Эти ходы-норы существовали всегда, только в одних землях их больше, в других меньше. В одной далекой стране, что за Индией (имеется ввиду, конечно же, Вьетнам, примечание автора), народ даже приспособился по ним ползать по своим делам. Утром уползет, а через месяц вернется, сытый, довольный и нос в земле. Где был? Да мало-мало бандитствовал, а прятался под землей - поди, излови. Вся страна в ходах.

Загадочный червь редко кому попадается на глаза, а уж если попался, то некому об этой встрече потом рассказывать. Разве что мифическому Гераклу, схватившемуся однажды с таким не на жизнь, а насмерть. Его поединок с Лернейской Гидрой, где древнему герою удалось порубить ее в капусту - хороший повод, чтобы восхититься Геракловой силой и отвагой. Добрыша раньше в глубине души полагал, что Змей Горыныч и Гидра - это одно и то же, теперь же он в этом усомнился.

Хоть, зачастую и называют их одинаково - käärme (змей, в переводе с финского, примечание автора) - но суть у них разная. Рожденный ползать - летать не может. Змей Горыныч - и на земле удалец, и в воде пловец и даже в небе молодец, а Гидра - в небо подняться не в состоянии, зато прекрасно чувствует себя под землей. С такими-то жвалами на своих отростках, любую почву прогрызть сумеет! Но ничто змеево ей не чуждо: плавает, падла, как угорь. Поди разбери, что за Морской Змей обрушился на какое-нибудь беззащитное суденышко с грузом голых женщин на борту - Горыныч, либо Гидра? Merihirviö (морское чудовище, в переводе с финского, общее название для обоих Змеев, примечание автора). Еще один хитрый парень с ним сражался, уравнивая, так сказать, в правах Змея и Человека (Tasaja - уравнитель, в переводе с финского, примечание автора). Он еще в лабиринтах бегал, мотая нить, словно собираясь что-то штопать (Parsija - штопальщик, в переводе с финского, примечание автора). Или это разные люди? Добрыша слегка утомился после этой веселенькой ночки (на самом деле, конечно, Персей - победитель Гидры в Йоппе, а Тесей - Минотавра на Крите, примечание автора).

Об одном он догадался, даже не пытая Маришку лишними вопросами. Червь, с которым им пришлось сражаться, забился когда-то под Смоленские грязи, и начал своим традиционным промыслом заниматься: ему голых красавиц подавай. Кушает их и звереет.

А Маришка - не просто колдовщица-поляница. Каким образом она вступила в преступную связь с Гидрой - одному Богу известно. Скорее всего, не по собственной воле, подставил ее кто-то. Причем этот кто-то был мужского пола и большой любитель барышень: заманит новую - и под кровать. А там уже червь копытом землю роет, деликатес ему надобен. Но Маришке удалось перехитрить этого мужчину с явной патологией в психике, он сам угодил в "лапы" своего земного друга. И оказывается, что в голом виде, да с общим набором плотских запахов - червь разницы не чувствует, лопает и не морщится. Разве что мужчины слегка козлом отдают, но только чуть-чуть, Гидра на это "глаза закрывает".

- Ну, а что взамен давал Змей? - спросил все-таки Добрыша. - Неужели всего лишь золото и бриллианты? Или еще чего?

- Ничего, - вздохнула Маришка в ответ. - Только камни.

- Рубины и алмазы? - деловито поинтересовался Вася и получил утвердительный кивок головой.

Добрыша с Василием отошли к своей повозке, якобы, чтобы проверить ее целостность.

- И чего теперь делать? - спросил Казимирович.

- "Свет и тьма, жизнь и смерть, правое и левое - братья друг другу. Их нельзя отделить друг от друга. Поэтому и хорошие - не хороши, и плохие - не плохи, и жизнь - не жизнь, и смерть - не смерть. Поэтому каждый будет разорван в своей основе от начала. Но те, кто выше мира, - неразорванные, вечные" - ответил Добрыша. И пояснил. - Евангелие от Филиппа, десятый стих.

- Так это же апокриф! - сбившись на укоризненный шепот, заметил Василий.

- Но слова - не хуже, чем в евангелиях, - пожал плечами лив. - Мы не вправе судить Маришку. Предлагаю нам просто уехать. Пусть все будет так, ка должно быть.

- Да, ситуация! - Вася даже поджал губы. - И девка-то она правильная, оставлять жалко, но и с собою брать - никак. Гидру эту поганую сдерживала, не позволила ей самой поиском пропитания заниматься. А то, представь, сколько лишних жертв могло бы образоваться! Ведь не всякого-якого она кушать может, ей только с феромонами подавай! Задавила бы десяток, а съела только одну.

- Не каждая ведьма - сука, - согласился Добрыша.

Они вернулись к Маришке, которая стояла, развернув плечи, и глядела на подымающееся солнце.

- И что с Гидрой теперь? - без обиняков спросил Василий. Он хотел приобнять женщину за плечи, но отчего-то не решился.

- Так ушел червь. Больше сюда не вернется, - не отрывая взгляд от пока еще красного светила, ответила она. И добавила, предваряя следующий вопрос. - В зеркале увидела.

- Вий сказал? - чуть ли не с ехидцей в голосе поинтересовался Вася.

- Вий никому ничего не говорит. Я сама увидела.

- Так как же ты теперь жить будешь? Может, с нами?

Маришка повернулась к ливонцу и внимательно посмотрела на него. Добрыша попытался отойти, но споткнулся об атамана.

- Развяжите меня! - жалобным голосом сказал тот. - Мне в туалет надо.

Он рывком поставил шляхтича на ноги, которые у того сразу же подогнулись в коленях, перерезал ножом путы и погрозил перед носом пальцем:

- Смотри у меня! В третий раз не пощажу. А если узнаю, что Маришке что-то дурное сделал - приду и кожу сдеру с живого. Понял? Кстати, сдается мне, что в туалет тебе уже не надо.

- Третьего раза не будет, - растирая запястья, проблеял атаман. - Уж не извольте беспокоиться, Илейко Нурманин и кожемяка! Ноги моей в этих местах больше не будет.

- А руки? - спросил Добрыша, которому очень не понравилось, что его величали другим именем. - Руки в этих местах будут?

Шляхтич окинул лива странным взглядом и пошел со двора прочь, стараясь убраться побыстрее, отчего отчаянно семенил ногами.

Дальнейший поход к Риму прошел без эксцессов. Казалось, потрясения и испытания, выдержанные в Смоленских грязях, исчерпали меру приключений, выделенные им. Лихие люди им больше по пути не попадались, нелюди держались от них подальше, разве что ступица колеса телеги однажды потребовала ремонта - вот и вся незадача.

- А я, честно говоря, полагал, что эта самая Маришка - и есть настоящая ведьма, - сказал однажды Добрыша.

- Разве бывают ненастоящие? - вздохнул Василий. Встреча с панночкой здорово потрясла его. Можно даже сказать, сначала возвысила над всем этим суетным миром, а потом прибила, как муравья внезапно рухнувшим на него деревом: жить можно, но куда ни дернись - везде тяжесть. Затосковал он, чего раньше с ним не случалось.

То ли склад характера, то ли специфическая профессия - быть всегда в разъездах - привели к тому, что семейная жизнь у него не задалась. Никто не хотел связывать себя с ним, как и с его тезкой Васькой Буслаевым.

Но Буслай был человеком с распахнутой душой, даже, чересчур распахнутой, что делало его присутствие несколько неуместным среди людей подверженных эгоизму, в большей или меньшей степени. Вот Буслаев и метался по жизни, как пес на привязи: то в одну сторону, то в другую, но убежать совсем - цепь не позволяет. Привязью для него были честность и доброта.

А Василий Казимирович редко испытывал терзания от каких-то моральных травм: ну, надул кого-то - эка беда, издержки профессии. Главное - довести дело до конца. А потом - забыл, и хоть трава не расти.

Но Маришку забыть не удавалось.

- Ну, будет она красивой еще десять лет, двадцать лет, может, тридцать, - пробормотал вслух Вася, словно что-то кому-то доказывая. - Потом все равно постареет.

- А ты останешься вечно молодым, - хмыкнул Добрыша.

- Да не в этом дело, - махнул рукой Казимирович.

- А в чем?

- Да ни в чем. За другого она меня принимает, понимаешь ты?

- Конечно, понимаю, - пожал плечами лив.