Белые люди писали свои руны на изготовленных из бревен плотов табличках, чтобы добытые знания никуда не делись с их исчезновением. Испуганные аборигены прозвали их ронго-ронго, потому что пугались даже стержня, стило, которым выводились письмена на податливой древесине (ranko - стержень, в переводе с финского, примечание автора). "Ай, шайтан", - шептали они друг другу и для пущей важности повторяли каждое слово дважды. Через несколько столетий один голландский парень, Роггевен, приплывет на остров и привезет с собой попов. Те самым первым делом уничтожат в огне все таблички. Что поделать - гены! 

  Алеша уже не выходил из забытья даже для того, чтобы протопить постепенно теряющий тепло дом. Тело оцепенело, дыхание сделалось редким и поверхностным, мозг, не получая достаточно кислорода, приостанавливал все жизненные процессы. Не было в этом мире силы, которая могла бы помочь умирающему ливонцу. Тогда пришла сила не от Мира сего.

  Где-то на острове Пасхи в неизвестном времени, освещая себе дорогу красным светом статуэтки, Илейко и Потык дошли до вырубленных в твердой породе ступеней, ведущих вниз.

  - Как там было - надо идти вниз на один уровень, чтобы подняться вверх? - спросил лив.

  Михайло, стоящий рядом кивнул головой, соглашаясь, и, вдруг, вздрогнул.

  - Ты его видел? - спросил он, указывая головой на угол, где терялся красный свет, переходя в мутную мглу. Ему показалось, что там стояла вполне человеческая фигура, колеблющаяся и прозрачная. Призрак, одним словом.

  - Нет, - ответил Илейко. - Не видел. Пошли, что ли?

  Они без задержки одолели ступени, которые перешли просто в наклонную поверхность, плавно ведущую вниз. Спускаться было легко, а это всегда предшествовало трудному подъему.

  - Осторожно! - сказал Алеша, но было уже поздно.

  Камень возле ноги лива сдвинулся, словно сам по себе, откатившись в сторону. Открылась дыра таких размеров, в которую свободно мог вместиться мужчина средней упитанности роста выше среднего, да что там - даже высокого роста. Илейко ничего не успел предпринять, например, передать светящуюся статуэтку гуанче, ухнул в дыру и не мяукнул.

  Потык озадачился произошедшим событием: свет пропал, товарищ сгинул, со всех сторон на него начало зариться одиночество. Он покряхтел для приличия, опускаясь на колени, и полез следом за ливом. Едва он скрылся в дыре, камень встал обратно.

  Многое на этом острове было странным и загадочным. Валуны особенно.

  На поверхности земли возле самого океана лежал камень, ничем не примечательный, если бы не притягивал к себе железо, золото, бриллианты и прочие предметы личного обихода. Кролики возле этого куска скалы переставали размножаться, курицы - летать, кудахтать и ходить, люди покрывались потом и принимались отчаянно паниковать. Все железное составляющее их карманов, подвесок и, в некоторых случаях, желудков начинало мелко и противно вибрировать, обостряя приступы диареи даже у тех, кто не был им подвержен. Компасы сходили с ума, а песочные часы замирали, будто закупоренные. Его так и прозвали "магнитный камень", причем никакой достоверной информацией о его происхождении никто не владел.

  Глубоко в пещерах можно было найти братьев-близнецов этого валуна, не столь на виду, но не менее грозных. Вот один из таких "братьев" и сдвинулся, словно почувствовал иную, живую энергию большого человеческого сердца. А Илейко попался, ну, а Потык поддался.

  Дыра, по которой улетел Нурманин, спускалась достаточно круто, так что гуанча цеплялся за стенки изо всех сил, чтобы не улететь следом. Он не тратил время на взывания, просто лез вниз, теша себя надеждой, что его товарищ сориентируется и каким-нибудь образом не разобьется в лепешку. Призрак, который общался с ними, как полагал Михайло, тоже пропал, ну да тому не было надобности мучить себя напряжением и неудобствами.

  Потык нисколько не корил себя за то, что не ушел с морским царем. Он воспринимал жизнь легко и просто, как настоящий гуанча. Что есть - то и должно быть, значит, надо это дело просто пережить. Сослагательного наклонения у гуанчей не существовало.

  Когда он содрал уже всю кожу с ладоней и коленей, почувствовал слабое дуновение воздуха: снизу поднимался легкий сквознячок. Стало быть, он где-то пропустил ответвление вбок, выходящее в какую-нибудь залу. Но так как Илейко еще труднее было обнаружить этот выход, он не стал возвращаться в безнадежном, как ему казалось, поиске.

  Зато чуть погодя почувствовал, что он теперь не один - к нему по скрытому проходу кто-то начал двигаться. Это движение не сопровождалось никакими зловещими звуками, только методичным пощелкиванием, сначала очень далеким, потом более явственным.

  Сколько Потык ни вглядывался себе за спину в надежде увидеть хоть какой-то светлячок, означающий конец пути, не видно было ни черта. Ну а пройденная тьма явно содержала преследователя. Любой человек, в том числе и гуанча, почувствует себя в такой ситуации крайне неловко. Так неловко бывает только тогда, когда от страха организм выражает готовность выкинуть какую-нибудь штучку.

  Михайло ускорился в своем спуске, щелчки тоже сделались интенсивнее. Однозначно, это было преследованием. В темноте подземелий редко живут добрые и пушистые котята, шанс встретить безжалостного и прожорливого убийцу настолько велик, что становится фактом по умолчанию.

  Гуанча мог, конечно, выхватить из-за спины меч и принять бой, но толку в этом, вероятно, было бы мало. Размахивать оружием вслепую, полагаясь только на слух, и верить при этом в свою победу мог, пожалуй, только идиот. Дураком Потык не был. Сейчас он был дичью.

  Мысль о летающем Илейке куда-то ушла, Михайло начал спускаться, совершая какие-то неуклюжие прыжки, совершенно позабыв о содранных в кровь ладонях. И преследователь, остановившись на долю мгновения, вероятно, чтобы слизнуть кровь, оставленную человеком на камне, помчался в погоню в полном вожделении.

  Потык уже чувствовал на себе чье-то зловонное дыхание, чьи-то рецепторы оценивали его размеры и отмечали каждый удар его сердца. До стремительного и смертельного удара осталось не так уж и долго ждать, Михайло прыгнул вниз.

  Вообще-то, корректнее следует сказать, что не прыгнул, а просто прижал к себе руки и ноги - уж легче разбиться там, внизу, либо вылететь, как пробке, с другой стороны Земли, чем попасться на клык какой-то отвратительной твари.

  Потык сразу же пребольно ударился о какой-то выступ, отскочил к другой стенке дыры, весьма неровной и бугристой, и уже готовился лететь дальше, как откуда-то сбоку высунулась рука, схватила его за шиворот, произнесла нецензурное выражение, и втащила в боковой ход.

  Умирающий красный огонек осветил зверское лицо Илейки, его безумные глаза, и слабо блеснувший меч, в то время как он высовывал клинок в дыру режущей кромкой наверх. В следующий момент на оружие обрушился кто-то скользкий, бесформенный и достаточно большой - даже больше человека, пожалуй.

  Этот кто-то разрезал себя чуть ли не наполовину, но умереть от болевого шока не торопился. Зависнув на мече, как на жерди, он отчаянно защелкал по стенкам жалом, отращенным прямо из самого зада. Ну, или это был такой хвост.

  - Бей, сволочь, - отчаянно прошипел Илейко, пытаясь выдернуть свой меч из туловища монстра.

  Вдаваться в подробности побудительного обращения, к нему или к чудовищу относящееся, Потык пока не стал. Он выдернул свой клинок и начал им кромсать на части своего былого преследователя. Это было не очень удобно, потому что два взрослых мужчины в самом расцвете творческих и физических сил, не могли уместиться рядом друг с другом в тесном подземном ходе.

  Но, тем не менее, Илейке удалось вытащить из тела бесцветного монстра свой меч, а тыкающему из-за его плеча Михайле - отхватить то самое жало, которое упало к ним под ноги и скрючилось.