"Можно, конечно, вскочить на кобылу, да и ускакать, куда глаза глядят. Но, найдет ведь, подлец, рано или поздно. А перед этим людей безвинных поломает. Да и от себя не ускачешь. Придется, как ни крути, поступить в Терямяки согласно их народным обычаям", — придумав такое, Илейко успокоился. Вместо лезвия — использовать саблю, а самого зверя изловить и взять на рогатину.

На берегу он нашел вполне мощную осину, из нее приготовил сам инструмент, придирчиво проверив на отсутствие сучков. У него не было никакой практики охоты на медведей, как-то даже не задумывался об этом. Даже каким концом принимать зверя, Илейко не знал. Раздвоенным — тогда, конечно, большой карху упрется в развилку грудью, найдет подходящую позу и поспит немного. Остается в этот момент подкрасться и защекотать его до смерти. Иначе он проснется, когда другой конец утопнет под его весом, наконец-то, в земле, и оторвет голову. Можно, конечно, камень подложить под упор, но он чего-то не помнил, чтобы охотники в лес камни таскали. Итак, рогатину нужно втыкать в землю, а отточенный до остроты копья конец вонзить наседающему медведю прямо под левую подмышку. Тут-то ему и конец.

Илейко с наслаждением похлебал ушицы, оборудовал свой бивуак против всяких вероломных гостей и прилег в шалаш слегка отдохнуть под мерный шум вновь пошедшего дождя. Внезапно наступило утро. Зараза не превратилась в полуобглоданный скелет, да и сам он не очутился в болоте под слоем мха. Просто милость Божья и беспечность человеческая.

Взяв в руки рогатину и заложив саблю с ножнами за плечи, Илейко почувствовал, что уверенности у него несколько поубавилось. Даже захотелось вырыть яму, заманить туда медведя и забросать его камнями. Мысль была недостойная, потому что медведи, как правило, сами в ямы не прыгают.

Прикинув, что на месте зверя пошел бы на поиски нужного ему человека вдоль озера по твердому берегу, нежели другому, слегка заболоченному, если верить осоке, густо проросшей на нем, двинулся в путь. Но пройти сколько-нибудь далеко он не сумел.

Обогнув огромный замшелый валун, они встретились нос к носу: зверь и человек. Это было несколько неожиданно для обеих сторон. Медведи, застигнутые врасплох, обычно страдают медвежьей болезнью. Эффект неожиданности с людьми тоже иногда приводит к подобному же явлению.

Но этот огромный карху имел крепкий желудок, чего и говорить, Илейко — аналогично. Поэтому, ни на что боле не отвлекаясь, они приступили к делу.

Медведь для пробы сил махнул своей мощной когтистой лапой. Лив легко уклонился. Вообще он шел, держа свою рогатину острием вниз, то есть, ему нужно было время, чтобы поднять ее и прицелиться. Тварь этого времени ему не дала. Зверь встал на задние лапы и заревел, оттопыривая верхнюю губу. Если бы он встал на передние — то победа была бы, без всякого сомнения, за ним: человек бы смеялся до сердечного приступа. А сейчас, вообще-то, Илейко уже как-то свыкся с подобной прелюдией, поэтому не стал никак реагировать, разве что, отступил на шаг назад.

Медведю это понравилось, он воодушевился и поочередно махнул обеими лапами, предваряя, как показалось ливу, решительный и бесповоротный прыжок. Чтобы зверь внезапно не раздумал, Илейко сделал назад еще пару шагов и локтевым движением вздернул острие рогатины прямо навстречу летящему в прыжке зверю. Раздвоенный конец оружия сам собой воткнулся в землю и уперся, более не погружаясь.

Медведь, не совсем поняв, что же его так осадило, и пока еще абсолютно не чувствуя боль, потянулся всем телом к столь близкому, но почему-то недосягаемому человеку, и еще глубже насадил себя на кол. Однако острие вошло ему не в сердце, а куда-то под ребра, в область желудка и теперь рвало его внутренности.

Рогатина, казалась, стонала от непосильной нагрузки и вполне могла не выдержать. Илейко одним движением выхватил саблю и шагнул к зверю. Краем глаза он заметил что-то неестественное, нехарактерное для медведя, что болталось над его левым плечом. Нанося удар саблей, он догадался, что это — его скрамасакс, каким-то образом застрявший в шкуре чудовища.

Медведь, окончательно потеряв голову от дикой боли внутри себя, каким-то ленивым жестом отбил клинок, причем настолько ловко, что тот вылетел из руки человека. Илейко ничего более умного не придумал, как ударить кулаком прямо в нос хищника. Тому это не понравилось. Понятное дело — не каждому по душе, если ломают собственный орган обоняния.

Зверь махнул лапами, человек от одной уклонился, а другую попытался отбить подставленным локтем. Лучше бы он, конечно, этого не делал — Илейко развернуло так, что он оказался боком к твари. В это время осиновая рогатина все же не выдержала — она лопнула в щепки где-то посередине, выпустив тем самым медведя на оперативный простор.

И человек, и животное упали и прекратили шевелиться. Илейко было очень тяжело лежать под медведем, поэтому он на некоторое время затаился. А медведю — да ему, в принципе, было уже все равно. Он не мог двигаться, потому что внезапно сделался мертвым. Нет, он не умер от стыда или порванных внутренностей. Злополучный человеческий скрамасак, столь досаждавший плечо, но столь же недоступный, в наивысший момент противостояния оказался извлеченный из шкуры и заботливо воткнутый через подмышку прямо в медвежье сердце.

Илейко под медведем сначала пошевелил пальцами ног, потом вздохнул. С облегчением не получалось — медведь жутко смердел, да и давил на грудь всей своей тушей. Извиваясь, подобно ужу, он кое-как выполз из-под своего противника и вытащил свой кровный скрамасакс. Как ему удалось выхватить нож из медведя — было загадкой. А как удалось воткнуть его прямо в сердце зверя — чудо. Наверно, очень хотелось жить.

— Мочи козлов! — прокричал лив в лес. Тот в ответ одобрительно зашелестел листьями деревьев.

Получалось, что медведь выполнил функцию ножен для скрамасакса — потаскал в себе и в нужный момент выдал для пользования.

От идеи вырезать медвежье сердце, сварить и скушать его он отказался. Во-первых, навыков разделывать такого зверя у него не было никаких. А, во-вторых, здорово саднило порванное вместе с кожаной рубахой плечо. Поэтому устроенные из жердей волокуши должны были помочь транспортировать хищника в Терямяки. Пусть там опытные люди займутся тушей. Оставалось только уговорить Заразу оказать посильную помощь.

Лошадь сильно нервничала, безостановочно фыркала и перебирала ногами. Если бы Илейко время от времени не шептал ей на ухо кодовые слова, она бы убежала на вершину самой высокой горы и там бы дрожала от ужаса и омерзения.

В деревню поезд не пустили собаки: они визжали вокруг медведя и то одна, то другая прыгала на тушу, чтобы повисеть немного, уцепившись за шерсть зубами. Зато кобыла успокоилась и со свойственным ей юмором про себя посмеивалась над отважными псами.

Илейку объявили героем, обработали рану чудодейственными мазями, вдовствующая попадья лично заштопала рубаху, наложив такую модную заплату, что всем деревенским мужикам стало завидно. С сердцем поступили согласно обычаю, вышло немного — каждый должен был попробовать. Сготовили медведя — тоже недостаточно. Выпили всю брагу — мало. Станцевали танец джигу — душа только разворачиваться начала. Подрались между собой — вроде бы ничего. Спели дурными голосами пару-тройку песен — душа блаженно затрепыхалась, и только после этого расползлись спать — все, праздник удался. Так и назвали его "Карху-пяйвя", день медведя, а заготовленную бражку — просто Карху. Илейку пригласили и на следующий год приходить, да не забыть медведя с собой поупитанней приволочь.

Из желудка хищника помимо неопознаваемых частей сгинувшего попа извлекли кожаную бляху с различимым на ней рисунком: римская цифра 5, пересекающая овал, то ли бублик, то ли раскрытый в крике рот. Никто не знал, что это такое. Кто-то предположил, что ярлык. Засомневались — ярлык-то больше и значительней. Тогда сошлись на том, что это — ярлычок. Илейко взял его себе, потому как чувствовал причастность этой бляхи к отравленной стреле, не так давно прилетевшей к нему из темноты леса.