— Кузьмич! Ты там? — снова крикнул егерь. — Выходи, дело есть!

Я шел впереди и заметил, что входная дверь сломана. На досках были следы когтей, на полу рассыпана светлая земля. Смутное чувство закралось в мою голову — а что если…

— Тут было весело! — хмыкнул Монгол, оглядывая дом. — И на ставнях тоже отметины. Будто медведь когтями порвал бы…

Егерь рывком дернул на себя дверь, затем вытащил нож, аккуратно поддел им засов с той стороны и через щель сдвинул в сторону. Через секунду, дверь распахнулась… Иваныч зашел внутрь и громкий возглас дал нам понять, что не зря мы волновались.

— Черт возьми! Это же Кузьмич, — поразился Матвей Иванович.

И верно, на входе, с почти пустой бутылочкой в руке, прямо на полу, сидел бледный как мел егерь. На лице застыла жуткая гримаса, как будто он чего-то сильно испугался. Рядом разряженное ружье, осколки стекла на полу.

— Э-э, да тут все очевидно, — качнув головой, вздохнул Монгол. — Помер наш егерь. От разрыва сердца…

Мне хватило простого осмотра, чтобы понять — смерть наступила около суток назад, возможно прошлой ночью. Никаких видимых ран на нем не было, крови тоже.

— Что за чертовщина? — тихо пробормотал Иваныч, сняв шапку и вытирая вспотевший лоб. — Что могло его так напугать?

Ответа не было.

Мы просто стояли и таращились то на распростертое тело, то друг на друга. Наконец, слово взял Монгол.

— Кузьмич бывалый охотник, на кого он только не охотился. Я и не знал, что можно до смерти напугать кого-то. Хотя, возраст…

— Сколько ему было? Шестьдесят пять? Семьдесят?

— Шестьдесят шесть, — ответил егерь. — Войну прошел, половину жизни в лесах провел. Зверя столько видел, сколько ты Женька и представить себе не можешь. Волков перестрелял немеряно… На медведя ходил не раз. Уж я знаю, о чем говорю, сам не намного моложе.

С его слов было понятно, что заслуг у Кузьмича действительно выше крыши. Вот только для него самого, скорее всего, это не имело абсолютно никакого значения.

Я подошел ближе, наклонился и осторожно вынув из окоченевших рук старика пустую бутылку, понюхал горлышко.

— Спирт! Он что, пил?

— Нервы в порядок приводил? — предположил старик.

Простого осмотра внутреннего пространства избы хватило, чтобы понять — Степан Кузьмич не просто помер, безвылазно сидя внутри. Он явно пытался забаррикадировать оба окна и дверь, используя подручные средства. Ставни были завалены шкурами и скарбом, а рядом с дверью лежали разбросанные дрова. По имеющимся отверстиям и выбоинам, стало понятно — он от кого-то отстреливался, при этом использовав весь имеющийся боезапас. И судя по всему, старик провел в зимовье не одну ночь.

И никакого объяснения этому не было…

— Ума не приложу, что могло настолько сильно его напугать, что он забаррикадировался в доме? — повторил свой вопрос егерь. — И вам не кажется, будто бы он боялся выйти наружу?

— Кстати… Почти вся вода выпита, еда съедена. Даже нужник в углу имелся, а это говорит о том, что Кузьмич несколько дней не мог выйти наружу. Или не хотел. Или его не выпускали!

Мы переглянулись. Сильное заявление.

— Все так. Съестных припасов почти нет, — подтвердил Монгол, указывая на стол. — В зимовье всегда должен быть запас еды на три-пять дней, как минимум. А здесь почти пусто. Хотя его вещевого мешка я не вижу.

На обеденном столе действительно стояло несколько пустых консервных банок, валялась грязная алюминиевая вилка и недоеденный кусочек вяленого мяса, крошки от сухарей. Фляга для воды оказалась пустой и лежала на полу, а отдельное ведро для питьевой воды, почему-то было перевернуто. А в дальнем углу действительно было что-то вроде временного нужника.

Я невольно вздрогнул. Даже представить страшно, что испытывал старик, последние дни находясь в творящемся кошмаре… Мистика какая-то.

В общем-то, все так или иначе говорило о том, что старого егеря загнали в дом… Организм у него уже совсем не тот, что в молодости, эмоции зашкалили, вот сердце и не выдержало. Но, черт возьми, до какой же степени нужно было напугать человека?

— Почему у него на ноге только один сапог? — спросил я. — Где второй? И где может быть его вещевой мешок?

И верно, ни того, ни другого нигде не было. Как будто Степан Кузьмич спасался бегством и потеряв их, вбежал в дом уже в таком виде.

— Говорю же, нечистая сила объявилась в лесу! — уверенно заявил Иваныч, поежившись, словно от холода. — Сначала кабаны разодранные, потом лосиха. Теперь это.

— Так, стоп. Осади коней, Иваныч! — повысив голос, возразил я. — Не факт, что все это как-то взаимосвязано. По крайней мере, уж смерть егеря точно!

Старик пробурчал что-то невнятное.

— Взгляните на дверь, — заметил Монгол, осматривая засов. — Ее пытались ломать, одна из петель частично вырвана с гвоздями, щепки торчат. Кузьмич несколько раз в нее стрелял. И ставни… Они все подраны. Нет, ну можно конечно и ножом так покарябать, но зачем?

На это ни у кого ответа не было.

— Давайте мыслить рационально! — я взял инициативы на себя. — Иваныч, что за хищник может обитать в этих землях, у которого есть когти?

— Медведь. Рысь, — помедлив, ответил тот. — Но ни один из них не стал бы ломиться в дом, особенно, если там вооруженный человек. Кузьмич без раздумий стрелял во все подряд, любой зверь убрался бы куда подальше.

— А он мог быть заражен бешенством?

— Кто? Кузьмич? — не понял старик.

— Тьфу ты. Зверь!

— Мог, — в один голос отозвались Монгол с Иванычем. — Хотя и маловероятно.

— Так, раз есть следы когтей, значит, волк из подозреваемых исключается? — уточнил я.

— Да йопта… Ну, какой волк? Считаю, что это вообще был не зверь, — возмутился егерь. Кажется, он не на шутку струхнул, что меня удивило. — Я никогда не видел, чтобы зверь так настойчиво пытался вломиться в зимовье!

— А какие признаки бешенства? — продолжил я.

— Ну… Зверь с бешенством вообще ничего и никого не боится, у него напрочь заглушен инстинкт самосохранения. В разы повышена агрессивность. Бросается на все живое. Еще пена у рта, шкура выглядит так, будто зверь линяет. Глаза навыкате.

— Значит, будем отталкиваться от того, что это мог быть какой-нибудь бешеный медведь!

Остальные восприняли мою версию скептически.

Старик недовольно покачал головой.

Я подошел, поднял валяющееся на полу ружье. Естественно, оно было разряжено. Вокруг лежали стреляные картонные гильзы. Отыскал патронташ — тот был пуст. Обратил внимание, что Кузьмич стрелял не только в дверь, но еще по ставням и стенам. Черт возьми, старик что, выстрелял весь боезапас в никуда? Просто неистово, на эмоциях, стрелял во все стороны? У него что, крыша поехала?

Бред какой-то.

— Я это… Пойду, снаружи посмотрю, есть ли там какие-нибудь следы! — задумчиво пробормотал охотник и вышел из избы.

Матвей Иванович тяжко вздохнул, опустился на кривую табуретку. С тоской посмотрел на своего покойного коллегу.

— Черт возьми, Кузьмич! — тихо пробормотал он. — Ну как же так вышло?

Я не стал вмешиваться, по выражению лица Иваныча все было понятно. Он мужик жесткий, хоть и в возрасте уже приличном. Смелости ему не занимать, такого человека в трусости не обвинишь. Будучи безоружным, Матвей Иванович как-то отбился от волчьей стаи и выжил. В одиночку повел за собой разъяренную медведицу… Войну прошел. Он отличался поразительной выносливостью и твердым внутренним стержнем. Он толково рассуждает по многим вопросам, однако случившееся все-таки выбило его из колеи. И как ни крути, а у каждого человека, даже самого сильного, непременно есть слабое место. Вера в нечистую силу — это отдельный бзик…

— Эй, Женя! Сюда! — послышался голос снаружи.

Выбравшись из зимовья, справа от входа я увидел Монгола, склонившегося неподалеку от окна.

— Что там?

— Гляди! — охотник указал на лежащий в сухой траве захлопнувшийся капкан. Он был на длинной стальной цепи, массивной скобой приколоченной к бревну в основании избы. Кромки зубьев вымазаны в темной, уже подсохшей крови.