Как рассказали мне мои бояре, наместники не имели права носить княжьих венцов, так же как не имели права передавать своих полномочий по наследству. Но и без всяких венцов, наместник Дмитрий выглядел, как человек, полностью уверенный в своем праве повелевать и приказывать, что было гораздо важнее.

Он прошел перед выстроившимися воинами, осмотрев каждого из них внимательным цепким взглядом. Но молчал, похоже думал о чем-то. Или прикидывал, хватит ли ему войска, чтобы расправиться с теми, кто уже разбил дружину одного из его бояр.

- Наместник Дмитрий! - крикнул стражник, привлекая к себе внимание наместника. - Тут парень пришел, говорит, что знает, где самозванец со своей ватагой обретается.

- Что? - наместник повернулся к нам, ощупал своим цепким взглядом и меня, на секунду задержал его на порванной в паре мест воинской куртке и потертой рукояти старого меча. - Где они? Говори.

- Не так важно, где они, - помотал я головой. - Гораздо важнее, кто я, наместник.

- Ну и кто же ты, парень? - спросил он, прищурившись и уставившись прямо мне в лицо.

- Я - князь Олег, сын Кирилла Орловского, - ответил я, гордо подняв голову. - Я тот, кто обвиняет тебя в смерти моего отца, в незаконном захвате власти и намерениях узурпировать отцовский престол. И я, Олег Орловский, вызываю тебя на поединок прямо сейчас, на том оружии, которое у нас при себе. И пусть Господь решит, кто прав, а кто виноват.

На секунду над площадью повисло молчание. Похоже, что никто не ожидал от незнакомца такой дерзкой речи, и она ввергла всех в замешательство. Первым в себя пришел сам наместник.

- Ты серьезно думаешь, что я стану с тобой драться? - наместник криво усмехнулся, я даже удивился, насколько это выражение не шло его благородному и по-своему красивому лицу.

Усмешка делала его похожим на разбойника с большой дороги, который умудрился где-то захапать дорогущие оружие и броню. Жуткая это была усмешка, ничего хорошего мне не сулящая. Хотя я, если честно и не надеялся на это.

- Здесь множество храбрых воинов, - я обвел рукой выстроившуюся перед наместником дружину. - Зачем зазря губить их, если мы можем сойтись в бою один на один?

- Зря ты пришел сюда, самозванец, - наместник покачал головой. - Я не собираюсь драться с каждым разбойником, которому вздумается обозваться сыном давно умершего князя и бросить мне вызов. Взять его.

Повинуясь взмаху наместник, дружинники гурьбой бросились ко мне. Тот из стражников, что провожал меня, тут же ухватил меня за локоть и попытался завернуть руку за спину.

Тело сработало само без всякого участия со стороны сознания: я резко вывернулся из захвата и ударил воина локтем в лицо, плюща в кровь его нос и губы. Воин осел на землю, а я на обратном движении выхватил клинок, отпрыгнул назад, становясь спиной к бревенчатой стене одного из домов.

- Трус! - закричал я, сам не особо понимая, чего этим добиваюсь. - Тебе не хватает смелости сойтись со мной один на один? Знаешь на чьей стороне правда? Знаешь, как Бог нас рассудит, да?

- Живьем сученыша взять! - выкрикнул в ответ наместник.

Самые прыткие из дружинников уже успели добежать до нас. Я махнул мечом, отрубив одному из них кисть руки, рубанул второго поперек груди и тут же получил удар мечом по лицу от третьего. Но удар был нанесен плашмя, не для того, чтобы убить, а чтобы обескуражить.

Тут же в мои руки вцепились еще двое, а меч выпал на землю из выкрученной кисти. Я попытался стряхнуть с себя дружинников, раз, второй, но у меня ничего не получилось. Вот, Камень, он, наверное, смог бы. Или тот человек-медведь, которого я зарубил в Воронежских землях.

Под колено ткнулась чья-то нога и я потерял равновесие, но не упал, удерживаемый сразу тремя дружинниками, а медленно приземлился на колени. Рванулся, сумел освободить правую руку, выхватил засапожник, и пырнул одного из дружинников под ребра, но лезвие ножа только бесполезно проскрежетало по пластинам доспеха.

И тут меня снова ударили по лицу, на этот раз всерьез. Мир на мгновение потемнел от боли, а когда я снова смог видеть, то понял, что стою на коленах, меня держат двое, а еще один стоит сзади, прижимая к горлу лезвие моего же ножа.

Строй дружинников смешался, двое уже оказывали помощь парню, которому я отрубил кисть, еще один сидел над лежащим на земле воином и прижимал к его груди тряпицу.

Наместник подошел ближе. Сам он в драку не полез, предпочел остаться сзади и дать воинам сделать свою работу.

- Зарезать бы тебя, щенок, прямо тут, - сказал он, и в голосе его слышалась угроза, как в рычании бешеной собаки. - И дело с концом. Но нельзя.

Он размахнулся и засадил кулаком мне прямо в глаз. Что-то хрустнуло, из разбитой брови закапала кровь, потекла по лицу, щекоча его. Рана защипала, но я этой боли уже почти не чувствовал. Голова болела гораздо сильнее.

- Нельзя, - повторил наместник. - Уж слишком большую бучу ты поднял. Нашлись ведь уже и бояре, которые тебя поддержали, да и народ тоже. Так что придется тебя казнить. Но не думай, что я подарю тебе благородную смерть от меча.

Он ударил снова, на этот раз с левой руки. Скулу обожгло болью, я уже почти ничего не видел, в кровавых пятнах перед глазами маячило только его лицо.

- Ты будешь повешен, как вор, такой вот за твои дела с тебя будет спрос, - он обернулся к воинам и приказал. - В кандалы его, а потом в темницу. Не кормить и не поить.

Брянское городище. Середина лета 2224-го года от Рождества Христова.

Я не знаю, сколько времени провел в темнице, потому что окошка в моей камере не было, и солнца я не видел. И даже по тюремному пайку сосчитать дни у меня не вышло бы, потому что тюремщики строго следовали приказу наместника, и не только не кормили, но и не поили меня.

Сказать, что было тяжело – не то слово. Не знаю, как я умудрился сохранить рассудок, пройдя через все, что для меня приготовили наместниковы псы.

С меня сорвали всю одежду кроме одной нательной рубахи, и даже не оставив портов, после чего за руки и за ноги приковали к кольцам, вбитым в стену. А потом долго били, выуживая из меня сведения о том, где остановилась моя дружина. Я честно ответил, что понятия не имею, и что сам сбежал от них еще за три дня до того, как приехал в Брянск.

Они не поверили, и помимо ребер сломали мне еще и четыре пальца. Успокоились только после того, как я назвал им примерное место, где видел своих людей в последний раз. Уверен, у них было достаточно времени уйти, так что все, что там найдут люди наместника – это следы старой стоянки. Ну и пусть хоть носами там все перепашут, не видать им моих людей как своих ушей.

Сам наместник Дмитрий приходил всего один раз, но ничего не сказал, только смотрел, как я вишу под потолком, удерживаемый цепями. Может быть, он ждал от меня чего-то, но эта паскуда – последний человек на всем белом свете, с которым мне хотелось бы говорить.

Наконец, ко мне пришел жрец Красного Тельца, чтобы провести со мной душеспасительную беседу. Из его слов я узнал, что завтра меня казнят, если, конечно, я не отрекусь от ложной веры, и публично не откажусь от своих слов о том, что я наследник князя Кирилла. Тогда я заплетающимся языком послал его куда подальше.

Удивительно, но меня больше не беспокоили, и даже не били. Похоже, решили, что вытянули из меня, все, что возможно.

То, что наступил мой последний день, я понял, когда за мной пришел палач со служками и кузнецом. Кузнец расковал кандалы, у меня отобрали и рубаху, а вместо нее выдали робу смертника, после чего связали руки проволокой за спиной и повели на улицу.

Через весь город мы шли с конвоем из десятка воинов. Обычных городских стражников в стеганых поддоспешниках, да вооруженных этими странными топорами на длинных ручках, названий которых я так и не узнал.

Я переваливался с ноги на ногу, шел, слегка кособочась, но тем не менее, пытаясь прочувствовать каждый шаг, ведь это были последние шаги, которые мне предстояло пройти в этой жизни. Не знаю, что ждало меня дальше, правда ли это, что мы воскреснем вновь, когда на землю спустится Иисус Христос, но хотелось бы в это верить.