Он бы, конечно, не долетел, но мгновенно взъярившийся зверь всю свою злобу обрушил на этот шаткий мостик под ногами, придав дополнительное ускорение человеческому прыжку. Илейко угодил прямо в мертвое дерево, которое, вообще-то, плохо приспособлено для того, чтобы за него цеплялись. Оно благополучно сломалось, оставив в руках у человека бесполезную толстую палку.

Лив угодил в болотное оконце, поверхность воды в котором десятилетия не тревожило ничто, пожалуй, кроме дождя и снега. Он погрузился с головой, взметнув тучи брызги, и сразу же вынырнул. Медведь за ним не прыгнул, оставшись бесноваться в относительной безопасности от всяких шатких болотных покровов и пугающих своей глубиной трясин.

Илейко про зверя сразу же забыл, сосредоточившись на возможности плыть, цепляться и карабкаться. Главное — не утопнуть.

На воде он держался неплохо, мог плавать в оконце туда-сюда, не рискуя выбиться из сил, также можно было поддержать себя за отломанный кусок сухостоя. Вот вылезти было сложновато. Мох, подлец, нисколько не держал, продавливаясь под руками. Да еще медведь проклятый голосил невдалеке, обижаясь на пропадающий втуне боевой азарт. Ему хотелось рвать и метать, но было уже некого. В болото осторожная тварь сунуться не решилась, не то плавали бы они сейчас вдвоем с Илейко и кусали бы друг друга за головы.

Вода вокруг лива была коричневая и стылая, какие-то жуки-плавунцы дергались в недоумении по краям бассейна, а где-то внизу разевала свою пасть столетняя щука, готовясь оторвать незадачливому пловцу все, ну, или почти все, что ему больше не понадобится в этой жизни.

Илейко ухватился обеими руками за деревяшку и, чтобы хоть как-то разнообразить свое времяпровождение здесь, принялся выбрасываться из воды на мох, как ладожская нерпа на лед. При этом он вытягивал руки с палкой далеко вперед и пытался удержаться. Как ни странно всего лишь после четвертого круга это ему удалось. Медведь к этому времени уже наорался вдоволь и ушел искать музыкальный пень, чтобы сложить свою медвежью песнь о коварном болоте.

Лив, осторожно подтягивая себя руками за спасительную колобашку, пополз в неизвестном направлении. Он боялся поднять голову, стараясь распластаться на зыбком колеблющемся мху, как половик в доме. Локоть за локтем, но он двигался, вперед, пока не ощутил под руками какой-то чахлый куст. Небо над ним хмурилось, то ли уже наступал вечер, то ли готовился пролиться дождь.

Куст, конечно, никакого доверия не вызывал, но можно было хоть как-то оглядеться, оперев о него голову. К его восторгу он двигался прочь от того участка, где доходило до нужной медведю кондиции тело неизвестного злоумышленника. Но к ужасу — прямо в центр болотины. Тогда Илейко решил продолжить свой путь тем же самым образом, только не полностью выпрямляя свою правую руку. Так он надеялся создать некую дугу, которая в конечном итоге вывела бы его к твердой поверхности.

Вечер наступил вместе с дождем, и где-то по листьям зашуршали капли воды. Илейко воодушевился: если есть листья, значит должны быть и деревья. Подниматься он все еще не решался, поэтому ничего кроме мхов вокруг себя не видел. Вот было бы забавно, если бы он уже давно ползал где-то по слегка заболоченной просеке, а все звери со всего леса за этим бы наблюдали. Черт, ну должны же где-то попасться отдельностоящие сухие облезлые стволы, означающие самую границу разнообразных трясин. Должны, но не было!

Илейко все же попытался поднять голову, упершись руками, но ноги тотчас же погрузились в болотную жижу.

Все же, когда достаточно для наступления Белой ночи потемнело, он выбрался на твердую поверхность. Дождь барабанил с переменным успехом, зубы лива выбивали стаккато, все карманы и пазухи были полны мха. Сориентировавшись по затянутому тучами небу, он выбрал себе маршрут движения и побежал, хлюпая сапогами на весь лес. К его радости и удивлению он почти не промахнулся. Ручей был очень похож на тот, где его должна была ждать Зараза, и все его припасы.

Такая удача выпала Илейко, что он добежал до слегка удивившийся его внешнему виду лошади. Медведь не сидел в засаде с дубиной в лапах, чтобы неожиданно как выскочить, как дать по голове и утащить снова в болото. Никто не напал на кобылу и не сожрал ее. Припасы тоже остались нетронутыми. Зараза все-таки недоверчиво косила глазом, шевеля ноздрями, пока Илейко не сказал кодовую фразу "Свинья, собака". Этих слов оказалось вполне достаточно, чтобы спокойно приступить к разжиганию костра, а не ждать нечаянного удара копытом по лбу.

Самой желанной вещью в этом мире сделалась баня. И он ее нашел в попавшейся по пути деревне Терямяки (mдki — гора, terд — острие, в переводе, примечание автора). Пока Зараза стояла в стойле и хрустела овсом, а Илейко весь вечер провел в жаркой бане, медведь под горой задрал человека. Ладно бы человека, а то — попа. Только оторванный рукав от него остался и горюющая попадья. Уж каким образом они набрели друг на друга, но дружбы между человеком и зверем не получилось. Илейко об этом узнал под утро, когда в баню за запропавшей банщицей пришла какая-то подруга. Ладно, бывает. И медведи порой с ума сходят.

Лив ушел своей дорогой, а мужики стали организовываться в облаву.

Там, где есть горы, обязательно имеются впадины. Среди старых, как мир, поросших лесом плоских, будто нарочно стертых, вершин то там, то здесь блестели озера. В прозрачной, как слеза, воде дожидались своей участи рыбы, стаи и косяки. Зараза пройти мимо такого великолепия просто не могла. Илейко был с нею полностью солидарен. Соорудив плот, он отправился к тому берегу, куда дул ветер. Как известно, именно ветер может указать место скопления всякой мелочи, которую, в свою очередь пасут и поедают особи побольше. К этому клевому месту Илейку прибило не одного.

Старый рыбак на маленькой лодочке вежливо махнул рукой: располагайся, раз приплыл, рыбы хватит. Но вдвоем заниматься ужением рыбы им пришлось недолго. На берег из кустов выбрался медведь, встал на задние лапы и принялся демонстративно принюхиваться. Морда зверя показалась Илейко смутно знакомой. Хотя все медведи на одно лицо.

— Ишь ты, носом вертит, — сказал старик.

Лив не ответил.

Медведь, словно что-то учуял, замотал лобастой головой, постонал немного и попятился обратно в кусты, но не ушел. Эти звери достаточно близоруки, дальше своего носа ничего не видят, но обоняние у них развито, как и положено в лесу.

— Слушай, — вновь сказал старик. — А ведь он нас с тобою вынюхивает.

Илейко опять ничего не промолвил, хотя в глубине души был уже уверен, что это и есть тот самый зверь, что загнал его в болото, а потом задрал в деревне попа.

— Говорят, иногда вселяется в тварь лесную сатана, — снова заговорил коллега по рыбалке. — Хитростью его наделяет и упорством. Покой она теряет и людей кушает. Всюду ходит и ищет своего человека, чтобы порвать его и найти от этого покой и отдохновение. Убить такое животное надо, ибо бед она может принести неисчислимых.

— А как же убить-то его? — спросил Илейко.

Медведь на берегу взревел грозным рыком, поднялся во весь свой рост, помахал лапами, будто кулаками грозил, с треском вломился в кусты и исчез в лесу.

— Так, как обычно, — пожал плечами старик. — В берлоге, когда он сонный, собаками потравить. Либо рогатиной достать. Знаешь, поди, как это делается?

Илейко кивнул в ответ, а про себя подумал: "Ни черта не знаю". Но интересоваться сутью не стал — постеснялся, наверно.

— Этот karhu (медведь, в переводе, примечание автора) — большой и сердитый. Его не просто надо убить.

— А как — пытать, что ли, перед смертью? — удивился лив.

— Нельзя допустить, чтобы сатана из него на кого-нибудь еще перекинулся, — ответил старик. — Из горы его мяса вырезать острием сердце, сварить его с солью и всей деревней съесть по кусочку. Так у нас в Терямяки говорят.

На том разговоры и кончились. Рыбы — окуней и лещей изловили порядочное количество, да кое-кому стало не до рыбалки. Илейко, толкаясь шестом о дно, уплыл на другой берег озера, размышляя, как же ему быть?