— Уже знаем… — подал голос Три Гвоздя. Он грелся у печи и казался самым чистым моряком из всех, запертых на «Звездочке». — Тебя не было почти день, мальчик. Мы думали, что тебя разорвали на части или ты замерз насмерть, как прочие. Вон Сабле, может, придется палец оттяпать, отморозил, пока из бури выбирались. А капитан…

Дувал хрипло закашлялся.

— Я спрятался в ходах, внизу… — сказал я.

Три Гвоздя кивнул.

— Тебе повезло. Сегодня утром мы нашли у ванны головы этих монстров. Тот самый чужак с крюком вместо руки притащил эти трофеи. Что он кричал, Сабля?

— Он верещал, что вспорол брюхо этим дерьмовым шавкам и что вспорет брюхо всем, кого пошлет их дерьмовый хозяин, а потом и сам доберется до этого дерьмового ублюдка. — Вечно злой пират придирчиво оглядывал ногу, надеясь, что палец можно спасти.

— Собачьего… — машинально поправил я. Три Гвоздя сделал неопределенный жест — мол, ему неинтересно, и закончил:

— Буран убежден, что это не человек.

Неприкасаемый тоже был здесь. Он угрюмо смотрел прямо перед собой, но в мыслях находился где-то далеко-далеко отсюда. Там шумели ярмарки, и таял снег на залитых солнцем крышах.

— Даже Неприкасаемые не смогли бы так быстро выпотрошить троих крепких ребят, — зловеще протянул Сиплый.

— И никто бы не смог выжить в ночи между этим ублюдком с крюком и волосатыми мордами, — сказал Волк. Его глаза слезились от едкого дыма, но ни на миг он не отвел их от моего лица. — Стюарды не вернулись: Увай, Норри, Лаум — не вернулись. А ты как-то выбрался. Что, сошелся с тварями? Служишь им теперь?

— Сядь пониже, Волк, ты надышался дыма, — буркнул Крюкомет. Он уселся на топчан возле капитана, а Гром вновь зашелся в надсадном кашле. Звякнула миска с талой водой. Боцман поднес ее к лицу Дувала, и тот клацнул зубами о кромку, жадно глотая влагу.

— Это уж точно. Ты бы, Волкушка, поостерегся. То камушки сосешь, то дымом дышишь. У тебя и так-то мозгов в голове осталось, словно снега на макушке Светлого бога, а все туда же — выводы делаешь, — поднял голову Неприкасаемый.

— Как ты выжил? — проигнорировал их всех Волк. Глаза его сверкнули. — Как?

Я честно рассказал им всю историю, упустив часть с тем, что сказал мне Эльм, и с тем, что мы вообще с ним были когда-то знакомы. Фарри ни на миг не переставал беспокоиться, что я расскажу все без остатка. Он с тревогой ловил мой взгляд, почти незаметно покачивал головой и терпеливо ждал, когда пираты перестанут обращать на меня внимание. Его что-то тревожило, он скрывал какой-то новый секрет, которым мечтал со мною поделиться.

— Это становится интересным, друзья мои, — заговорил Три Гвоздя, едва я закончил. Все посмотрели на странного моряка. Мне дико было осознавать, что теперь среди нас, палубных моряков, сидят и абордажники (о, как же мало их осталось) и офицеры. Не хватало только инструментариев.

Я слышал, как внизу гремит железо, и понимал, что им совсем не до отдыха. Что пока здесь, на палубе, праздно мерзнут простые моряки — механики трудятся не покладая рук.

Но что-то не давало мне покоя. Что-то кроме злости Волка и желания Фарри поделиться новостями. Дело было даже не в кашляющем Аргасте Дувале, под глазами которого залегли черные круги. Не в странно молчащем, подчеркнуто отстраненном Старике, рядом с которым мрачно собрались простые абордажники. Не в Мертвеце, которого и не видно было, настолько далеко ото всех он расположил свой топчан. Не в Шоне, за бесчувственной маской которого бился попавший в западню зверь, не в наслаждающемся ситуацией Тремя Гвоздями…

Я вдруг понял, какая странность привлекла мое внимание. Люди, люди, люди — почему-то всегда в первую очередь мое внимание привлекали именно они. И только потом проступали детали окружающего мира.

— А где лежаки механиков? — глупо спросил я и смутился.

— Шестерня увел их на нижнюю палубу, у них есть пара теплых помещений, — ответил мне Половой. — Как он сказал — у него каждый человек на счету. Хотя я плохо себе представляю, зачем ему столько народу.

Аргаст вновь закашлялся, содрогаясь всем телом. Никто не промолвил ни слова, но капитан почувствовал, как внимание команды перекочевало на него.

— Вы послушайте, как дока выворачивает, — прохрипел Гром. — Вот у кого кашель так кашель.

— Нам еще заразы не хватало на корабле, — вдруг проронил Старик. Мускулистый офицер штурмовиков посмотрел на капитана с едва удерживаемой ненавистью. — От моей команды осталось шесть человек после вчерашней вылазки. Шестеро бойцов! А еще трое в лазарете, и не думаю, что кто-то из них выкарабкается. До ближайшего порта, где можно набрать штурмовиков, не один день пути, и кто знает, хватит ли нам людей до него добраться!

Дувал скосил на него взгляд, не меняя положения. Его мучило чувство вины, но признаваться в нем он не собирался:

— Кто же знал, что нас тут так обложили, Курц. Это все гребаное совпадение, кха-кха. Мало нам было засады этих ублюдков с этим гребаным мастером Крюком. Откуда было знать, что еще и эти черные твари поблизости? Мне кажется, что Пустыня и оба бога ополчились против нас.

Впервые я узнал, как зовут командира абордажников.

— Ты капитан. Ты должен думать о большем.

— Вот именно. Я капитан, и не оспаривай моих приказов, — огрызнулся беспомощный Гром. — Кх-х-х-ха.

Командир штурмовиков нехорошо промолчал, одарив Дувала презрительным взглядом.

— Бауди, иди в лазарет, к Квану, пусть посмотрит на тебя, — равнодушно проговорил Мертвец.

— Я провожу! — тут же вызвался Фарри, он торопливо поднялся.

— Я себя хорошо чувствую.

— Пусть Кван решает, — безразлично отметил первый помощник.

Фарри перелез через лежаки, стараясь не наступить ни на кого, пробрался ко мне, и мы вместе нырнули в темный ход, ведущий к носу корабля. Едва за нами закрылась дверь — ее захлопнул Рэмси, чтобы не терять тепла от печи, — Фарри торопливо отвел меня в сторону:

— Эд! Как я рад, что ты жив! Темнобог, как же я рад! Тут такое происходило! Такое! Нам надо было остаться в Приюте, Эд! — взволнованно сообщил он.

Я стоял в холодном коридоре, наслаждаясь безопасностью. Эльм и его угроза остались где-то позади, где-то за пределами промерзшей брони «Звездочки». Страшное обещание Гончей жгло сердце, и я, вполуха слушая друга, не прекращал думать о том, что же мне делать.

— Мы чистили вентиляцию, чтобы дым уходил! Тут вообще было не продохнуть! Я как самый маленький по ней лазал. Тут целые лабиринты, Эд! Грязные-прегрязные лабиринты. Но по ним можно пролезть практически повсюду! Но это не так важно, Эд! Слушай! Ночью капитан и офицеры ушли на совет, а я пополз в шахту, послушать.

— Зачем? — удивился я такому решению.

— Потому что здесь что-то происходит, Эд. Не только там, за бортом, но и здесь! Совсем плохи наши дела! Мы, конечно, выкарабкаемся, но все совсем нехорошо! Старик так орал на капитана за то, что случилось во время вылазки. Темнобог, я думал — они поубивают друг друга. Но не это самое страшное. Смотри, что я нашел.

Он сунул мне в руку какой-то медальон.

— Что это?

— Я был на третьей палубе. Полночи ползал, все пытался не думать, что тебя больше нет, и искал, где же засор. И я нашел его! Один из отводов вентиляции кто-то забил одеждой. Я попытался ее убрать, но она смерзлась вся. И вот заметил его… Ты знаешь, что это? Ты понимаешь, Эд?

Я смотрел на кругляшок из дешевого металла, не понимая, к чему клонит Фарри. Под пальцами в темноте ощущался какой-то рисунок.

— Сейчас посвечу!

Фарри полез за пазуху и достал компас, откинул крышку.

— Закрой его! — испугался я.

— Ну, нам же нужен свет? Я так и ползал с ним. Очень пригодился! — широко улыбнулся Фарри.

— Закрой!

— Ладно, — сдался тот. — Это медальон лекарской гильдии! Понимаешь?

— Нет…

— Лис, — пояснил Фарри. — Это вещи Лиса!

Я все равно не понимал, к чему клонит мой друг. Тепло настигло меня, и после кошмарной ночи сознание стало постепенно меркнуть. Хотелось вернуться в общую комнату, залезть под шкуру и уснуть.