— Не то слово, Коля, не то слово…

— Ты подозреваешь, что это тоже дело рук Секирина?

— Да черт его знает! — Сухов поморщился, словно от зубной боли и снова опрокинул в себя залпом бокал дорогого алкоголя. — Я уже ни в чем не уверен, просто мое чутье с ума сходит, когда я думаю обо всех этих событиях…

Немного подумав, генерал переключился на другую тему.

— Знаешь, по моей задумке, Секирин сам должен был ко мне приползти при первых же признаках опасности. Я же специально засветил его возле покойного Свиридова, чтоб его увидели все, кому надо. Думал, Секирин прибежит ко мне, роняя от страха кал, когда поймет, что за ним началась охота. А в том, что она начнется, я не сомневался ни секунды, слишком уж пристальное внимание на мое ведомство обратилось с того дня, как нам передали дело Свиридова. И вот тут-то я, во всем белом, с отеческой улыбкой на устах, должен был привести блудного сына к присяге, чтоб служил он на благо отчизны до конца своих дней и поминал меня самым добрым словом, как спасителя и защитника своего…

— А ты, когда это затевал, не боялся, что его просто и незамысловато убьют?

— Думал, конечно! Коля, я в угрозыске столько лет просидел, ты что, думаешь, я совсем дурак? Ты меня чем слушал вообще? Я ж тебе русскими буквами сказал, что приставил к Секирину наблюдение!

— Ты не так сказал. Ты сказал, что у тебя его увели прямо из-под наблюдения, — откровенно усмехнулся собеседник, — а это совсем другое.

— Не цепляйся к словам! — Недовольно проворчал Сухов, сморщив нос, будто от неприятного запаха. — Кто ж знал, что они такими прыткими все окажутся?

— Понятно… но ты уж не обессудь, требование не привлекать к расследованию никого постороннего, кроме сотрудников твоего Управления не я придумал. Я вообще боялся, что мне за этот твой финт с приглашением медиума голову оторвут… и даже как-то теперь самому жаль, что ничего из этого не получилось.

— «Не получилось» — это ты еще мягко сказал! Этот проклятый упрямец послал меня, как щегла малолетнего. Меня! После того как я ему открыто предложил помощь и содействие! Ты представляешь?! — Генерал стукнул по подлокотнику и зашипел от боли, когда резной узор какой-то из своих выпирающих частей больно врезался в ребро ладони. — В общем, я не сдержался и тоже немного сглупил, приказав ребятам из силовиков упаковать его.

— Ты меня начинаешь путать, Андрей. Так медиум сейчас у тебя? — В голосе Николая прозвучал намек на раздражение, но генерал предпочел его не заметить.

— Ага, аж три раза. Просто он будто нарочно засветился на одной вечеринке у какого-то мажора, и я лично поехал туда чтоб переговорить с ним. А когда переговоры провалились, посчитал, что слишком опасно отпускать его одного… однако кто-то очень умело его у нас отбил, да так, что… — Сухов ненадолго замолчал, смерив своего знакомого оценивающим взглядом. — Впрочем, ты гражданский, ты не поймешь всего абсурда ситуации, когда какая-то кучка выпивох с легкостью избивает прекрасно сработанную группу силового захвата, пусть и без спецсредств. Просто поверь мне на слово, все это очень странно! Я уж начал бояться, что нас опередили и Секирина у нас увели, но совсем недавно он сам позвонил одному из моих сотрудников, с которым имел приятельские отношения, но мой растяпа его просто послал и не захотел разговаривать! Так что я не знаю, что и думать…

— И чего ты так к этому несчастному Секирину пристал? Зачем было так человеку жизнь усложнять? Что, без него талантливых филёров мало?

Сухов недовольно сверкнул глазами на своего собеседника.

— Чего я прицепился?! А того, Коля, что мне это сраное дело всучили и не слезают, пока я результатов не дам! Ты же в числе первых и стоишь, кто меня дерёт, как козу! А я не Хоттабыч, знаешь ли! Я не могу из лобка волос дернуть и убийство раскрыть, понимаешь ты это или нет?!

— Да тихо-тихо, Андрей, не заводись! — Николай примирительно поднял ладони, чуть не пролив на себя коньяк. — Ты же прекрасно знаешь, что этим расследованием периодически интересуется сам премьер. А тот без ведома начальства и пальцем шевелить не станет. А поскольку начальник у него только один… ты и сам догадываешься кто, то ты можешь представить, какое давление оказывают на меня, как на твоего куратора.

— Представляю, — покладисто согласился Сухов, — и мне очень интересно, почему это дело всучили мне, и поставили следить за ним гражданского человека, а не передали целиком «безопасникам». Но моей заднице от этих мыслей нисколько не легчает.

— Моей, к сожалению, тоже.

Мужчины, не сговариваясь, выпили и немного помолчали, пока хозяин кабинета не прервал затягивающуюся паузу.

— И все-таки, чем тебе этот Секирин может помочь? Неужели он один лучше, чем весь твой штат оперативников?

Полицейский поджал губы, будто пытался не позволить словам вырваться наружу, но все же тяжко выдохнул:

— Лучше…

— Что?! — Теперь хозяин кабинета искренне удивился. — Я не верю своим ушам! Ты признал, что кто-то лучше тебя?

— А ты вот поверь, Коля. Секирин — уникум. Я иногда думаю, что он и правда может разговорить мертвого, потому что иных объяснений придумать не могу.

— С чего это ты, Андрей, уверовал в паранормальное? Ты же всегда был скептиком. На старости лет чудес захотелось?

— Не ёрничай. Знал бы ты, какие дела он распутывал, когда я еще в уголовном розыске подполковником сидел, то и сам бы уверовал. Кстати, благодаря Секирину я и получил тогда заветную третью звездочку на погоны. Помнишь, Чертановского потрошителя в две тысячи третьем? Одиннадцать располосованных трупов, ни одной улики и массовая истерия?

— Припоминаю. Вроде это был поехавший военный разведчик, который искал внутри людей инопланетных агентов. Информационное пространство долго тогда бурлило. Так ты хочешь сказать, что это…

— Именно. Секирин вышел на маньяка через два дня. Всего два грёбанных дня, когда мы безрезультатно бились над поисками полтора года. И если бы не его вмешательство, то я так и сидел бы в замшелом РОВД, и даже тебя, Коля, не знал.

— Ты преувеличиваешь…

— Я не склонен преувеличивать, поверь! — С нажимом парировал Сухов. — И сейчас я тебе говорю, как на духу, не будет у меня Секирина, то и это дело встанет колом, потому что это уже сейчас железобетонный глухарь! Прими как факт.

— Ладно, я тебя понял. У тебя какой-то конкретный план есть?

— Да как тебе сказать… — генерал замялся, размышляя, стоит ли о таком говорить вслух, но, в итоге, все же решился. — Коли уж я умудрился так облажаться с его захватом, то, полагаю, он теперь добровольно на контакт не пойдет. Он и раньше не особо спешил… Так что выход у меня теперь только один. Я собираюсь упечь его за решетку.

— М-м-м… прости, я тебя не расслышал.

— Не паясничай, Коля, все ты расслышал! Я хочу Секирина посадить на зону.

— За что?

— Правильный вопрос не «За что?», а «Зачем», — наставительно прокомментировал генерал. — Затем, что на тюремной баланде человек становится более сговорчивым, и охотней идет на сотрудничество.

— Я тебя понял, Андрей Геннадьевич, дальше можешь не продолжать. Если ты считаешь, что это единственный выход, то я готов помочь тебе. В меру своих скромных сил и возможностей, и даже немного сверх этого.

— Спасибо, Николай, я знал, что ты поймешь меня.

И, ставя точку в этом разговоре, округлые бокалы в руках двух мужчин с легким мелодичным звоном соприкоснулись друг с другом.

Сегодня в коридорах ведомства было как никогда многолюдно, и каждый встречный смотрел на Андреева так, будто пытался сказать: «Я знаю, к кому ты идешь, знаю, зачем!», и капитан внутренне сжимался от этих взглядов. Но, тем не менее, продолжал шагать в нужном ему направлении.

Конечно же это все неправда. Никто из окружающих ни о чем не знает, и вряд ли даже догадывается, это просто невроз и разыгравшееся воображение. Ведь в ином случае, при появлении даже самых ничтожных подозрений, его бы давно уже начали «колоть» с особым пристрастием федеральные дознаватели. А коли этого не происходит, то и накручивать себя нечего.