Лицо кавторанга дрогнуло. Похоже, он был в курсе, что за груз должен доставить в родную гавань.

– Где контейнер? – сухо спросил командир.

– Вот он, – Илья с усмешкой хлопнул себя в грудь. – Контейнер хрупкий, он очень устал, хочет жрать и спать.

И очень прошу: обращайтесь с ним бережно.

Корабль растаял во тьме, его сигнальные огни медленно уползали к горизонту. Догорал ставший бесполезным костер.

Злой повернулся к Шону.

– Ну что, ты добился своего?

Тот молча смотрел вслед уходящему кораблю. Тем временем на берег из зарослей один за другим тихо вышли одиннадцать его точных копий. Злой даже не шелохнулся, будто все так и должно было быть.

Все «Шоны» смотрели в сторону горизонта. Затем разом повернулись к Злому.

– И да, и нет, – разделяя слова между собой, ответили «близнецы». – Ведь и отрицательный результат – тоже результат. Скажи лучше, как ты догадался, что я стал частью Разума?

– Ты же знаешь, догадки – не моя сфера, – спокойно ответил Злой. – Я просто почувствовал.

– Сразу или позже?

– Сразу.

– И ты не побоялся идти со мной?

– Я не боюсь тебя, Разум. Я боюсь человеческой глупости.

– Но почему ты не сказал правду Илье?

– Потому что он считал тебя другом… – Злой вдруг с интересом стал разглядывать «близнецов». – А ты – ты сам – считал его другом?

– Та часть меня, которая отвечает за личность Шона, по-прежнему считает, – ответили «клоны». – Я не борюсь с этим. Как не борюсь с его привязанностью к погибшей дочери.

– Ведь это часть эксперимента, – подсказал Злой.

– Именно. К тому же – весьма небезынтересная его часть. Но теперь этот парнишка увозит в свой край смертельную угрозу. Мой план работает. Это тоже тебя не пугает?

– Нет.

– Тебя не волнует то, что все больше приближает человечество к гибели?

– Я надеюсь, что человеческий разум еще не исчерпал себя окончательно.

– Надо же, это говоришь ты! Тот, кто недавно презирал человечество, предпочитая ему одиночество или общество мутантов.

– Я способен изменить свое мнение. Возможно, как и ты когда-нибудь. Ведь неизвестно, к чему тебя приведут твои эксперименты с людьми и их чувствами.

– Ты считаешь, я смогу изменить свое отношение к людям?

– Время такое. Все вокруг мутирует. Мутирует жизнь, мутируешь ты, мутируют наши мысли. Может, из всей этой уродливой жижи возникнет что-то действительно жизнеспособное?

Двенадцать фигур впились взглядами в Злого. Произнесли, эстафетой передавая друг другу слова:

– Вот потому я все еще терплю твое общество. Ты не похож на остальных людей, ты мыслишь как существо более высокого порядка. А иногда мне кажется, что ты знаешь что-то, чего не знаю я…

Зверь вдруг тяжело поднялся на мощные лапы и неспешно отправился вдоль берега, прочь от противоестественно схожих фигур. Следом отправился и хозяин, бросив на прощание:

– Ничего я не знаю. Кроме одного…

– Что тебя зовут Злой? – насмешливо донеслось вслед.

– Да. Что меня зовут Злой…

Свет свечи лизнул мое лицо. Сплю я чутко, а потому просыпаюсь от любого шороха, не говоря уже о свете. Старательно делая вид, что просто ворочаюсь во сне, я просунул руку под подушку и нащупал рукоятку револьвера.

— Хозяин?

Я отпустил оружие.

— Что тебе, Себастина?

— Простите, что посмела нарушить ваш сон. В вас нуждается корона.

Она любит напыщенные фразы. «В вас нуждается корона» — совсем не ново. У Себастины есть такая слабость, она очень любит гордиться мной, всячески выпячивать мою значимость в глазах общественности, чтобы все вокруг видели, какому важному тану она служит.

— Если кого-то убили, то это может подождать. Мертвые никуда не торопятся.

— Вы правы как всегда, хозяин, но инспектор Аберлейн ждет вас в вашем кабинете с устным императорским поручением. Я осмелилась предложить ему чаю.

Пятый час ночи, за окном зима, до рассвета еще очень далеко. Укутавшись в халат, я покинул спальню и пошел за Себастиной, несущей настольный подсвечник.

— Сидите, инспектор, — сказал я, входя в свой кабинет.

— Мое почтение, тан л’Мориа. Простите за столь поздний визит.

— К делу.

— Да. Вас просят немедленно прибыть в Сады на улицу Магнолий.

— Хм, к господину де Моранжаку? Он самый важный житель этой, с вашего позволения, улицы, насколько я помню.

— Да…

— Если его опять обокрали, то это ваше дело, инспектор, и мои услуги ему не понадобятся.

— Господину де Моранжаку и его семье… — Офицер Скоальт-Ярда осекся, настороженно глянул на Себастину, что не укрылось от меня.

— Я доверяю Себастине как самому себе.

— Да, простите. Господину де Моранжаку и его семейству больше ничего не понадобится, кроме, пожалуй, погребальной церемонии. Они найдены мертвыми за обеденным столом. Все слуги также мертвы. Император пожелал, чтобы вы немедленно приступили к расследованию, соответствующее распоряжение будет утверждено Императорской канцелярией в ближайшие часы.

Я помолчал некоторое время, услышанное надо впитать, а то просто не верится! Верховный государственный обвинитель и все его семейство отправились в свое Изначальное Царство… или в какое там посмертие верят люди? А Император приказывает мне…

— Слово Императора — закон. Дайте мне собраться.

— Конечно.

Себастина помогала мне одеться.

— Запонки, хозяин.

Запонки моего отца, старомодные, крупные, из почерневшего серебра в форме щитов. В каждую вставлено по выпуклому ярко-желтому янтарю. Единственная материальная память о нем, которую я всегда ношу с собой.

— Зеркало.

Хм, белки налиты кровью от хронического недосыпания, а в остальном все как всегда. Мужчина, тэнкрис, выгляжу старше своих лет (спасибо военному прошлому), волосы черные, не по моде коротко стриженные, кожа белая, без перламутрового отлива (увы, нет во мне древнейшей крови), зрачки вертикальные, как и у всех тэнкрисов, цвет багровый — от отца. Он пришел из Темноты вслед за матерью, и скверный цвет глаз — это его мне наследство вместе с резкими чертами некрасивого по нашим меркам лица. Впрочем, меня всегда все устраивало.

По привычке огладив серый пиджак, я принял плащ-пальто и цилиндр. Не забыл захватить трость и вышел из дома. Себастина последовала за мной.

Я редко бываю в Императорских Садах, ибо мне нечего делать в этом приюте изнеженных и пресыщенных хозяев жизни. Между ними и мной существует некий обратный симбиоз, если можно так выразиться. Знать не желает видеть меня, а я не желаю обретаться в ее кругах. Поэтому и живу в Олдорне, районе спокойном, пристойном, но не таком престижном.

Особняк де Моранжаков, четырехэтажный дворец с фигурными колоннами, окруженный парком, находится на улице Магнолий. Улицы в Императорских Садах имеют весьма условное значение, поскольку резиденция каждого уважающего себя аристократа или высокопоставленного чиновника всенепременно окружена большим ухоженным парком. В последние годы стали считаться модными лабиринты из живой изгороди и деревья, подстриженные в правильных геометрических формах. Все-таки разумным существам свойственна склонность к издевательству над природой. Обычно соседи ездят друг к другу в гости в каретах.

Казенная карета въехала в кованые ворота с фамильным гербом де Моранжаков и подвезла нас к парадному входу. Окунувшись в ночной предрассветный холод еще раз, мы проследовали внутрь. На всякий случай, больше из собственной прихоти, чем из необходимости, я приколол прямоугольник инсигнии, знак моих высших полномочий, на повязку-галстук. До сих пор нравится ощущать реакцию людей, когда они понимают, кто этот тэнкрис, идущий навстречу.

Я двинулся в трапезную впереди инспектора, показывая, что бывал здесь раньше. Констебли стоят чуть ли не на каждом шагу, все осматривают, проверяют, что-то строчат в блокнотах. Ох, господа, если бы от вашей нарочитой занятости была хоть какая-то польза, спать бы мне сейчас спокойно в своей кровати!