Нехотя, я открыл глаза и увидел Ромку, который стоял рядом на коленях и тормошил меня за плечо. Вдруг он отшатнулся, и на доски помоста свалился палач. Из его разрубленной головы потекла кровь вперемешку с осколками кости и частицами мозга.

Все воспринималось как-то отрешенно, будто через призму небытия, все казалось ненастоящим. Я уже успел побывать одной ногой в смертных пределах, и вот я снова здесь, все чувствую.

Но что случилось? Почему толпа, только что наблюдавшая за моей казнью, разбегается во все стороны, а площадь занесло дымом? Откуда на земле трупы стражников, откуда взялся боярин Лука, который рубится с судьей и своим бешеным напором заставляет его отступать?

Ромка потянулся ко мне с ножом, лезвие резануло шею и веревка, передавливавшая ее, исчезла. Я судорожно втянул в себя воздух, а мой друг уже разрубил проволоку, сковывавшую мои руки.

- Давай! – он встряхнул меня, заставил вытянуть руку, и попытался поднять на ноги. – Давай, поднимайся, говорю! Олег, мать твою, у нас мало времени, сейчас они очухаются, и нам не сбежать!

Слева пятеро людей боярина Луки во главе с бояричем Никитой теснили сбившихся в круг стражников. Теснили, надо сказать, вполне успешно, на площади уже лежало четыре трупа, и это только с этой стороны. Но как они оказались здесь, они ведь остались там, на лесной поляне и не могли приехать в Брянск, чтобы спасти меня.

Я ведь специально сдался, чтобы не подвергать их жизни опасности, чтобы из-за меня больше никто не умер.

Да, Господи, что же вообще творится?

- Он не может идти, помогай! - повернулся Ромка к кому-то, и мгновение спустя меня вздернули на ноги, поддерживая за плечи.

Я повернул голову и увидел с другой стороны Пашку, еще одного из моих деревенских приятелей. Мои старые друзья, мои старые добрые друзья тащили меня прочь с этой чертовой площади, где чуть не закончилась моя жизнь.

- Давай, Олежа, давай, - заговорил тот. – Совсем немного пройти, до соседней улицы, а там и лошади уже, давай держись, ты же князь, ты не должен вот так вот сдаваться.

Слева послышался торжествующий крик, и я увидел, как судья падает на землю с помоста для казней, а боярин Лука спрыгивает вниз, занося меч для последнего смертельного удара.

Но служитель закона оказался не лыком шит – бросив меч, он прополз между досками, вылез с противоположной стороны и побежал в сторону внутренней крепости, откуда уже бежали встревоженные криками и звуками боя дружинники. Преследовать его Лука Филиппович не стал, да это и было бесполезно, не вступать же в бой одному против десятка.

- Уходим! - закричал боярин и широким шагом двинулся к нам. - Ну что, как там Олег, жив?

Люди его как раз прикончили еще одного из стражников, и остальные, не выдержав этого, бросились бежать. Так что боярич Никита с дружинниками присоединились к нам, и большой кучей мы двинулись прочь с городской площади.

- Жив, только слаб очень, - ответил ему Ромка.

- Ну ничего, до лошадей дотянем, а там вырвемся на свободу, - махнул рукой боярин Лука так, что чуб его мотнулся куда-то в сторону. - Спасли! Спасли, а! Я же говорил тебе, княжич, я, боярин Лука Филиппович, всегда долги отдаю!

- Еще бы знать, зачем он сюда в одиночку потащился, - проворчал Павел. – Зачем из лагеря сбежал, мы его потом по всему лесу искали, пока боярин Ян следов не нашел.

- Я не хотел, чтобы люди за меня умирали, - пробормотал я осипшим из-за пересохшей глотки голосом. – Я хотел, чтобы это все закончилось.

- Что он там говорит? – озабоченно спросил боярин Лука.

- Болтает что-то, бредит, видимо, - ответил Ромка.

Скоро они дотащили меня до лошадей, кое-как усадили верхом на одну из них, помогли просунуть ноги в стремена. Теперь, сверху, я смог разглядеть всех, собравшихся на этой достаточно узкой улочке людей.

Здесь были новики и старые ветераны, которые привели этих молодых парней. Здесь был отряд боярина Луки, его сын – боярич Никита, со все такой же наглой усмешкой на лице. Здесь был боярин Ян, и его подчиненные – братья Антон и Глеб. Здесь был даже Камень, и хоть с перевязанной головой, он держался верхом вполне себе уверенно.

Здесь была вся моя дружина. Они пришли за мной, не захотели меня просто так отпустить на тот свет.

- Куда мы теперь? – прохрипел я и закашлялся.

Веревка по-прежнему будто передавливала горло, хоть ее и сняли уже. Похоже, что ее призрак будет теперь долго преследовать меня.

- Он спрашивает, куда мы теперь, - повторил мой вопрос Ромка.

- Да, куда глаза глядят, лишь бы отсюда подальше, - махнул рукой боярин Лука. – Добрые воины везде нужны, найдем где устроиться. Но, давай, приходи в себя уже, у нас времени в обрез, пока стража до городских ворот не добралась. Ты верхом-то усидишь?

- Попробую, - ответил я.

И мы бросились с места в галоп, а я чувствовал себя так, будто заново родился.

Нет, боль никуда не исчезла, от голода по-прежнему сводило желудок, а голова кружилась. Но сил я снова наберусь, только дайте для этого времени. Да и раны все заживут, как уже один раз зажила рана, нанесенная когтями волкулака.

Оказалось, что в мире все не так просто. И хоть я и несу ответственность за своих людей, они чувствовали не меньшую ответственность за мою жизнь. И они клялись во мне этом, когда принимали у меня собственные мечи.

И были готовы рисковать ради этой клятвы жизнями, а этим никак нельзя было пренебрегать. Так что неправильно я понял последний урок Игната, и совсем не так должен был поступить.

Ну ничего, с Божьей помощью все исправим.

Союз Торговых Городов. Киев. Середина лета 2224-го года от Рождества Христова .

Видеть над головой потолок из стройного ряда пиленных, и подобранных одна к одной, досок, оказалось непривычно. Особенно спросонья, потому что последние несколько месяцев по утрам я видел либо полог походного шатра, либо небо. Ну и еще потолок темницы, в которую меня посадил брянский наместник, но это время я помнил плохо. Хотя, пожалуй, оно и к лучшему.

Так же непривычно оказалось и спать на мягком, набитом свежей соломой, тюфяке, лежавшем на кровати. Но к такому я бы предпочел привыкнуть.

Я потянулся на кровати и медленно, стараясь не тревожить сломанные ребра, сел. Поморщился, понимая, что самостоятельно я одеться не смогу, и мне придется снова звать прислугу. Неприятно это было мне, как человеку, который уже успел почувствовать себя воином: оказаться неспособным даже одежку натянуть.

Но ничего не поделаешь, на левой руке я все еще носил лубки, и, если верить местному лекарю, которому меня показали, снять их в ближайшие пару недель мне не светит. И ведь странно такому радоваться, но хорошо, что только сломали пальцы. Могли ведь и вообще отрезать.

Поморщился я еще и потому, что солнце, разбудившее меня, светило прямо в лицо. А еще через окно доносились людские голоса. Нет, хорошее было подворье у приютившего нас купца, ничего не скажешь, вот только располагалось слишком близко к торгу. Может быть, для самого Николая это и хорошо: знает, что и когда происходит, да и приказчикам бежать в случае чего недалеко, но вот покоя гостям это никак не добавляет, потому что голосить там начинают с раннего утра.

Впрочем, утренние вопли торгующихся я как раз-таки проспал, дело шло к середине дня. Нужно было вставать, хотя бы для того, чтобы проведать, как там дела у моей дружины, остановившейся на постоялом дворе неподалеку. Как ни крути, но неполных четыре десятка народа, да еще и с лошадьми, на купеческом подворье разместиться никак не могло. Поэтому парни устроились в большой харчевне, где проедали и проживали мое серебро. Ну да, постой-то оплачивается из моего кармана, куда от этого денешься?

Хотя о деньгах я не беспокоился: мы успешно распродали большую часть добычи, которую до этого таскали с собой, так что теперь могли позволить себе пару месяцев жить в городе на всем готовеньком. Даже учитывая киевские цены, которые были раза в полтора, а то и в два выше, чем брянские.