Тот с ответом отчего-то замешкался, но выдал все-таки свое решение:

- А боритесь-ка вы нонь как нонь знаете (тоже оттуда, примечание автора).

Лив еще успел подумать, что хорошо, что все эти "олимпийские" игры проходят не на строящемся, на манер Византийского, Колизее. Там выигрыш в свободном пространстве тут же оборачивается выигрышем в количественном составе. Здесь же можно было организовать некую суматоху, отчего слегка терялось преимущество численного перевеса.

Добрыша ринулся в толпу, которая не имела особых навыков в рукопашных схватках и состояла из попов самого разного жанра, преимущественно историко-социального. Они все больше историю трактовали, как им хотелось, да народ учили, как жить дальше. Драться им по должности не разрешалось, их орудие - слово.

Вот они и произнесли его: "Бей язычника!"

Хоть Добрыша никого из них и не бил, но покалечить мог. Нечаянно толкнув, например, либо придавив к земле, если случилось кому-нибудь оказаться между ним и одним из батиханских борцов. Тут уж не до особых церемоний.

Со всеми семерыми справиться в единоборстве, конечно, невозможно. Все дело в том, что не кроткие агнцы эти борцы, каждый имеет, как навыки, так и желание побеждать. Да и долго бороться на пределе сил - значит, этот предел достичь. А потом, хоть тресни, но не справляется организм с велением души, опускаются руки и ноги. Лучший способ выжить - удрать.

Добрыша для порядка придавил самого резвого из борцов, прыгнувшего к нему. Вместе с ним под горячую руку в объятья попалась парочка попиков, но церемониться ни с кем лив не стал. Зрители, невольно сделавшиеся участниками, с готовностью выпучили глаза и впали в беспамятство. Вот борцу, все хватавшему воздух широко открытым ртом, пришлось ногой добавить прямо по голове - это подействовало.

Сразу же наступил на ступню идущего на него, как мамонта, большого и бритого наголо соперника. Да не только наступил, но еще и толкнул его двумя руками в грудь. Тот упал, а нога осталась стоять, так как Никитич с нее не сошел. Мамонт заголосил, как при вызове мамонтихи с соседнего материка, и его настроение бороться сразу же угасло.

Тут же кто-то сунул Добрыше в ухо так крепко, что он услышал громкий звон, несвойственный для этих епархий, а сам оказался на земле.

"Это уже не борьба, это драка какая-то", - подумал он и ощутил некую неловкость от лежания. Ему мешал старинный лук, все еще заброшенный через плечо на спину. В тот же момент Никитич бездумно вывернулся из оружия и использовал его, как биту при игре в "попа", либо в "грюхи". Одним махом он сбил с ног и своего обидчика, и двух некстати подвернувшихся попов.

"Все-таки, как при игре в "попа", - мелькнула мысль, одновременно вместе с кувырком куда-то вбок. Кто-то опять угрожал ему неприятными ударами по корпусу, но промахнулся - лив вскочил на ноги, а с луком пришлось расстаться: в тетиве запутался чей-то кушак, привязанный к чужеродному пузатому телу.

Зрители наконец-то разбежались, бросив Добрышу одного, окруженного со всех сторон насупившимися борцами. Их опять сделалось семь, хотя трое оставались поверженными.

"Как у Ясона - их бьешь, а они из-под земли вылезают", - подумалось ему. - "Действительно при луке я чувствовал себя лучше (Jousin - при луке, в переводе с финского, примечание автора)".

Как ни странно о Ясоне с аргонавтами подумал и Батя-хан. Те отчаянно сопротивлялись, чтобы добыть золотое руно, а эти - чтобы дать. Могучему вседержителю становилось не по себе от мысли, что упорство ливонцев - не просто упрямство. Если они что-то знают, помнят, пусть даже подсознательно, о Господней сути, сладкими словами и посулами райской жизни их не купишь. А купить надо. Потому что только так можно обеспечить новой силе действительную власть над всем сущим. Пусть власть Самозванца, но людям-то какая разница? Люди - стадо, а Батя-хан - один из пастухов. Может, отдать севера на откуп слэйвинам? Не хотелось бы, конечно, больно уж беспардонный народ, ничего святого, только страсть к власти. "Эх, как сказал один мудрый человек: есть хочется, худеть хочется - всего хочется" (Калягин в "Рабе любви", примечание автора).

Добрыша, оглядевшись по сторонам, неожиданно затянул боевую песнь йомсвиков:

(Secret Service "Flash in the Night", примечание автора)

(Перевод, примечание автора).

Борцы переглянулись, но, исполненные решимости, имея за плечами трех поверженных товарищей и нескольких попов, готовы были броситься на Добрышу, чтобы задавить его со всех сторон, скрутить ему руки, переломать ему ноги. Словом, решимость надругаться над соперником была пропорциональна численному перевесу. Они совсем упустили из виду второго ливонца, будто бы он в страхе бежал и теперь плакал где-нибудь в кустах чертополоха, обильно произрастающих в окрестностях батиханской резиденции.

Но Василий и не думал убегать. Не имея под руками оружия, он схватил попавшуюся ему на глаза тележную ось, уже проросшую травой в ожидании ремонта, и начал ею размахивать, словно пробуя на вес. Он поддержал песнь Добрыши:

(та же песня, примечание автора)

(перевод, примечание автора).

Размахивая осью, как булавой, Вася смел первым же ударом половину борцов, сразу же замахнувшись на другую, но та решила отчего-то ретироваться. Они побежали прочь, но тут же прибежали к Добрыше.

Клич йомсвиков, подкрепленный поддержкой товарища, придал новый смысл противостоянию. И смысл этот был в боевом безумии берсеркера. Время для Никитича перестало существовать, он метался от одного врага к другому, от одного наймита в надутых штанах к другому, а те ничего не могли сделать в ответ. Только валились, как кули.

Мощь и натиск Добрыши поразил и Василия. Он сразу прикинул, что надо валить отсюда подобру-поздорову. Все батиханское воинство все равно не перебить, а кто-то из них опомнится, принесет луки со стрелами, станет где-нибудь в уголочке и будет себе постреливать.

Вася бросил взгляд к внешним воротам, внезапно показал два вытянутых указательных пальца, а потом изобразил руками движение, как показывают бегущих собак, крыс и прочих зверей. Он не сошел с ума, не впал в детство - он увидел заячьего владыку Бартоломео. И тот ответил ливонцу кивком головы.

А Батя-хан удрученно и несколько отрешенно глядел, как мечется среди его войска непокорный новгородец и думал, что его идея создания великого "Золотого Ордена" вряд ли сумеет воплотиться в реальность. Да так, наверно, всегда: чужая воля, чужие ценности, сколь бы заманчивы они ни были - будут держаться только благодаря силе, пока она есть. Но какая сила сможет побороть это природное неистовство? Только предательство.