные и готовые провести не один месяц в пути, чтобы довести деликатес Черных провалов до жителей далекого севера или Берега. Один за другим. С разными гербами, на которых выли волки, сжимались руки в меховых перчатках, клонили чаши весы, улыбались женщины. Да и сами корабли не были похожи друг на друга. Какие-то едва ползли, оставляя за собой ржавый след. Другие блистали и казались произведением художника-инструментария, больше занятого красотой, чем практичностью. Пузатые и длинные, широкие и с гигантскими траками, возвышающимися даже над верхней палубой.

И ведь на каждой посудине были такие же люди, как я. Они так же страдали, сомневались, надеялись. Почему так жутко от подобных мыслей? Почему в такие моменты мне казалось, будто ни Темный, ни Светлый бог не могли бы создать нас всех.

Что мы сами такими получились.

— О! Смотри! — заорал вдруг Сабля. — Эй! Ты! Эй! А-ха-ха-ха!

Он указывал куда-то вниз. Пираты тянули шеи, пытаясь разглядеть, над чем смеется товарищ. Потом и сами заулыбались. За нашим кораблем увязался олень. Кто знает, как он оказался рядом. Но теперь он старательно догонял наше судно, смешно перебираясь через глыбы льда вдоль тракта. За ним бежал какой-то мальчик и резал морозный воздух проклятьями.

Слов его никто не слышал, но выглядела погоня действительно забавно.

Сам Руддергтон хотелось бы описать отдельно. Он располагается за высокой грядой, и с первого взгляда хочется назвать его городом-тарелкой шириной, наверное, лиги в три. Гигантский котлован, в центре которого (сером, а совсем не черном) кто-то рассыпал сотни алых ягодок-хижин и расставил множество синих, зеленых, желтых и прочих домиков. С гребня это выглядело невероятно мило и сказочно.

Почему-то здесь любили яркие цвета. И тщательно заботились о том, чтобы крыши и стены всегда были чистыми. Посреди бледной вечности, пожирающей горизонт так легко, как вы выпиваете свой утренний чай, нет ничего лучше сочных красок.

Я влюбился в Руддергтон раз и навсегда. В его храмы (а их тут было несколько, с одной и другой стороны центрального провала), в его трактиры, в его красные дома. В запахи, в звуки. В сотни вьющихся из труб дымков.

«На крыльях удачи» с тарахтением полз по городскому тракту, а я смотрел на людей, не боящихся Темного бога, и даже не чувствовал этого вездесущего рыбного смрада. Стоя на палубе торгового судна, я всерьез подумал о том, что, может быть, мне стоит здесь остаться? Затем покосился на шмыгающего носом Фарри и отбросил предательскую мысль.

Порт, в который прибыл наш корабль, оказался неподалеку от провала и держался особняком от жилых кварталов, прячась от радужного калейдоскопа уютных домиков за снежной стеной. Зато отсюда, из этого гигантского постоялого двора для могучих судов, были видны паутины железных конструкций, стянувших склоны ледяного колодца. На нависающих над пустотой мостках работали люди. Я увидел, как из-под города по рельсовой дороге выезжает вереница груженных рыбой тележек.