Головой я понимал, что все это уложилось в пару биений сердца, но мне казалось, что прошла целая вечность. Упругий удар бросил меня назад, когда наконечник рогатины вошел в грудь секача. Я уперся ногами в землю, а обеими руками изо всех сил сжал древко. Вепрь упрямо рвался вперед, несмотря на сулицу в брюхе и две ладони острого железа в груди.

Только бы не упасть.

Справа возник Игнат, размахнулся и всадил рогатину под лопатку кабана, навалился на нее проворачиваясь, но даже тогда тварь продолжала напирать. Я тоже попытался провернуть древко в руках, чтобы задеть сердце и добить уже так упорно цепляющегося за жизнь зверя.

Глаза вепря остекленели, из раскрытой пасти хлынула кровь. Визг прекратился.

Старик качнул рогатину, и кабан, наконец, сдался, повалился на бок, затих и перестал дышать. Наступила тишина, которая ударила по ушам сильнее, чем все предыдущие звуки. Игнат уперся ногой в мощную спину и резким движением выдернул рогатину. Я же просто бросил свою, отшатнулся в сторону и закрыл руками голову.

Я понимал, что оказался на волосок от смерти, но окончательно это до меня дошло только сейчас. И тогда меня накрыло волной ужаса, такого, что хотелось развернуться и сбежать, запереться в избе и никогда больше из нее не выходить.

Во второй раз в жизни я оказался на волоске от смерти, и во второй раз меня спас старик.

– Сука! – заорал я, скорее пытаясь справиться со страхом. – Твою мать!

Игнат понимающе посмотрел на меня, выдернул и мою рогатину из туши секача, воткнул ее в землю.

– Успокойся… Нужно освежевать… Пока теплые… – прохрипел он. – Помогайте… Только добейте сначала остальных.

Он глубоко дышал и делал большие перерывы между фразами. Похоже, что схватка с кабаном измотала его. Еще бы, кто вообще мог представить, что эта тварь окажется настолько огромной? И кто бы предположил, что ее сумеют завалить подросток и старик?

Я глубоко вдохнул и попытался взять себя в руки, меня по-прежнему трясло, но обращать на это внимание было нельзя. Нужно браться за дело. Князь я в конце концов, или кто?

Парни добили лежащую на поляне свинью, удостоверились в том, что подсвинок уже мертв. Потом мы все вместе, подчиняясь указаниям старика, отволокли тушу к ближайшему дереву, Игнат достал из котомки моток веревки, крепко обвязал мертвого секача за задние лапы и перекинул другой конец через одну из ветвей.

Пришлось тянуть. Сначала я боялся, что ветка не выдержит такого веса, сломается и туша упадет на землю. Потом стал опасаться, что порвется уже веревка, мы не удержимся на ногах и побьемся. Однако, все закончилось хорошо, и скоро трос был обвязан вокруг ствола соседнего дерева, а секач висел примерно в полуметре над землей.

Игнат достал засапожник и провел хорошо отточенным лезвием по шее зверя, вскрывая вены. По покрытой жесткой щетиной шкуре потекла темная, слегка блестящая в лунном свете кровь. Старик достал из котомки деревянную кружку, подставил ее под струю, подождал немного и сделал несколько больших глотков. Снова наполнил емкость и протянул ее мне.

– Пей, – сказал он.

Я посмотрел в кружку со свиной кровью и меня замутило. Да, я знал, что кровь животных используют для лечения малокровия, но тогда из нее варят обычно кровяную колбасу. И не раз видел, как муж тетки Оксаны пил кровь только что заколотой свиньи, но самому даже в голову не приходило попробовать.

– Пей, – повторил Игнат. – Это не домашняя свинья. Это вепрь.

Думаю, если б я отказался, то старик бы меня понял, да и парни тоже. Но я подумал, ведь действительно: этот секач – настоящий воин, и пал он в бою. Он – князь наших лесов, ни один зверь кроме, может быть, медведя, не выдержит с ним схватки один на один.

И я ведь сам только сегодня днем утверждал, что Игнат ничего не делает и не говорит зря.

Это меня убедило. Я принял кружку и отпил. Ничего особенного, никакого неприятного запаха, просто кровь. Мне не раз уже приходилось чувствовать вкус собственной крови, когда я случайно получал по зубам или обсасывал порезанный палец. Вот и сейчас, то же самое только больше. И теплая.

Но я вдруг понял, что успокоился. Трясти меня перестало и все, что я теперь чувствовал – это усталость. И понимание, что спать до самого утра не придется. А, может быть, и днем, потому что сейчас мы будем разделывать две здоровенные туши и еще одну поменьше.

Допив то, что было в кружке, я кивнул и снова подставил емкость под струю. Игнат уже успел достать еще три кружки, одну взял себе, остальные протянул парням. Те последовали моему примеру. Ромка опасливо, Пашка – с любопытством.

– Чувствуете? – спросил Игнат.

– Что чувствуем? – вопросом на вопрос ответил Пашка, залпом допил остатки и во второй раз подставил кружку под уже иссякающую струю.

У меня появилось ощущение, что мы участвуем в каком-то обряде, но я никогда не был жрецом, и ровным счетом ничего, кроме пары бытовых молитв не знал. Может быть, это какое-то таинство, которое выдумали для себя поклонники распятого бога? Возможно, мы сейчас проходим посвящение? Нет, вряд ли, старик наверняка предупредил бы.

Прислушавшись к своим ощущениям, я совершенно ничего не понял.

– Вы только что лесного зверя завалили, – ответил Игнат, в глазах которого сияли отблески луны. – Матерого вепря. Своими руками, без ловушек, сетей и собак. И пьете его кровь. Кровь, взятую силой. Теперь вы встали на путь воинов, – он допил остатки в своей кружке, слизнул свиную кровь с усов. – Подвесьте матку и подсвинка точно так же, как этого. Потом факелы разожжем, покажу, как свежевать. С этого шкуру сниму я, остальными сами заниматься будете.

Брянское княжество. Васильево село. Поздняя осень 54-го года от Последней Войны.

К полудню мы были полностью и окончательно вымотаны. Зато в одном из сараев стояло четыре бочки с готовящейся солониной, а в избе аппетитно пахло пекущейся свинкой. Поросенка было решено не вялить, а попросту запечь прямо на костре, после чего мы сытно пообедали его нежным мясом в прикуску с овощами.

Да и, если уж совсем честно, то часть добычи и почти весь ливер пришлось продать Оксане, которая с радостью согласилась его приобрести. Ну не было у меня дома столько соли, чтобы приготовить почти десять пудов мяса. Да и зачем нам? Куда его столько с собой возьмешь?

Шкуры Игнат продал главе семейства Шорников – Илье. Почему их называли Шорниками, я понятия не имел, потому что конской упряжью и седлами они не занимались. Зато сам Илья был отменным сапожником, а его жена – Наталия – отличной швеей. Я предложил старику продать им и заячьи шкурки, которых в сарае накопилась уже изрядная куча, но тот отказался, резонно возразив, что в Брянске мы выручим за них гораздо больше.

Заодно он ответил и на мой вопрос, куда мы отправимся, когда распутица сменится первыми заморозками. В Брянск – ближайший крупный город, и заодно столицу Брянского наместничества, которое многие про себя уже начинают звать княжеством. В город, которому родное Васильевское село платит дань.

Сейчас же парни улеглись спать, а Игнат, несмотря на усталость, остался на улице. Взяв самый большой котел, что у нас был, он вываривал в нем голову секача, чтобы вытащить клыки. А заодно сунул туда и головы матки, поросенка, и все двенадцать отрубленных ножек. Видимо, собирался варить холодец.

Я вышел во двор, поискал более-менее широкий чурбак, прикатил его к костру и уселся на срез. Посмотрел на то, как в уже начинающей закипать воде плавают куски свинины и наткнулся на внимательный взгляд старика.

– Чего, Олег, не спишь? – спросил он. – Не устал что ли.

– Да устал, – пожал я плечами. – Поговорить хочу просто.

– Поговорить? – повторил за мной последнее слово Игнат, будто на вкус его попробовал, покивал головой и добавил. – Ну, давай поговорим. О чем разговаривать будем?

– Да, – я огляделся, убедившись в отсутствии лишних ушей, и только после этого продолжил. – Вот ты вроде говоришь, что я князь… Ну, не князь, точнее, а княжий сын. А получается, что не знаю ничего. Ни куда мы пойдем, ни когда. Ни даже чем завтра заниматься будем.