Она встала с кровати, обошла ее и подошла к прикроватной тумбе, на которой лежала большая шкатулка. В ней были ее украшения, но мои люди все забрали и перенесли в сокровищницу. Ну да, а куда деваться, деньги-то нам нужны, а там все скопленное за годы боярства и наместничества, едва ли не на несколько тысяч рублей. Если, конечно, это все выгодно продать, что тоже будет не так уж и просто.

Я уже догадался, что в шкатулке с украшениями было второе дно. Хитро на самом деле, вор заберет только украшения, а вглубь не полезет. Если что-то случится, пожар там или нашествие врагов, то спасать ее будут в первую очередь. А, значит, и поддельная жалованная грамота уцелеет. Да, такое решение было вполне себе в духе наместника, достаточно мудро для него.

Я подошел ближе, наместница открыла шкатулку, нажала на что-то и ложное дно откинулось. Но лежала в ней вовсе не грамота.

Мне чудом удалось увернуться от выпада наместницы. В руках у нее был небольшой кинжал. Но почему она не достала его сразу, почему не попыталась зарезать еще когда я только вошел в комнату? Видимо, рассчитывала на то, что после разговора я потеряю бдительность. Да, правду Маруська говорила, страшная она женщина, а прислугу мне только благодарить остается.

Оружия при мне, естественно, не было, не стану же я надевать воинский пояс прямо поверх нарядной рубахи. Да и не рассчитывал я, что мне придется драться, все ведь вокруг спокойно, часть войска в городе, часть за городом, дозоры тоже расставлены и нападения не ожидалось.

Боярыня Ксения шагнула в мою сторону и махнула ножом перед собой крест-накрест. Я отшатнулся назад один раз, второй, рванулся вперед, попытавшись перехватить ее руку, но та, с удивительным для своего возраста проворством сместилась в сторону. Я тут же развернулся, а она снова бросилась на меня, пытаясь резануть меня по горлу.

Хорошо, что мы с Игнатом, да и позже, тренировались биться не только на мечах, но и на ножах. Полезное это искусство, ничего не скажешь, как знали. Правда самому мне достать засапожник из-за голенища не хватало времени. Конечно, комната была достаточно просторной, и я мог попытаться попросту отбежать, чтобы выхватить оружия. А то наружу, за дверь, закрыв ее за собой.

Но как же нелепо это будет выглядеть: великого князя повергает в бегство пожилая женщина с одним ножом. И что про меня тогда будут рассказывать? Да ничего хорошего, только смеяться начнут.

Боярыня Ксения с перекошенным от злобы лицом снова бросилась на меня, а мне оставалось только уклоняться. Но мне все-таки удалось перехватить ее руку. Тогда я выкрутил ее, завернул ей за спину и выхватил из ее руки оружие.

Одним движением я бросил боярыню Ксению на кровать в надежде, что она успокоится. Но нет, она снова бросилась на меня, маша руками и, похоже, с твердым намерением расцарапать мне лицо.

Тогда я ударил ее ногой, она опрокинулась на пол, ударилась головой и затихла. То ли сломала шею, то ли просто потеряла сознание. Оставалось надеяться на второе.

Я посмотрел на нож в своей руке. Размерами он чуть превосходил мой засапожник, но был гораздо меньше, чем боевой, которым я пользовался. Рукоятка его оказалась сделана из серебра и была украшена разноцветными камнями. Видимо, наместник подарил своей жене это оружие как раз на такой случай.

Я наклонился и пощупал биение жилки на шее. Его не было. Я только что убил жену наместника…

И почему я не позвал стражников, что стояли снаружи? Они бы ее зарубили просто, вот и все. А то и набросились бы вдвоем, обезоружили бы, они-то в доспехах, и им этот ножик нипочем. Меня в рубахе она могла порезать, но ни пластинчатый доспех, ни кольчугу им не пробить.

Первым же порывом было бросить нож в сторону, но я решил этого не делать, чтобы не поднимать лишнего шума. Только вот что делать с трупом? Рассказать всем о том, что я убил ее, или похоронить ее тайно, вынести из терема, скажем, в ковре?

А что, если сделать вид, будто она сама покончила с собой? Если рассказать об этом, то поверят, да и проверять никто не будет. Нанести несколько порезов ей на руку, будто она вскрыла себе вены? Да, это будет ложью, но, похоже, что пришло время осваивать и это оружие. Да, крови будет немного, потому что сердце уже остановилось, но хоть что-то да вытечет.

Когда человек воюет за правду и ограничивает себя одной лишь правдой, он становится уязвим. Все потому, что ложь можно придумать любую. Правда же бывает только одна.

Я подошел к двери, накинул на нее крючок, чтобы никто не вошел в самый неподходящий момент, и приступил к делу.

Орловское городище. Начало осени 2225-го года от Рождества Христова.

Когда я закончил, все выглядело мирно и чинно: мертвая боярыня Ксения с исполосованной рукой лежала на кровати, в другой руке у нее был зажат кинжал. Крови, конечно, натекло совсем немного, потому что сердце у нее уже не билось, но что-то все-таки было, так что постель немного залило. Да и не будет, скорее всего, никто разбираться, увидят, что рука порезана, что других ран на теле нет, ну и решат, что действительно жена наместника с собой покончила.

А это ведь немудрено, она лишилась вообще всего, что имела. Видимо, поэтому на меня и бросилась, хотя наверняка ведь понимала, что ей мужчину, да еще и воина не убить. Но все равно попыталась, потому что отомстить хотела. Ничего моя смерть, конечно, не поменяла бы, все равно ее мужа отправили бы на тот свет, и власти ему никто не вернул бы… Хотя, мне-то легко рассуждать о том, что случится, если я умру. У меня тогда проблем никаких не будет, кроме того, чтобы на последнем суде достойно выступить.

Когда я вышел из покоев наместника и его жены, я приказал стражникам никого не впускать в покои, в том числе и прислугу, пока сама боярыня не позовет. Думал рассказать и о том, что разговор был тяжелый, и что умаялась жена наместника, но не стал. Странно выглядеть будет, если великий князь начнет перед простыми воинами объясняться.

А так, поговорили, но не договорились, вот боярыня вены и вскрыла. И все шито-крыто. Полежит она до вечера, а потом можно будет туда и кого-нибудь из служанок пустить. Господи, ну и крику будет, они ведь к таким вещам непривычные, обязательно ор поднимут. Но сам факт, что князь заходил к ней днем, а найдут ее только вечером уже сработает в пользу моей версии, как это произошло.

В общем-то я больше волновался о том, что кто-то вскроет мою ложь о самоубийстве боярыни. Это подмочит мою репутацию гораздо сильнее, чем если бы я ее просто убил, да заявил об этом во всеуслышание. Так-то, если подумать, убил и убил, я в своем праве был, она на меня в моем же тереме с ножом кинулась. К тому же я не специально, и даже ножом ее не резал, а просто толкнул случайно слишком сильно.

Тем не менее, дурные мысли по-прежнему лезли мне в голову. Я знал, что охранники, повинуясь моему слову, никого к ней не пустят, но вдруг ее найдут раньше времени? Или вдруг, когда будут хоронить, обнаружат на затылке кровоподтек? Впрочем, у нее волосы есть, пусть и редкие уже от старости, да и не должен был кровоподтек образоваться, сердце-то раньше остановилось.

Ладно, разберемся. Если не заметят ничего, то хорошо, если заметят, то тоже что-нибудь придумаем. В конце концов, она с собой покончила после того, как со мной поговорила, значит, все равно все на действие моих слов повесят. Но это уже совсем другое, это не то же самое, что своими руками пожилую женщину убить.

Я вернулся в главный зал, за столом помимо боярина Луки уже сидели: Ян, Никита и Денис Иванович. Остальные бояре либо имели поместье в городе, либо остались у друзей, либо не захотели отделяться от своих дружин и ели с ними. Как, например, Владислав. Он, хоть с нами и отправился, все равно в терем жить не пошел, с войском остался снаружи.

То ли обижался за историю с дядей, то ли ждал приезда Анастасии, то ли еще что-то. Но ночевали они в шатре за крепостной стеной. Впрочем, это его дело, я неволить никого не собираюсь.