– Скажите, как вы управляетесь с ними?

– С моими служащими? – переспросила она.

– Да. В Форт-Ваймсе четыре тысячи мужчин, каждый из которых лишь в кошмарном сне видел женщину своим командиром.

– Не стоит так говорить о защитниках Мескии. У меня служат дисциплинированные воины: стоит показать им крепкую руку, и они становятся по стойке «смирно».

– У вас сильный характер, коммандер, я всегда знал, что вы не упустите своего.

– Служу Мескии.

– Я, представьте себе, тоже.

Мы тихо посмеялись и свели бокалы над столом.

– Не имел возможности посмотреть на Гарганто. Он готов к выставке?

– Мы проверяем его состояние каждые шесть часов, чтобы быть полностью готовыми к началу, которое, как говорят, состоится дней через десять-одиннадцать. Машина так несовершенна, что диву даешься – как она еще передвигается?

– Повторюсь: нам нужна только демонстрация.

– Да-да, не станем же мы жечь город. Или станем?

– Я еще не решил.

Наблюдать за ее эмоциями было занятно. Люблю, когда собеседник не понимает, шучу я или говорю серьезно. Неловкая пауза, сопровождаемая тихим позвякиванием приборов.

– Это была шутка, коммандер.

– Слава богу, – выдохнула она.

Я потянулся за новой булочкой, и ее рука накрыла мою.

У Ивановой были красивые карие глаза, черты свежего лица отличались от догм утонченной тэнкрисской красоты, но все равно восхищали, полные губы, не нуждавшиеся ни в какой подкраске, густые темные брови, так элегантно подчеркивавшие каждую ее эмоцию, черные волосы, собранные в не очень длинный хвост. Такую женщину даже строгая униформа не смогла лишить сильнейшей притягательности, лишь подчеркнула ладность крепкой фигуры и идеальной осанки. А ее эмоции казались такими яркими и такими горячими, что в них можно было бы растаять.

Я деликатно сжал ее пальцы и, не отпуская, поднялся из-за стола.

– Мои глаза видели почти весь мир. Мои глаза видели тысячи прекрасных женщин, но ни одну из них я не находил равной вам по прелести, коммандер. Ни одну, кроме той, которую взял в жены. Мир не знает об этом, но вы знайте отныне, что у меня есть возлюбленная, и потому, польщенный вашей благосклонностью, могу лишь выразить вам свое искреннее восхищение. – Короткий, но не поспешный поцелуй руки. – Вы многого добились, коммандер, и я буду с удовольствием следить за вашим дальнейшим восхождением. Вы ведь не подведете меня?

Протяжный вздох.

– Я не подведу вас, мой тан.

– Это все, что я хотел услышать. Спокойной ночи.

Чем лучше должна быть легенда, тем дольше и тяжелее ее готовить. Сидя перед зеркалом и разглядывая свое отражение, впервые за долгие годы я действительно готовился кардинально сменить внешность.

Когда-то я был не настолько высок и широк, волосы имели черный цвет, как у человека, а красные глаза было легко скрыть. Мои глаза… как и Маску, и Слово, и право на владение Себастиной, хоть и с оговорками, эти рубиновые зрачки перешли мне по наследству от отца. Будто мало было особых примет, так после событий четырнадцатилетней давности я стал выше, заметнее, мне стало труднее прятаться, а набор фальшивых личин катастрофически ограничился.

Пока Себастина коротко остригала меня, из зеркала угрюмо глядел тэнкрис с лицом слишком резким, чтобы считаться красивым по меркам старшего народа: слишком широкие скулы, острый нос с горбинкой и узкий подбородок, тонкогубый твердый рот.

Закончив с волосами, моя горничная открыла большую шкатулку, наполненную магическим веществом, похожим на глину. В этом веществе имелся оттиск лица, истинный хозяин которого уже некоторое время был мертв.

Я вложил свое лицо в форму и стал ждать. Когда время пришло, я выпрямился, и Себастина очень ловко прорезала линию нового рта, дыхательные и глазные отверстия. Ощущение после смены личины неизменно было таким, будто на лицо наложили тонну грима и оно онемело от непривычной тяжести. Теперь из зеркала смотрел совсем другой тэнкрис, черты его лица хранили благородную правильность: более широкая челюсть, твердый подбородок с «упряминкой», красиво очерченные скулы, волевой рот с чувственными губами. Мужественная красота, суровая, преисполненная внутренней силы. Только глаза остались родными.

– Посмотри на меня, Себастина. Тэнкрис, который не только чернит свои уста, называясь чужими именами, но и скрывает себя за ликами мертвецов.

– Нужно обладать великой волей, хозяин, чтобы делать то, до чего остальные не желают опускаться. Исполнять свой долг, несмотря ни на какие трудности.

Мне оставалось лишь смиренно кивнуть нам обоим из зеркала.

В качестве одеяния был выбран дорожный костюм серого цвета с темно-синим бархатным жилетом и черные остроносые туфли, блестевшие лаком. На мизинце сверкал серебряный с золотой жемчужиной перстень, серебряная же цепочка карманных часов играла бликами на солнце. Глаза скрылись за черными стеклами «кротов».

Себастина для путешествия сменила обычное одеяние на замечательный костюм бронзового цвета, состоявший из свободных брюк и длинного дамского сюртука с изящными лацканами. На сиреневый шейный платок она поместила кулон с профилем моей прабабушки по материнской линии, а обулась в удобные сапожки на низком каблуке со шнуровкой до середины голени. Видит Луна, столь непривычное платье в равной степени шокировало нас обоих, но конспирация есть конспирация. Красные зрачки моей горничной спрятались за контактными линзами.

В таком виде мы вернулись на территорию Мескии и сели на скорый поезд, мчавшийся по маршруту «Старкрар – Арадон». Локус, тащивший нас за собой, звали «Хохочущий Джон», но когда он врывался в земли Арбализеи, местные именовали его «El Juan Riendo». За ревущим от восторга и любви к скорости тягачом мчались по широкой колее роскошные вагоны первого класса, затем вагон-ресторан, вагоны второго класса, вагоны третьего класса и плацкартные вагоны. Почти тридцать лет назад «Хохочущий Джон» вышел из врат Острова Хинопсов и с тех пор без устали носился по железным дорогам мира, пожирая уголь и выплевывая облака пара и дыма.

Себастина поставила передо мной чашку кофе и тарелку с пирожными. Приятный обед завершился изысканным десертом, особенно под свежую прессу.

«Почтальон Арадона» оказался развлекательной газетенкой, не испорченной обилием сплетен. Он честно перебирал некоторые столичные новости, рассказывал о грядущих торжествах и предоставлял скромную колонку некрологов. Даже не знаю, что мне так понравилось в этой листовке?

– Хм. Пишут, что в Арадон приехал знаменитый цирк.

– Вы не любите цирк, хозяин.

– Правда? Хм.

– Хотите пойти?

– Не до того. Меня заинтересовало другое: этот цирк прибыл из Ньюмбани, где и был основан. Большая редкость, Себастина. Умирающие со скуки помещики, пытающиеся научить слуг, рабов и захолустных полупрофессионалов играть на сцене, как правило, быстро перегорают и бросают это дело. Но у «Цирка Барона Шелебы», как пишет нам обозреватель, фееричная программа, которая… э… «повергает в экстаз неподготовленного зрителя». Особенно финальный номер в исполнении самого барона. С маленькой буквы. Обозреватель ведь даже не подозревает, кто такой Барон Шелеба.

– Вас что-то заинтересовало?

– Нет. Просто… цирк из Ньюмбани. Никогда не думал, что такое может быть. Сколько там до Арадона?

Себастина выглянула в коридор и поймала проводника.

– Прибудем через час, хозяин, – сообщила она, обернувшись. – Поезд забит пассажирами.

– Выставка привлекла уйму народу, но не меньше разумных едет в Арадон по религиозным соображениям. В газете сказано, что волны паломников-зильбетантистов с половины ойкумены стремятся попасть под стены Фатикурея. У них там какое-то чудо нарисовалось, надо будет разузнать подробности.

Вскоре локус миновал пригороды и въехал в самую южную часть Арадона, на Мавертанский вокзал. Мы неспешно покинули вагон и устремились по заполненному народом перрону под большой навес, скрывавший часть зоны ожидания, чтобы пройти сквозь здание вокзала со всеми его павильонами и добраться до стоянки извозчиков.