Во двор бешеным галопом въехал на коне Василий, держа второго коня пода уздцы. Не сразу, но и Добрыша вскочил в седло, и они умчались сквозь шарахнувшись в разные стороны лучников.

- Дань взять, - сказал Батя-хан. - Этих гонцов-новгородцев убить.

- Яволь, - ответил camerlingo, и пошел отдавать распоряжения.

Отсутствие в Новгороде Василия и Добрыши было недолгим, но по возвращению каждый из них заметил, что в городе что-то не так. Осенью всегда очевидней становятся перемены, происходящие в жизни. Вероятно, стылость и, порой, утренняя хрустальность воздуха делают мир прозрачней. Наваливающаяся потом дождливая серость добавляет в эти ощущения тоску, а неизбежная обреченность всей природы перед зимней спячкой эту тоску только усиливает. "Нам бы только дожить, нам бы только допеть до весны" (Ю. Шевчук, примечание автора).

Мир изменился, но это, скорее, относилось к духовному миру. Так бывает с маленькими детьми: играя во дворе, они постоянно чувствуют присутствие матери, либо отца, либо деда с бабкой, или сестер с братьями, которые за ними приглядывают, чтобы не допустить поступков, ведущих к совсем нежелательным последствиям. Но, вдруг, куда-то потерялся родительский, либо родственный взгляд: ушла мама в дом суп перемешивать, отец в сарай за инструментом скрылся, заснул дед, а бабка убежала за новостями к соседке, братья и сестры отлучились к друзьям-товарищам. Дети волнуются - за ними никто не наблюдает, о них никто не заботится. Что делать-то? И хорошо, если ничего страшного после этого не происходит.

Точно так чувствовали себя оба княжеских гонца. Пропал догляд. Живи, как хочешь.

Василий и Добрыша, пустившись вскачь от Батиханской резиденции, двинулись по заранее продуманному маршруту, старательно минуя всякие пикеты стражников. Чигане, за предоплату подогнавшие двух коней, если и обманули, то не смертельно - лошади могли скакать, а не падали на колени от старости или болезней после сотни-другой шагов.

Когда же они вооружились загодя перепрятанным из своей повозки оружием, то настроение у обоих улучшилось. На постоялый двор путь им был заказан. Зато теперь можно было биться не только голыми руками и всякими сомнительными осями, но и с соблюдением всех воинских приличий: стрелой с острым наконечником пульнуть в грудь, кистенем хлопнуть по голове, а мечом провести по неприятельской вые. Теперь - не забалуешь!

Их путь лежал на север, но сначала они прискакали к чистым конюшням Бартоломео. Старый солдат, даже упав в веру, сохранил в себе способность мыслить рационально. Не видел он ничего добропорядочного в поведении Бати-хана и его окружения. Никак не осуждал их, но сам поступил, как ему казалось правильным. Конечно, все это было не совсем безвозмездно. И, безусловно, акт признательности за содействие отражался не в подкованных зайцах.

Когда они подъезжали ко двору своего неожиданного союзника, у ворот уже кучковалась группа облезлых чиган с единственно верной для их сознания мольбой: "Дэньги давай, дэньги!"

- Сначала коней проверим, - строго сказал им Василий, а Добрыша сделал зверскую морду.

Чигане отступили, но тут же расселись в пыли, всем своим видом демонстрируя, что никуда без своих кровных денег не уйдут.

Войдя во двор дома, ливонцы старательно осмотрели коней, которых слуга и денщик в одном лице держал за уздечки. Тот, помня о недавнем событии с другими "конями", позволил себе высказать предположение:

- Для скачек эти жеребцы, конечно, не подойдут, но они в состоянии доставить вас вместе с поклажей до самой Англии без отдыха.

Новгородцы переглянулись: о том, что они поедут в Англию, не знал никто. Но лошади действительно выглядели замечательно. Вероятно, прежние хозяева соблюдали их со всем усердием. Да и цена была хороша.

- Жаль, что обоз наш достанется этим иродам, - сквозь зубы заметил Добрыша. - Но кто же знал, что так все выйдет?

Василий посмотрел на него веселым и слегка удивленным взглядом, но промолчал.

С чиганами рассчитались сполна, но те все равно остались недовольны. Такая уж у них порода: пока у кого-то еще, кроме них, имеются деньги, они чувствуют себя оскорбленными и готовы идти на все, чтобы эти деньги добыть. Но Добрыша опять скорчил злодейскую морду, и чигане моментально растворились в зарослях кустарника.

Когда приехал Бартоломео, ливонцы вместе с ним поспешно отобедали и принялись собираться в путь. От предложения переночевать они твердо отказались. Их, поди, уже ищут по всему городу, а после визита на постоялый двор будут искать и по всему Латинскому тракту. Василий кивнул своему спутнику, и они пошли грузить поклажу.

- Как нам с хозяином-то расплатиться за его доброту? - спросил Никитич.

- Уже расплатился, - успокоил его Вася и добавил, предваряя следующий вопрос. - Соболей отдал и жемчуга. Вполне по совести.

Добрыша в согласии кивнул головой, и вздохнул, помня, сколько всего осталось в сгинувшем обозе. Он не был жадным, но не хотелось отдавать добро, которое они столько защищали, без всякой пользы и смысла. Однако когда они начали грузить на лошадей некие тяжелые мешки, он с удивлением посмотрел на Васю.

- А ты думал, что я вот так просто со всем имуществом расстанусь? - усмехнулся тот. - Они нас без всякого уважения пытались в грязь втоптать, а мы им за это - золото-брильянты?

- А я думал, мы еду с собой возьмем, - протянул Добрыша, не находя иных слов.

- Еду мы купим, - твердо сказал Василий. - Пока ты вчера спал, я всю ночь трудился. Зато результат налицо.

Он похлопал по одному из мешков.

- А с князьями как?

- Да никак, - ответил Казимирович. - Думаю, Батя-хан войной на нас сразу же не побежит после наших показательных выступлений. Слабоваты они пока, чтобы с нами тягаться.

- А с этим потом что будем делать? - Добрыша указал на мешки, все еще не совсем овладев ситуацией.

- Много будешь знать - быстро состаришься, - хмыкнул в ответ Вася. - Для начала надо выбраться отсюда.

У Бати-хана соглядатаев везде великое множество. И явных, и тайных. Чтобы владеть миром, как ему казалось, надо владеть информацией. Поэтому все попы на местах озадачились приучить своих прихожан к тайному деянию - тайной исповеди. За символическое наказание в виде прочтения "Отче наш", либо другой молитвы десять или двадцать раз, отпускались грехи, о которых нужно было исповедоваться. Духовник, конечно, страшной клятвой обязывал себя хранить тайну, но он всегда - лишь человек, которого можно убедить поделиться информацией "благими помыслами" (выделено мной, примечание автора), принуждением, либо иной формой давления социального института, чем являлась и всегда будет являться любая церковь.

Василий с Добрышей уехали со двора Бартоломео в сторону от Латинского тракта, чтоб запутать следы. Старый солдат нарисовал им все пути, по которым можно было бы пройти целую страну и не встретить при этом ни одного серьезного войска. Словно Ксенофонт, который с десятью тысячами солдат без потерь прошел все вражеские тылы, тоже прибегал к помощи батиханского служителя.

- Да набрехал этот Ксенофонт, - скривился Бартоломео, когда Добрыша поделился с ним сравнением, внезапно пришедшем в голову. - Его марш - чистая фантазия по фантастическим странам. Нет, конечно, земли-то такие имеют место быть, только не в той последовательности и не в таких границах. Вас же всего двое, да и то я не уверен, выберетесь вы к морю, либо нет. А там - десять тысяч в полной боевой выкладке. Чепуха, да и только.

Но ливонцы выбрались. Может, конечно, им повезло, но, скорее всего, так было угодно кому-то еще свыше. Они не встретили ни разбойника Перифета с его медной палицей, ни разбойника Синиса, разрывающего прохожих с помощью наклона сосен, ни разбойника Скирона, толкающего незнакомых путников в пропасть после того, как те помоют ему ноги, ни разбойника Керкиона, предлагающего всем встречным бороться насмерть, ни даже разбойника Дамаста, который был ничем не знаменит. Пусто было на старых дорогах, бандиты большею частью разбежались, кто куда, меньшею - предпочитали не связываться с незнакомцами.