- И это змей, - выдохнул лив, когда конвульсивно дергающееся тело улетело куда-то к центру Земли.

  - Скорее, червь, - согласился гуанча. - Расплодились, гады. Кто - сволочь?

  - Забей, - ответил Илейко. Ему вспомнился поединок со Змеем Горынычем и показалось, что тогда было проще (см также мою книгу "Не от Мира сего 1", примечание автора). - Огонек у нас скоро издохнет.

  Действительно, свет в статуэтке еле-еле рдел.

  Вообще-то лишь только при помощи этого хитрого, либо нехитрого источника Илейко и зацепился за боковой вход. Фигурка, упущенная из рук ливом, кувыркалась вниз быстрее, чем он сам. А Нурманин развел в стороны ноги и даже выхватил меч, пытаясь им зацепиться за стену. Скорость падения уменьшилась, но увеличилось количество ударов по всем неровностям хода. Смотреть был некуда, поэтому Илейко смотрел вниз и отметил про себя, что начал приближаться к своему летящему вниз источнику света. Он даже его догнал, но не перегнал, потому что всеми своими конечностями лив постарался удержаться за открывшуюся боковую нишу, куда статуэтку и швырнуло. Это ему удалось. А потом прилетел Потык. А потом спустился червь.

  - Что дальше-то делать будем? - спросил Илейко.

  - Идти на закат, - ответил Михайло и потряс руками, словно чиганская танцовщица.

  Никто из них не имел ни малейшего понятия, где они находятся, а сгущавшаяся по мере умирания света тьма язвительно намекала: "Вы в полной заднице, ребята". Они полезли по узкому лазу прочь от хода, идущего вниз. Вылезли, конечно же, к камню, перекрывавшему проход. Фигурка уже давала лишь слабую искорку, которая не могла ничегошеньки осветить вокруг.

  Илейко несколько раз поднес свой меч к преграде, а потом заметил:

  - Обычный камень.

  - И что?

  - Так сдвинем его.

  Они попытались стронуть валун с места, лив - руками, а Потык - ногами, и это им удалось. Сначала еле заметно, потом сильнее камень закачался под напором, а потом, неожиданно, просто откатился в сторону. Люди не успели перевести дух, потому что с той стороны им в глаза ударил свет. Вообще-то свет - не свет, а какое-то искажение света. И еще: в получившемся проходе кто-то стоял.

  - А я уж думал, ты нас потерял, - произнес Михайло с явным облегчением в голосе.

  - Отсюда надо выходить, - ответил Алеша. - И, как можно скорее.

  В пещере, куда они выбрались, тьмы, как таковой, не было вообще. И Илейко, и Потык сначала думали, что резь в глазах от того, что отвыкли они зреть что-либо, но, сколько бы ни держали веки прикрытыми, сколько бы ни моргали, а лучше видеть не стали. Свет преломлялся во всех направлениях, словно воздух состоял из маленьких зеркал. Приглядеться к чему-нибудь было невозможно: видение начинало вибрировать и туманиться.

  - А я тебя теперь тоже вижу, - сказал Илейко, помахав перед Алешей своей широкой, как весло, ладонью. Может быть, этим движением он хотел разогнать наваждение, но этого не произошло.

  - Надо уходить, - повторил Алеша, отчего-то огорчаясь.

  Вероятно, его разум принял то, чего не хотело допустить тело: чем меньше у него оставалось жизни, тем сильнее на него действовала Мана, смертная сила.

  Люди в этих уровнях подземелий жить не могли, это было сродни с огнем, попавшим в воду, либо, наоборот - с водой, угодившей в пламя.

  - И как здесь кто-то мог выживать! - сказал Михайло.

  У яйцеголовых были красные глаза, поэтому и у истуканов они были изображены такими же. Вряд ли это было простым совпадением. Как уже упоминалось, жители подземелий могли выбираться наверх, но почему-то предпочитали этого не делать. Их наряд, при появлении на поверхности состоящий из поставленных торчком перьев, вызывал у аборигенов благоговейный трепет и раздражение у рыжебородых. Покорные дикари отождествляли яйцеголовых с Человеком-птицей, который и есть бог. Белые же были другого мнения, но им никто не интересовался. Аборигены соседей по острову старательно избегали и не отказывали себе, если предоставлялась возможность совершить им вред. Вообще-то, тактика диких людей с материка оказалась самой действенной. Они выживали любой ценой, и это им, в конце концов, удалось.

  А куда подевались большие белые люди с синими, как море глазами? Только Кон-Тики знает (об этом у Тура Хейердала, примечание автора).

  Но кое-что эти отважные путешественники на плотах успели сделать. Они сумели слегка отсрочить обволакивающее Землю зло, но, с другой стороны, именно из-за них Мана пошла другим путем, не через своих адептов и их производные, а через обычных людей. Но кто же мог такое предположить?

  Были уже готовы истуканы с шапками-концентраторами на головах - тоже весьма впечатляющего размера: высота шапки в рост человека и диаметр в полтора раза больше. Их сделали из глины, подвергнув в гигантских печах необычайно высокой термообработке, и водрузили на макушки каменных гигантов без всяких крепежей.

  Но то ли время было упущено из-за отчаянного сопротивления рыжебородых парней, то ли изменилось само отношение к человеческому упорству и несгибаемости: если врага нельзя уничтожить, его надо приручить. Впрочем, в этом приручении для яйцеголовых длинноухих парней роли уже не было отведено никакой. Они сделали свое дело.

  Как поднялись Илейко и Потык из этого бликующего светом подземелья, они даже не помнили. Просто шли вперед, временами выполняя указания Алеши, чтобы повернуть в нужном направлении. Несколько раз им перебегали дорогу невысокие существа, похожие на людей в килтах, но напасть они не отваживались. Целую вечность они добирались до места, где произрастал совсем задичавший сад, да стояли заброшенные хижины. Они напились дождевой воды, которая притекала откуда-то с поверхности, съели несколько плодов и намеревались слегка отдохнуть, но Алеша запретил это делать.

  - Кого-то ты мне напоминаешь, - сказал однажды Илейко. Они шли уже в полумраке и посматривали по сторонам, чтобы не пропустить одну из светящихся статуэток, коль та повстречается по пути.

  Алеша, чем темнее становилось вокруг, тем отчетливее обозначался чертами фигуры и даже лица. Только глаза его оставались черными кругами, будто всегда в тени.

  - Так ты же поп Миша из Герпеля! - обрадовался Илейко. - Точно.

  Алеша глубоко вздохнул и пропал. Больше в пещерах Пасхи двум товарищам он не показывался. Он вообще больше нигде не показывался, обнаружив себя лежащим на полке в бане, расслабляющее тепло со всех сторон, а на лбу обжигающе холодная повязка со льдом. Попович знал, что замерзающим людям, порой, приходят ощущения тепла и покоя, желание спать и никогда не просыпаться.

  Но тогда замерзал он не в одиночестве - кто-то, кого не удавалось никак разглядеть, приподнял его голову и влил в рот сладкий и терпкий горячий настой.

  - Ну, вот, уже сам пить начал, - проговорил незнакомый голос, и ему чудовищно захотелось спать. Но спать нельзя, можно замерзнуть. Надо еще Илейке Нурманину помочь и его товарищу Михайло Потыку. Только, где они? Да и сам он - где?

  Полузамерзшего Алешу Поповича подобрал Сампса Колыбанович.

  Едва дождавшись, когда закончится снежный ураган, он встал на лыжи, ослушавшись наставлений своей пассии, прозванной в деревне "Синицей" (talitiainen - большая синица, в переводе с финского языка, примечание автора). Что-то заставляло его двигаться в сторону от обжитых мест, за топи Гатчи, за мхи Габанова. Что-то, словно, звало его, просило и нуждалось в его присутствии. Сампса, по обыкновению, коснулся обеими ладонями земли на самой высокой точке горы, где стояла Сари-мяги. Ветер постоянно сдувал с нее снег, так что для этого не пришлось закапываться. Он ничего не почувствовал, но это его не обескуражило - требовалось время, чтобы ощутить землю.

  Понять, что же, собственно, его так обеспокоило, удалось почти сразу. Скорее всего, и старец Александр Свирский внял далекому позыву о помощи и постарался усилить чужую просьбу, потому что сам он никак бы не успел добраться до нужного места вовремя. Сампса был знаком со старцем, но их встречи, если таковые случались где-нибудь в приладожском лесу, всегда были очень непродолжительны по той простой причине, что их жизненные пути шли параллельно друг другу. Поэтому суоми к Свирскому в гости не ходил, а тот вообще ни к кому не ходил. Так и жили, сохраняя уважение друг к другу.