Если оглядываться на пройденный путь, то, зачастую, кажется, что впереди стезя еще длинней. Так и получается, что остановиться, перевести дыхание и удовлетворенно сказать себе: "Пришел" - невозможно, потому что надо двигать дальше. При условии, конечно, что никто извне дорогу не перейдет. "Дорогу осилит идущий" - так иди, и старайся не оглядываться.

  Переход от хмурого, но солнечного света в полные сумерки, освещаемые непонятно чем, произошел мгновенно. Только туман, похожий на дым, заклубился по следу. Илейко не настолько тяготился одиночеством, чтобы впадать в черную меланхолию, ощутив, что поблизости никого нет. Но и не предпринимать никаких действий - совсем невежливо и неэтично. Был Михайло, да потерялся - это несерьезно. Должен найтись, потому что именно с началом их очередного подземного вояжа вступило в силу правило: двое вошли - двое вышли.

  - Потык? - спросил Илейко пустоту. - Ты где спотыкаешься?

  Его голос, казалось, умер возле самых губ. Он потоптался в нерешительности на месте и решил, что первая попытка проникнуть в подземелье завершилась неудачей. Надо осмотреться, подумать и только после этого пойти во второй раз. Однако ноги отказались слушаться и решительно не шли обратно. Казалось бы, забытая паника, что вновь обездвижен, вновь обезножел, накрыла, как волной. Илейко помялся немного на месте и шагнул вперед, ощущая одновременно и тщетность всех страхов, и свою состоятельность, как ходока. Конечно, по другому и быть не может, потому что и Михайло здесь же стоит и пялится на свой кусок материи.

  - Вот ведь интересное свойство у этого тумана, - сказал он. - И влажности никакой, и воды самой поблизости нет, и температура никак не поменялась - а он есть.

  - Или это нас нет, - проговорил Илейко, на сей раз, слыша себя. - А-ууу.

  Эхо ответило грустным воем. С ближайшей стены осыпался песок, а Потык деликатно кашлянул.

  Лив пожал плечами и пошел вперед. Пещера была просторной, и все-таки тускло освещалось дневным светом с поверхности земли, пробивавшимся сюда неизвестно каким образом.

  Чем хороши острова? Тем, что со всех сторон - вода. А плохи они тем, что подразумевают подземелья. Илейко с тоской подумал, что уже неизвестное количество времени только и делает, что бродит под землей. Казалось бы, ничего страшного - целые народы, например, меря-гуанчи - ушли куда-то с поверхности в полной своей сознательности, без тени сомнения и страха. Ну, так они, вероятнее всего, ушли куда-то, а не просто переселились во мрак. Куда они ушли - даже Михайло не скажет, заметит, что в другой мир - и баста. Ливу же ползать по пещерам настолько опостылело, что и сил никаких нету. Друзья-товарищи по былым походам, поди, уже сидят в Новгороде и птичек слушают.

  - Нам не придется долго идти, - сказал Михайло. - Однако и близко не покажется. Неизвестно, как время здесь течет, поэтому остается уповать только на то, что на том острове, куда мы должны выбраться, найдется кто-нибудь, способный нас просветить.

  - Опять остров! - простонал Илейко.

  - А кому сейчас легко, - развел руками Потык. - Остров, между прочим, называется "Блистающая дыра" - Goa Lowah (houto - сверкающий, lovi - дыра, впадина, в переводе с финского, примечание автора). И мы из этой дыры рано или поздно вылезем все сверкающие, как бриллианты.

  Все-таки им понадобились факелы, припасенные для них островитянами - каждый нес за плечами увесистый сверток, которых могло хватить, если и не на неделю блуждания в темноте, то на несколько дней - это точно. Они бы могли идти быстрее, да Потык периодически останавливался и изучал пещерные своды, чтобы потом удовлетворительно кивнуть головой: правильной дорогой идем, дорогой товарищ.

  - Я вот только одного не совсем понял, - сказал он однажды. - Те, кто резал руны на досках, предупреждали, что каждому предстоит испытать нечто, что являет собой "конец конца".

  Илейко подумал, что конец конца возможен только в том случае, если есть начало этого самого конца. Может быть, для любого человека он один, потому что знаменует полный капец, Судный День, апокалипсис, всемирный потоп - часть вторая, или для каждого - свой персональный.

  - А как нам предстоит это испытать? - поинтересовался он.

  - Ну, предполагается, что время, застывшее, как камень, вновь потечет и увлечет человека за собой. Дальше можем только предполагать. У кого какая фантазия, тот и придумает себе, что ему нравится.

  Илейко подумал, что у него с этим делом все в порядке: рациональность, рациональность и никаких досужих измышлений. Разве что, безвременье - такое дело, что человек при этом, вроде бы, как мертв. Или жив, но сам этого не замечает. Но и безвременье когда-нибудь заканчивается. Тогда человек - оживает, что ли?

  Дорога, оставаясь такой же просторной, начала ощутимо спускаться вниз. Идти стало легче, зато в случае возвращения пришлось бы изрядно попотеть. Илейко выбросил из головы мысль о возможном прекращении похода, но тут же придумал, что они никак не смогут определить, вдруг, они ходят по кругу?

  - Черт, - сказал Михайло. - Надо бы метки какие-нибудь оставлять: вдруг, мы начнем по кругу блуждать? Но вниз идти все-таки гораздо проще, чем наверх.

  Лив не ответил, просто с некоторым удивлением снова определил, что мысли материальны.

  В пещере было ни тепло, ни холодно - вообще, никак. Только слабое эхо их шагов гуляло под сводами, да еще отчетливо слышно каждое дыхание. И такое ощущение, что дышат не только они вдвоем. Да нет, игра воображения и наложение звуковых рефлексий.

  - Игра воображения и наложение звуковых рефлексий, - заметил Потык. - А кажется, что еще кто-то дышит.

  Когда же они вышли? День прошел, либо только его часть? Люди, которые его помнили, позабыли давно, что он есть. А есть, оказывается, хочется. Можно перекусить на ходу. Надо срочно устроить привал. Надо Михайле предложить, чтоб решить насчет остановки. Когда Потык будет впереди, следует отстать, а потом спокойно покушать в одиночестве. В одиночестве здесь, пожалуй, не выжить. Да и незачем мучиться, все равно суждено остаться здесь до скончания веков, так что пора принять свою судьбу без сопротивления.

  Илейко остановился и потряс головой так, что она чуть не оторвалась.

  - Остаться здесь до скончания веков, - сказал он, еле проговаривая слова опутанным вялостью языком.

  - Принять свою судьбу без сопротивления, - так же медленно произнес Михайло.

  - К стене! - закричал, вдруг, лив.

  - За огнем следить! - резко, как команду, добавил гуанча.

  Они едва успели вытащить свои мечи, как пещера наполнилась странными звуками, в которых можно было различить и бряцанье оружия, и поспешные шаги, и прерывистое дыхание, и приглушенное бормотанье. Но не это было главное. Люди могли думать чужими мыслями, путаясь в решениях и становясь от этого чрезвычайно уязвимыми.

  - Не думать о Белой лошади! - крикнул Илейко. - Выбросить из головы все мысли о Белой лошади! Иначе мы погибли.

  Сразу после этого, недовольно шепча что-то себе под нос, в полосу света от факела выдвинулся невысокий парень в юбке. Парнем его можно было считать по той простой причине, что выше пояса на нем, кроме непонятных бус, ничего одето не было. Если же допустить, что это совершенно безгрудая женщина, то ей тогда можно было только посочувствовать. Совершенно круглые лишенные ресниц глаза, яйцевидной формы череп, уши с длинными, почти по плечи, мочками, прямой и резко очерченный нос, мощные надбровные валики - если к этому добавить совсем детский рост и свисающие до колен руки, то симпатичнее создания не найти. Это существо было вооружено зловещего вида крюком с заточенным жалом. Причем, сделано оружие было не из железа, как хотелось бы думать, а то ли из бронзы, то ли из другого металла, отливающего желтизной. Было оно не одно, вот только приятели его прятались где-то в тени.