Случайно оброненное слово, грубое или равнодушное, вернется позже, когда человек, которому требовалась твоя помощь, твоя поддержка, просто исчезнет, бросившись на меч или засунув дуло дальнобоя себе в рот и нажав спусковой крючок.

Каждый такой шепоток смерти оставляет отпечаток на душе. В тот момент мне казалось, будто моя уже покрыта черными язвами чужого горя. Вся. Целиком и полностью.

Стрелка не нашли. Буран обвинял в убийстве Старика и его «недовоинов», Старик считал, что капитана застрелил либо Буран, либо Мертвец, Крюкомет требовал прекратить истерику и обещал разобраться. Тройка предположил, что убить капитана мог тот лысый недоносок, но Буран уверил, что выстрел раздался с корабля. Абордажники предупреждали, что не потерпят на капитанском посту первого помощника (который должен был возглавить судно в случае гибели Аргаста). Мертвец холодно объяснял, что никто никогда не согласится подчиняться вожаку головорезов.

Труп капитана замерзал под ослепительным солнцем Пустыни, а они спорили о том, кому достанется его корабль. Это было еще более мерзко, чем моя сокрытая радость по поводу столь удачного выстрела.

Власть все-таки получил Мертвец. Стоя под прицелом штурмовиков, он встретил взгляд Старика и сказал, что сейчас не время для старых дрязг. Что потом, в порту, они во всем разберутся, а сейчас важнее всего убраться из этих проклятых льдов, и сделать это они могут лишь вместе. Я не знаю, почему абордажники не расстреляли первого помощника на месте, но Три Гвоздя рассказал, что он сам заслушался речью Мертвеца.

Штурмовики первыми опустили оружие.

Дальнобой, из которого убили Аргаста, нашелся в тамбуре первой палубы, ближе к корме. Подозрения с Бурана были сняты, он просто не успел бы добежать. Старик без устали клялся, что лишь два штурмовика покидали обзорную в кают-компании. То были Рэмси и Март, которые спустились вниз, чтобы «помочь палубным крысам справиться с калекой». Шон был на гальюне. Скотти, отправленный Айзом в кладовую за припасами, вообще все пропустил. Да и самого Айза в момент выстрела не было в общей комнате. По словам кока, тот ковырялся на «теплом» складе и слышал, как кто-то пробежал по коридору после выстрела.

Споры прекратил Мертвец. Он сказал, что виновный будет наказан по всей строгости корабельного закона, как только команда будет в безопасности, в порту. Там он обещал запереть все люки и не открывать их, пока не допросит каждого моряка на борту и не найдет убийцу. Ему поверили. Ссора угасла, но затаилась в темных коридорах замерзающего корабля.

Только в одном помещении команда «Звездочки» больше не собиралась. Штурмовики перетащили свои вещи на первую палубу.

Клянусь Светлым богом, никто из них не убивал капитана. Я буравил взглядом каждого из абордажников, стараясь дотянуться до самых потаенных уголков их чувств. Никто не боялся правосудия, никто не чувствовал вины. И никто больше не доверял «палубникам», считая их виновными в убийстве. Мои товарищи отвечали им теми же подозрениями.

Я проверил всех моряков. Полуприкрыв веки, спрятавшись под сыроватым одеялом. Шон был объят ужасом и уже перестал различать явь и сон, забившись в свой угол и укрывшись с головой под шкурами. Он вряд ли смог бы удержать в руках дальнобой, а уж тем более попасть из него в капитана. Айз… Айз угрюмо старался забить голову мыслями о том, что и из чего ему готовить. Мрачный, несчастный кок жалел, что оказался на борту «Звездочки», и хотел оказаться как можно дальше от нее. Скотти нервничал и переживал за Квана. Почему-то больше всего его заботила именно болезнь нашего врача (который, надо сказать, последний день пролежал без сознания у себя в лазарете, под присмотром Фарри).

Мертвец…

Безмолвный человек-пустота вернул мне компас при первой возможности и совсем без моего напоминания. Неторопливо оглянулся, когда оказался рядом, и невероятно ловко вложил мне в руку черную коробочку. А потом ушел.

Я проводил первого помощника «Звездочки» взглядом и, наверное, именно в тот момент понял, кто на самом деле стрелял в капитана. Это было горькое понимание. Настолько горькое, что на глазах проступили слезы, и я спрятал их под тяжелым одеялом. Он сделал это, чтобы скрыть тайну компаса? Застрелил в спину боевого товарища, лишь бы… О, мне стало еще хуже.

Невероятный долгий и трудный день подходил к концу, и его итогом стала полная безнадежность. На кухне-спальне царила мрачная тишина, лишь угрюмый Айз колдовал у плиты, разогревая воду и размачивая вяленое мясо. Половник уныло звякал о стенки котла.

Я не хотел дожидаться ужина, мечтая провалиться в спасительный сон, но вместо этого Мертвец послал меня на третью палубу.

— Надо опять спуститься вниз, — глухо проговорил наш новый капитан, подойдя к моему лежаку. — Узнать, что Шестерня сделал с двигателями. Если сможешь — открой двери. Если боцман еще жив — ты понимаешь, что нужно сделать.

Я откинул одеяло и посмотрел в безжизненные глаза Мертвеца. Очень хотелось отказаться, но в голосе бывшего первого помощника чувствовались успокаивающая уверенность и сила. Будто убийца капитана действительно знал, что нужно делать. Вручив Фарри теплую рубаху, в которую был завернут компас, я без слов отправился вниз, прихватив с собой клинок и вновь заряженный дальнобой Грома.

Никаких эмоций во мне не нашлось. Слишком много переживаний выпало в тот день. Слишком много. Я превратился в покорный механизм, сконцентрировавшись на задании Мертвеца. Без страхов, без сомнений, без надежды.

В безмолвных коридорах нижней палубы я то и дело сталкивался со следами «очищения». Переступая через тела измененных инструментариев, которых освободила смерть Балиара, я вспоминал тот жуткий взгляд механика у вентиляции и думал — зачем шаман так поступил? И почему он не забрал себе всех матросов «Звездочки»? Почему не забрал Шестерню?

Я понимал, что боцмана миновала судьба товарищей только благодаря его желанию служить шаману. Калека мечтал избавиться от уродства и болей. Но почему на это пошел сам Балиар? Неужели не проще было обратить всех моряков на борту?

Или, изменившись, те не смогли бы доставить его туда, куда хотел попасть заклинатель? Что они вообще могли, запертые в клетке из гниющей плоти?

«Они могли убивать, Эд. Убивать тех, кто хотел помешать старому безумцу».

Шестерню я нашел в двигательной, рядом с откинутой в сторону металлической крышкой. Он лежал на полу, скорчившись, зажав обрубок руки между ног, и был мертв. Грязные плиты отсека залила густая, прилипающая к подошве смесь, натекшая из этой самой дыры в защитном кожухе и смешавшаяся с кровью инструментария. Кроме тела Шестерни я увидел труп еще одного из измененных механиков.

Перед смертью Шестерня сунул в сердце «Звездочки» лом, и теперь тот торчал из отверстия будто клинок. Впрочем, он и был клинком, оборвавшим жизнь корабля.

Даже мне, человеку далекому от секретов инструментариев, стало ясно: запустить двигатель не получится.

С этой новостью я вернулся назад.

Первым делом Мертвец отправил Скотти вниз за энгу из бака. Затем внимательно выслушал мой рассказ, не перебивая. Когда я закончил — наш новый капитан лишь кивнул.

— Что будем делать? — спросил у него Крюкомет. — Починить двигатели мы не сможем.

— У нас есть лайар, — сказал Мертвец.

— Там поместится человек шесть, — скептично заметил Грэг.

— Значит, на броне поедем. Защиту соорудим от ветра и будем меняться. Все решаемо. Это все равно лучше, чем идти пешком. Сколько мы прошли от Приюта? Дня два-три? Пешком умаемся, но и это реально. Ничего, справимся, — воодушевился Крюкомет. — Я сам об этом думал все это время.

Айз загремел мисками, разливая парящее варево. На кухне стало значительно теплее благодаря энгу и льду с нижней палубы.

— Хорошая идея, — закивал Зиан.

Остальные моряки чуть приободрились. Я смотрел на ученика шамана с подозрением. О нем говорили, что бедняга надорвался и слег. Но сейчас энергия в ан Варре била через край.