В ту ненастную ночь под крышей шалаша каждый узнал для себя много, а уж, сколько всего довелось услышать потрясенному гуанче! Он всегда жил, уверенный в конечности земли, в ограниченности людей и обозримости будущего. События последних месяцев здорово потрясли его мировоззрение.

  Это был последний осенний дождь, к утру ветер разогнал все тучи, а сам после этого стих, словно затаился. Сделалось свежо, и запахло первым снегом. Михайло же попусту тянул в себя студеный воздух - никаких запахов, в отличие от товарищей, он не улавливал. Только дым с далекой деревни, лежащей по пути, где готовилась добрая еда, щекотал его ноздри.

  Чем ближе к Ильмень-озеру они подходили, тем холоднее делалось вокруг. Конями разжиться не удалось - ни у кого не нашлось достаточно средств, чтоб обзавестись транспортом. Все последние сбережения Добрыши ушли на еду, а еда - в безразмерные желудки могучих мужчин, организм которых требовал обильного питания в связи с сезонным похолоданием.

  Ни в Добрыше, ни в Илейке, ни, тем более, в Михайло Потыке, ливонский люд не признавал богатырских воителей, о которых уже начинали слагаться песни. И те сговорились сохранять свои имена втайне подальше от греха. Только гуанча пускай представляется, кем хочет - на его счет песен пока придумано не было. Возвращаются в родные края отслужившие срочную службу у куявов в Греции парни - вот и все объяснения, которых было достаточно, чтобы устроиться на ночевку, перекусить и двигать, себе, дальше. Ни грамот, ни ярлыков никто не спрашивал, только встречные попы подозрительно косились глазами. Может, они по жизни были косыми, или положено им по статусу таким вот образом глядеть по сторонам.

  Один раз встретились им даже какие-то князья, высунув язык, трусящие в столицу. Хотя, вообще-то, трусили какие-то незнакомые озабоченные долгим бегом собаки, а сами они, конечно, восседали на жеребцах и роняли через своих коней конский навоз - уж больно гордые они были. Но и Добрыша, и Илейко отвернулись и накинули на головы капюшоны, чтобы не привлекать внимания. Только Потык глазел по сторонам, не прячась. Но его наивный детский взгляд можно было принять за прихоть слабоумного странника - косая сажень в плечах. Поэтому на трех товарищей никто внимания не обращал.

  Они сами обратили внимание на себя, но чуть позднее, уже, будучи в Новгороде, да что там - уже в доме Добрыши Никитича, где его жена Настенька торжественно и празднично выходила замуж за Алешу Поповича.

  Известие о том, что в доме покойного воеводы Добрыши празднуется свадьба, дошло до ушей всех троих путников одновременно. Крикливая молодая женщина, румяная от первого морозца, одетая в нарядную новую шубку, даже притопывала ножками на месте от нетерпения, ожидая неведомо кого, чтоб отправиться прямиком к свадебному столу.

  - Как это красавицы в такой мороз расцветать умудряются! - восхитился Михайло Потык.

  - Так мы же - северные красавицы, - порадовалась женщина, говоря громко и даже призывно. - В холоде лучше сохраняемся. Али не знаешь?

  - Не знаю, - искренне согласился гуанча.

  - Так знай! - опять громко, на всю улицу, сказала та. - Или проверить хочешь?

  Михайло смутился и густо покраснел. Он бы, конечно, не прочь, да как-то после такого объявления во всеуслышание, робость и застенчивость накатили, как прибойные волны - лучше удрать, нежели в них нырнуть.

  - Он обязательно проверит, только скажи - где ж тебя искать? - пришел на помощь товарищу Илейко.

  - Так вы и этого не знаете! - скорее, обрадовалась, нежели удивилась, словоохотливая женщина. - Вдова Добрыши Никитича, прежнего воеводы, замуж выходит.

  Добрыша, словно под дых дали, согнулся и ухватился рукой за хлипкий забор.

  - Это почему же - вдова? - ошеломленно и как-то невпопад спросил Илейко.

  - Коли муж умирает, то вдова! - продекламировала собеседница. - Мне ли это не знать! От него всю одежу принесли, все вещи. Настенька убивалась полгода, потом замерла, как неживая, только теперь вот в себя приходить начала.

  - А чего же - мертвого Добрышу, стало быть, голым похоронили? - криво усмехнулся Михайло.

  Но тут появился неведомо кто, кого женщина ждала на улице, они подхватились и поспешили к свадебному столу, где без них, вероятно, и не начинали.

  - Скажи хоть, кто жених? - крикнул вдогонку Илейко.

  - Алеша Попович - вот кто, - донесся голос былой собеседницы, прежде чем она скрылась в подворотне, словно шпана какая-то, прости Господи.

  - Ну, слов для утешения нет никаких, - сказал лив, подойдя к пряжанцу.

  - Решай, что делать будем, - добавил Михайло и похлопал Добрышу по плечу. - Мы на все горазды.

  Никитич долго молчал, то ли собираясь с мыслями, то ли не зная, что и думать.

  - А пойдем на свадьбу, - предложил Илейко. - Всяко тебе скрываться не следует.

  - Точно, - обрадовался Потык. - Поедим и согреемся.

  Они двинулись по улице в направлении Добрышиного дома. Ссутулившегося и укрытого капюшоном воеводу не признавал никто из встречных, да и прочие спутники были неведомы, поэтому зачастую до их ушей долетал шепот: "Это кто же такие?"

  Новобрачных уже, как это принято издревле, осыпали ячменем, на выводном и приводном столах расположили специальные свадебные хлеба с щедро насыпанной в солонки солью, хлебной горбушкой расчесали невесте волосы. Кто-то орал песни, кто-то лупил по бубну, кто-то ушел, не по своей воле, конечно, спать в хлев.

  После мнимой гибели Добрыши, а особенно - после чудесного возвращения домой от Ильмень-озера Садка и Василия Буслаева с товарищами, все слэйвинские князья, как по мановению волшебной палочки, сделались первейшими ценителями, сторонниками и почитателями ливонских героев. Александр Невский считал своим первейшим долгом советоваться с Дюком Стефаном и Микитой Преширокиим - Путятой - что стал наместником воеводы. Владимир беспрестанно поминал, к слову, или невпопад, как покойный Добрыша невесту ему отыскал когда-то, забыл все терки с Алешей Поповичем и советовал тому непременно сделаться мужем неутешной вдовы. Вероятно, старательно скрываемые взгляды, тайком бросаемые Алешей на Настеньку, не оказались такими уж скрытными. Как известно, любовь - слепа, поэтому является тайной только для самого влюбленного. Словом, ситуация непроизвольного противостояния ливонцев и слэйвинов, казалось бы, разрешилась сама собой. Даже в новую церковь никого не агитировали: хочешь - ходи, не хочешь - беги вслед за волхвами.

  Добрыша не отважился сразу явиться за свадебный пир, он укрылся в своей бане и там, среди банных ушатов и веников, закручинился. Илейко же и Михайло имели другие взгляды на это событие и отправились прямиком к свадебному застолью. Вернее, они попытались туда отправиться, но встали, как вкопанные, возле ворот.

  Это случается, а особенно часто происходит, если возле них стоят "приворотники" - специально обученные парни, готовые выполнять любые приказы своего хозяина. Хозяином был князь Владимир, а парнями - его русы.

  Кроме приворотников у каждой двери паслись "придверники", скрестив руки на животах, и время от времени переговариваясь друг с другом в кулак и почесывая свои правые уши.

  Такого обычая за ливонцами раньше е наблюдалось.

  - Кто такие? - прорычал один из русов, перекрыв Илейке и Потыку вход огромной, как лопата, рукой.

  Лив взглянул на Михайло, а тот только пожал плечами в ответ: можно и подраться - как скажешь! Но Илейко не спешил пускать руки-ноги в дело. Нехорошо это как-то на чужой свадьбе погром затевать, пусть даже свадьба и воспринимается как-то понарошку. Надо было искать другой выход, а точнее - вход.

  - Ну? - набычился приворотник.

  - Ты не нукай, не запряг, - сказал ему лив. - Садко там? Или Буслай? Или Дюк?

  - Проваливай подобру-поздорову, - ответил рус и к ним тотчас же подошло чуть ли не десяток таких же человек. Их намерения вряд ли можно было назвать дружественными.