– А чего в такие бедные места пошли? – влез я.

– Ватага маленькая, – бандит попытался пожать плечами, но не смог из-за веревок. – Чтобы охотников или редких путников пощипать, попугать в деревеньках народ хватает. Но и то с оглядкой – большие караваны нам не по силам. Да и если кто-то из города стражу позовет, опять уходить пришлось бы.

В целом, то, что рассказывал разбойник совпадало с мыслями Игната, что меня несколько успокоило. Похоже, что старик правильно оценил опасность и решил, что эта стычка подойдет для нашего обучения. Может быть, зря я на него накричал?

– Кого-то из вас в Брянске в розыск объявили? – спрашивал тем временем дед.

– Федьку только, – ответил бандит, который, похоже, решил, что честность для него будет лучшей тактикой. – За него награда положена. Остальные – слишком мелкие сошки. Но в город из нас никто не ходил, Широкий наотрез запрещал.

– А награбленное как продавали? – спросил Игнат.

– Через углежогов, – бесхитростно ответил разбойник. – Там в лесу ручей есть. Если выше по течению пойти, запруда будет. Ее углежоги устроили, чтобы вода была, у них избы там и засеки. Вот, когда они уголь в город везут, мы добычу им отдавали. А потом забирали деньги и товары.

– Правильно говорят, что ни углежог, то пьяница и вор, – усмехнулся Пашка, но остальные его веселья не поддержали.

– Засидку вашу в лесу я нашел, – проговорил Игнат, смотря прямо в глаза разбойнику. – И товарищей твоих тоже, так что со всей ватажки ты последний остался. Расскажешь, где деньги держали, они вам все равно без надобности?

– Ты думаешь, у нас там великие ценности скоплены? – невесело усмехнулся бандит. – Да мы с селений едой в основном и брали, много ли с крестьян возьмешь? Есть всегда хочется, а лишнего попросишь – в следующий раз тебя дружина встретит. Четыре месяца назад ходили с двумя другими ватажками торговца одного брать, но и там гроши получили и уже все пропили, да на девок спустили. Немного совсем денег на черный день в углу избы закопано.

– Понял, – кивнул старик, и повернулся ко мне. – Закончи с ним.

– В смысле? – не понял я.

– В прямом, – ответил старый солдат и тут же зло продолжил. – Я тебя как ножом бить учил, чтобы наверняка? В грудь, под седьмое ребро. А ты все в брюхо норовишь: сначала волкулаку туда вилы засадил, теперь вот этому кишки выпустил. Покажи, чему обучен.

Спорить смысла не было. Я подошел к закрывшему глаза и как-то съежившемуся в ожидании удара бандиту, и всадил лезвие засапожника ему в грудь, снизу-вверх и с поворотом, так, чтобы достать до сердца. Тот дернулся пару раз, а потом обмяк и перестал дышать.

Я ожидал от себя какой-то реакции, думал, что меня снова будет рвать, но ничего не почувствовал, хотя зарезал не угрожавшего мне разбойника, а безоружного привязанного к древесному стволу человека. Но будто ткнул тренировочным клинком в столб, на которых мы отрабатывали удары. Выдернул засапожник, вытер его о рубаху мертвого ватажника и спрятал обратно за голенище.

Голову главарю Игнат отрезал собственноручно, после чего завернул в рубаху одного из бандитов. Пояснил, что с собой возьмем, заявить о себе таким образом для его плана полезно будет. Правда, о деталях этого самого плана рассказывать наотрез отказался, заявив, что всему свое время.

Разбойничьим схроном оказалась небольшая курная избушка с каменным очагом на земляном полу и несколькими окошками для выхода дыма. Стояла она прямо посреди зарослей, а вокруг был только захудалый плетень, который, похоже, предназначался для защиты от случайно забредшего зверя.

В ухоронке, про которую рассказал нам пленный ватажник, оказалось немного денег – что-то около двадцати серебряных рублей, да еще рубля на четыре всякой мелочи. Все это я забрал себе, клятвенно уверив парней, что деньги все равно пойдут на закупку оружия и брони.

Из других ценностей нашлась большая связка хорошо выделанных шкурок: от беличьих и лисиных до норочьих. Но в то, что бандиты сами занимались охотой, мне не верилось. Скорее всего, отобрали добычу у того, кто нес ее в Брянск, чтобы продать. А раз сами сторговать не успели, то и произошло это недавно.

Помимо этого, в избушке также обнаружился большой мешок сушеных яблок и два маленьких: один с вяленым мясом, а второй с сушеными грибами. Еще там был полный котелок тушеной зайчатины, которую мы съели вместе со сваренной Ромкой кашей. Она, конечно, чуть-чуть подгорела, но так было даже вкуснее.

Пашка и Ромка повесили себе на пояса подобранные с трупов тесаки, что сразу же сделало мое маленькое воинство гораздо более грозным. Всю мелочь, которую парни нашли в карманах у разбойников, они оставили себе. А я забрал меч – довольно старый, с тупым острием и кучей зазубрин по всей плоской части клинка. Короткий, тяжелый, с непривычным балансом.

Короче, дрянной меч был у главаря, и он уж точно ни в какое сравнение не шел с великолепным отцовским клинком. Но раз тот было нельзя носить на людях, то сгодится и этот. Даже такое оружие повышает значимость своего владельца в обществе. К тому же я расстарался, потратил почти весь вечер, но выправил лезвие, так что теперь им можно было резать, а не только колотить, как дубиной.

Ну а после ужина мы долго отстирывали куртку и три поддоспешника в ручье. К счастью два из них оказались целыми, а последний, с прожженной дырой на воротнике будет не так уж сложно залатать. Правда и починка, и подгонка денег стоить будут, но это в любом случае дешевле, чем покупать новые. Еще сапоги забрали, они у всех оказались более-менее справными.

Ну а куртку воинскую я на следующий день натянул прямо поверх поддоспешника. Хорошая куртка, стеганая, из множества слоев черного сукна, между которыми находилась не пакля, а настоящий конский волос. И выглядишь в ней важным человеком, и удар отвести может. Если, конечно, ее застегивать.

Брянское городище. Поздняя осень 54-го года от Последней Войны.

В Брянске я был во второй раз в жизни, и впечатление разительно отличалось испытанного мной в первый. Может быть, дело было в погоде, ведь в прошлый раз мы приезжали сюда ранней осенью. Возможно, что у меня просто было плохое настроение.

Да, каменная крепость, окруженная вторым рядом стен, уже деревянных, внушала уважение и трепет, особенно мне, выросшему там, где самого простецкого частокола нет. И даже представить не получалось, что этот город может быть взят врагами. А уж дома из настоящего кирпича, да огромный, на целую площадь раскинувшийся рынок, где торгуют не только местными товарами, но и тем, что доставляют купцы из дальних стран…

Однако ж теперь я увидел другое обличие стольного града. Остановились мы в пригороде, причем не со стороны Десны, где расположились речные причалы, верфи, дома торговцев и ремесленников, а со стороны леса.

Те дома, скорее напоминавшие жалкие хижины, ни в какое сравнение не шли с добротными избами Васильевского села. Да даже курная избушка разбойников, в которой мы ночевали, давала сто очков форы вперед. Улочки были грязные, и то тут, то там бегали мелкие стайки ребят, сбившихся в банды.

Но и тут жизнь била ключом. Были здесь шинки и харчевни, которые, если честно, не внушали мне доверия, а еще работали ремесленники. Пока шли по улице, я успел заметить вывески над кузницей, пекарней и сапожной мастерской. Странно, что рабочий люд не нашел возможности поселиться в более безопасном месте. Или, может быть, их оттуда выдавили соперники?

Сейчас я шел в город и периодически ловил на себе оценивающие взгляды мрачных молодых мужиков. Уверен, будь дело ночью, они не отказались бы познакомиться с содержимым моего кошелька. Но сейчас на дворе стоял день, и рискни они напасть в открытую, один или двое точно опробовали бы на себе остроту меча, снятого с трупа Федьки Широкого.

В город я отправился в одиночку, парни же с Игнатом намеривались продать весь наш запас шкурок: и те, что заготовили в Васькином, и те, что взяли добычей с бандитского логова. В город они их тащить не стали, чтобы не платить пошлину, что было вполне логично. Ну а мне старый солдат сказал взять мешок с отрубленной головой и идти в ратушу.