Впитав всю разлитую в камере Тьму, я наконец смог увидеть и понять картину произошедшего здесь. В крохотной конуре, едва ли больше, чем два на два метра, на полу возле простой металлической кровати, свесив на грудь голову, сидел немолодой мужчина. Он расположился прямо на полу, сидя у изголовья прибитой к полу шконки, и если бы не его сведенные судорогой пальцы рук, можно было бы подумать, что он просто в таком положении задремал.

Подойдя ближе, я коснулся его щетинистого подбородка и откинул ему голову, открывая вид на длинную полоску хлопчатой ткани, выгрызенной, судя по всему, зубами из тюремной простыни. Она опоясывала его горло, глубоко впиваясь в кожу, и тянулась к спинке кровати, будучи обвязанной вокруг металлической душки на самый простой узел. Язык бывшего генерала разбух и вывалился изо рта, а губы приобрели синюшный оттенок. Это значило, что смерть наступила совсем недавно, буквально за считанные минуты до нашего прихода.

– Чего это он? Того что ли? – Очень красноречиво спросил полицейский, тараща глаза, будто никогда не видел трупов.

– Того-того… и ваш фельдшер здесь не поможет.

– А если…

Что «если», я узнать не успел, потому что направил в тело покойного генерала Силу, и посиневший труп начал дергаться, переживая процесс возвращения его протестующей души обратно в мир людей. Выглядывающий у меня из-за плеча правоохранитель тонко взвизгнул, как собака, которой наступили на лапу, и пулей вылетел из камеры. Громыхнула железная дверь, лязгнул запор, и я понял, что он со страху запер меня наедине с Амелиным.

Ладно, хрен с ним. Скоро одумается и откроет, невелика беда. А я пока познакомлюсь со своим новым коллегой, который немного поторопился с тем, чтобы сводить счеты с жизнью. Быстро пробежав по его памяти, я убедился, что причиной самоубийства бывшего генерала был я. Точнее, известие о моем возвращении. Он-то полагал себя героем, который наплевав на все, включая прямые указания президента, сделал все по-своему и все-таки одолел мертвую заразу, бесчинствующую в столице. Километры разрушений, десятки тысяч жертв, разорванная в клочья репутация страны – вот та цена, с которой Амелин мирился, утешая себя мыслью, что одолеть меня иначе было невозможно. Она была тем самым стержнем, который не позволял ему сломаться под гнетом иступляющей вины. Но и он рассыпался в труху, когда к генералу пробрался какой-то доброхот из числа его бывших подчиненных, чтобы поделиться откровением о том, что я вернулся. М-да, услужил, ничего не скажешь.

Настолько дурных вестей, что Аид, то есть я, жив, и вышел на связь с руководством страны, старый офицер пережить уже не смог. Теперь уже он сам стал считать себя не героем, а военным преступником. Он вообще корил себя за многое – каждую промашку, допущенную в войне со мной, генерал воспринимал очень близко к сердцу. Каждую потерянную боевую единицу, каждого солдата он записывал на собственные недочеты планирования. Даже удивительно было, что на такой высокой должности Амелин не растерял столь простых человеческих качеств, как сочувствие и способность испытывать муки совести.

Жутким все-таки даром наградила меня неведомая Морта, ведь он оказался способен убивать даже без моего участия, сквозь время и годы. И это было трудно выкинуть из головы.

Рассматривая личность бывшего генерала со всех сторон и поворачивая ее к себе то одной, то другой гранью, я внезапно кое-что осознал. Вот она… вот та душа, которая подходит именно мне. Почуяв подобное раз, уже ни с чем не спутаешь, и теперь я понимал Древнего, который столь тщательно подбирал себе Приспешников. Владей я такой информацией раньше, в самом начале своего порочного пути, быть может и не довелось бы мне тонуть в отвратительном дерьме моих поступков, которые я совершил…

За запертой дверью камеры наметилось какое-то шевеление, и едва доносящиеся из коридора эмоции неизвестного правоохранителя меня вовсе не обрадовали. Похоже, своей выходкой я изрядно напугал местных тюремщиков, и теперь меня собирались держать тут взаперти, что называется, до выяснения.

Чтобы не становиться в очередной раз узником, я выстрелил в направлении двери множеством щупалец Тьмы, и они просочились в многочисленные щели, заполоняя собой коридор. Ментальный окрас человека по ту сторону преграды моментально сменился на панически отчаянный.

– Чувствуешь этот страх, что сжимает твое сердце? – Сказал я негромко, но очень проникновенно. – Ты думаешь, меня удержит эта камера, смертный? Разве ты забыл, с кем имеешь дело?

Своей Силой я ощущал все очертания невидимого мне полицейского. Я даже чувствовал, как поднимается и опускается ткань его кителя в такт тяжелому дыханию. Я мог убить его в любую секунду, и он это прекрасно понимал.

– Открывай дверь, если не хочешь узнать, что такое забвение, смертный, – додавливал я его. – Открывай, иначе пожалеешь.

– Я… начальство приказало… не открывать… – промямлил тот из-за двери.

– Ты не слышал, что я тебе сказал? – Добавил я в голос угрожающей хрипотцы. – Открывай, иначе у тебя не будет начальства, а только лишь один хозяин!

Я немного сдавил тюремщика Силой, и это стало весомым аргументом в нашем небольшом противостоянии. Противно скрипнул металл, и дверь отошла в сторону, явив моему взору мужчину еще более бледного, чем даже та простыня, которой удавился Амелин,.

– Ну вот и молодец, – похвалил я его, выходя вместе с мертвецом. – А теперь передай по цепочке вверх, что мне нужно передать президенту кое-какое уточнение.

Получив последние известия, Михаил Эдуардович был крайне обеспокоен. Даже не так. Он пребывал почти в бешенстве. И не только потому, что проклятый Аид превратил в нежить бывшего генерала-полковника, не потому что ему теперь может стать известно все то, о чем знал Амелин, включая государственные секреты, а потому что ему это сошло с рук. Причем, эту мерзость простил ему сам глава государства! Лично! Неслыханно…

– И все-таки, господин президент, мне кажется, что вы не совсем понимаете, чем это может обернуться…

– Все я понимаю, Михаил Эдуардович, не сгущайте краски, – несколько заторможено отозвался российский лидер. – Но я считаю, что игра стоит свеч. В наших взаимоотношениях с Аидом наметился прорыв, и появился реальный шанс склонить его на нашу сторону.

– Вздор! – Старый особист крикнул почти в полный голос, чего не позволял себе делать очень и очень давно. – Вы только обратите внимание, как он смотрит на людей! Мы для него просто расходный материал, ресурс! Он подчеркнуто пренебрежительно именует нас не иначе, как смертными! О каком шансе вообще идет речь?!

– Успокойтесь, пожалуйста! – В речи президента зазвучали стальные нотки, и старик действительно попытался обуздать свой гнев. Все-таки, невзирая на все его заслуги, говорил он сейчас с первым лицом страны, и вбитая за годы службы дисциплина требовала от него соблюдать хотя бы видимость субординации. – В римском кошмаре Секирин себя показал с очень даже человечной стороны. Он приложил все усилия, чтобы вызволить наших солдат. Уже только это характеризует его весьма положительно и подводит к мысли, что он не такой монстр, каким хочет казаться.

– Просто одно единственное исключение из миллиона его ужасных поступков… – упрямо возразил особист.

– И все же, – не уступил глава. – Он это сделал, рискуя своей шкурой.

– Легко рисковать шкурой, когда на ней заживает любая дырка. – Парировал старик словами командира разведгруппы, которую направляли в Италию. – Вы заметили, что Аид бежал из Рима, лишившись пальца, а теперь он снова красуется на его руке?

– Заметил, – кивнул собеседник, – но так ли сильно это меняет ситуацию? Попади он в руки Темного Жреца, уверен, одним пальцем дело бы не обошлось. Секирин не мог этого не понимать. А если учесть, что Древний не выказывал никакой враждебности к нему при первом разговоре, и что Сергей сам начал конфронтацию, то становится очевидным, что наши и его цели совпадают. По крайней мере, в отношении неуправляемого повелителя мертвецов.