Я посмотрел на парней, пытаясь понять, как они восприняли Игнатовское указание. Пашка, кажется, ничего, ухмылялся. Что-то он до драки жаден стал, с тех пор, как мы с ватажкой Широкого пересеклись, да и предложения у него одно кровожаднее другого. Хотя и до этого задиристым был мой приятель, дерзким.

А вот по лицу Ромки ничего не понять. Другой он какой-то стал с тех пор, как из отцовского дома ушел. Плохо это, когда по лицу человека понять нельзя, о чем он думает. Опасно. Но, если Игнат ничего не говорит, то нашему делу он пока не угрожает.

Я попытался воспринять приказ старика хладнокровно, тем более, что чего-то такого и ожидал с момента, когда он сказал мне, что боярина Сергея придется убить. Да и прав Игнат был в обоих случаях, если уж совсем честно. Но не то это все было, не по душе мне резать беззащитных.

Да и мытарь наместника, чего греха таить, неплохим человеком показался. Привлечь бы его на свою сторону. Но страшно свои планы раскрывать, он ведь может для вида согласиться, а на следующий день меня стража схватит, да в крепостную тюрьму бросят. А то и просто во сне удавят.

Игнат и Ромка, взяв самострелы, отправились на охоту, а мы с Пашкой остались сторожить хутор.

Брянское городище и окрестности. Поздняя осень 54-го года от Последней Войны.

На хутор мы пошли глубокой ночью, когда по нашему разумению все уже должны были спать. Зашли с подветренной стороны, так что ветер нес на нас запах дыма из печных труб, и животных из хлева. Зато он и наш запах уносил прочь, так, что собаки нас почуять не должны были.

Темно было, потому что свет луны оказался не способен пробить плотную пелену осенних облаков. Чтобы хоть что-то видеть, пришлось закапывать в глаза заранее припасенный мной на такой случай отвар красавки. Плохое это средство, ядовитое, и если переборщить, то легко можно умереть, но, когда зрачки расширены, в темноте видно значительно лучше.

К воротам подошли по самому краю берега, Игнат неслышной тенью подкрался к створкам и заглянул в щель. Потом кивнул мне, я подбежал ближе и закинул на территорию хутора несколько кусков зайчатины.

Сначала послышался негромкий лай, но потом, когда псы разобрались, что им прилетело угощение, начался пир. Я опасался, что Грач завел на своем подворье настоящих боевых псов, но когда услышал довольное чавканье и скулеж, то успокоился. Обычные пустобрехи, того, кто кормит, не тронут.

Пашка и Ромка подбежали к воротам, взяв наизготовку самострелы, я тоже стащил свой со спины, взвел тетиву, наложил болт. Старик просунул лезвие ножа в щель между створками, поддел что-то и через пару биений сердца уже тянул воротину на себя.

Ромка с самострелом наизготовку пошел внутрь первым, за ним двинул Пашка, потом я. Две мелкие шавки давились зайчатиной, но, кажется, их больше возбудила окровавленная сумка с мясом на моем боку, чем трое незваных гостей.

Старик вошел во двор последним, прикрыл за собой ворота, но совсем закрывать не стал. Теперь достаточно было просто врезаться в них всем весом, чтобы створка распахнулись. Главное не перепутать – вторая-то подпиралась специальным штырем, вбитым в землю.

Разбившись на пары, мы разбежались к стенам, прижались к ним, чтобы не маячить прямо на дороге, когда из-за угла вышли двое. Вооруженные и даже бронные – в островерхих шлемах, да и под теплыми полушубками наверняка что-то было. Хорошо, что мы болты с гранеными наконечниками взяли.

Один из сторожей держал в руках факел, которым освещал пространство перед собой. Мы, к счастью, в круг света не попали, но он все равно больно бил по глазам, заставляя подслеповато щуриться.

– Что это собаки нашли? – спросил один у другого, и это были последние слова в его жизни.

Сухо щелкнули самострелы, и бандиты осели на землю. Пашка выстрелил первым и пробил тому, что нес источник света, грудь. Я побоялся, что может начаться пожар, но нам повезло, факел угодил в лужу и, зашипев, погас. Во второго выстрелил Ромка, и умудрился попасть прямо в горло, поэтому, когда мы с Игнатом добрались до бандитов, тот еще был жив, но старик быстро добил его тем же ножом, которым открывал ворота.

Оттащив убитых охранников под прикрытие стен, мы подхватили валявшееся на земле бревно и подперли им дверь мазанки. Теперь выбраться наружу можно было только раздолбав стену, потому что в маленькие волоковые окошки, по осеннему времени закрытые ставнями, взрослый человек вылезти бы не смог.

Схватив с земли заранее уложенный на нее самострел, я убедился, что болт лежит правильно. Товарищи мои тем временем уже успели перезарядить свое оружие, и все вместе мы двинулись к следующему дому. Засели у входа, прислушались – все было тихо.

С этого места было видно почти весь хутор, и больше никого из людей на открытом пространстве не имелось. Но не могли же дежурить ночью всего двое? Или на собак надеялись, да на неприкосновенность Гаврилы Грача для местных лихих людишек?

В первый дом вошли тихо, удостоверились, что все спят, и, положив самострелы на пол, взялись за ножи. На лавках внутри было четверо, словно по числу нас, все мужчины. И напоминала изба больше не хуторянский дом, а дружинный. Да так оно, скорее всего, и было, жили здесь Грачевы прихвостни, охраняли главаря, ездили по его разбойным делам, а в свободное время пили пиво и пользовали холопок.

Повинуясь жесту Игната, каждый из нас подошел к одному из бандитов. Перехватив нож обратным хватом, левой рукой я зажал разбойнику рот, чтобы тот не закричал, а правой вогнал лезвие ему под седьмое ребро. Глаза мужчины распахнулись от боли, он рванулся, поднял, было, руку, пытаясь схватить меня, но силы тут же покинули его, и тать обмяк. Взгляд его глаз остекленел.

Остальные тоже справились без проблем, только Пашкин бандит едва слышно захрипел, но быстро успокоился и заснул вечным сном. Проверили избу, удостоверились, что никто из разбойников нигде не спрятался, да двинулись дальше.

А вот во втором доме нас встретили. В стороне, у самой печи, находилась женщина, простоволосая и в ночной рубашке. А в центре помещения стоял коренастый, но очень крепкий на вид мужчина с густой копной светлых волос. На вид не старый совсем, может быть лет на десять старше меня.

В том, что это был Грач я не сомневался, его большой крючковатый нос говорил сам за себя. Да и чутье у мужика было поистине звериное, раз услышал, как мы в соседнем доме его людей перерезали. А может быть и не услышал, а почувствовал?

Но, похоже, поднялся он только что, и даже за оружие схватиться не успел, только бабе своей сказал, чтобы в сторону отошла. Надеялся решить делом миром?

– Кто такие? – спросил Гаврила низким басовитым голосом. Если бы я не знал, что голос этот принадлежит преступнику, то подумал бы, что говорит родовитый боярин, а то и князь. Это был голос человека, знающего свое право и привыкшего повелевать.

– Боярина Сергея люди, – нахально ответил Игнат. – Пришли суд над тобой вершить.

– Нашли все-таки? – бандит криво усмехнулся. – И что теперь, в Брянск меня на суд повезете?

– Нет, – старый воин подошел ближе, поднимая зажатый в руке меч. – На месте разберемся.

Женщина с визгом бросилась на старика, размахивая перед собой руками и, похоже, намереваясь выцарапать ему глаза. Игнат ударил бабу навершием меча в висок, Грач рванулся вперед, и тут же получил от меня самострельный болт прямо в глаз. Но причиной этому была не моя меткость, а то, что в ногу мне врезался мальчишка, выбежавший из-за занавески в углу избы.

Пришлось мне оттолкнуть его, и парнишка упал, ударившись головой о стену, да так и остался лежать. Я наклонился, чтобы снова взвести самострел…

А нет, не обмануло меня чутье, не двое охранников было: еще пара ворвалась в раскрытые двери избы. Один тут же повалился на землю, получив в грудь самострельный болт от Ромки, а вот Пашка сплоховал и умудрился промахнуться с такого близкого расстояния и всадить болт в стену на пядь выше головы бандита.