Маша заплакала навзрыд. Слезы, скатываясь по щекам с остатками пудры на измятую наволочку, оставляли на ней пятна размером с горошину. Сжавшийся от страха мозг услужливо рисовал многокрасочные варианты, деталям которых позавидовал бы любой режиссер ужастиков. Ее похитил чокнутый поклонник, собравшийся держать свою пленницу в комнате восемь лет, как одну австрийскую девочку[195]. Ее накачали наркотиками арабские шейхи, и завтра продадут в гарем вождя суданской деревни. Ее увезут в Турцию и сделают секс-рабыней, удовлетворяющей похоть дальнобойщиков. А может, как в фильме «Пила», неведомый убийца подаст ей ножовку и ласково скажет – если она желает освободиться, то должна отпилить себе ногу? Вот эту стройную, гладкую, длинную ногу с прекрасно отпедикюренными ноготками… Ой, бляаааадь… Говорил же ей папа: mon cheri, обязательно пользуйся охраной из бывших кавалергардов, это престижно. Но куда же деть охранника на свидании с любовником?

В охрипшем горле саднило от крика – она опять забилась как пойманная бабочка в сачке, тщетно пытаясь освободиться: из разодранных бечевкой запястий на простыню брызнули росинки крови. Мысли метались, словно загнанная охотником лисица, бросаясь из одного уголка черепа в другой. Насильник? Нет. Ее бы уже десять раз успели трахнуть, но, судя по целой одежде, никто на это не покусился. Похищение с целью выкупа? Если так, тогда еще не все потеряно – папа заплатит сколько угодно, а потом пресса драться будет за право описать страшную историю попавшей в ловушку звезды гламура. А может, это снова чья-то злая и глупая шутка? Сейчас такое модно, стебаться по ТВ над аристократами, публика от подобных вещей в экстазе. Типа программы «Розыгрышъ»… один раз ее развели, словно последнюю идиотку. Девушка обвела глазами комнату в поисках спрятанной миниатюрной камеры и попыталась улыбнуться искривленными губами, но тут же разрыдалась опять. Нет. Сто пудов, это не шутка. Никакие шутники на свете не стали бы привязывать ее к железной кровати, безжалостно выкручивая руки и ноги. Все гораздо серьезнее…

Незнакомец появился через два часа, когда ослабевшая от слез девушка впала в забытье: она не слышала, как на двери щелкнул старый английский замок. Не раздеваясь, прямо из прихожей он прошел на ободранную кухню, усеянную отвалившимися кафельными плитками. Там он долго мыл горячей водой безволосые руки, тщательно намыливая их душистым мылом. Дело предстоит чрезвычайно ответственное и сложное, но он справится: главное в таком деле – опыт. За отпущенное ему время он научился проводить процедуры столь виртуозно, что в определенных местах обязательно сорвал бы бурю аплодисментов от восхищенных поклонников. Впрочем, никакого удовольствия от вскрытия ларца он не испытывал – это было сугубо вынужденной мерой: наслаждение от подобных вещей могут получать только больные люди. К счастью, чувство вины не будет его угнетать слишком долго – уже через неделю он планирует покинуть Москву. Насухо вытерев руки кухонным полотенцем, незнакомец достал из шкафа детали предстоящего маскарада. Быстро переодевшись, он вошел в комнату.

…Маша открыла глаза на звук шагов, содрогаясь всем телом. Увиденное снова заставило ее предположить – она спит или бредит. Человек у ее кровати был одет столь вычурно и театрально, что казался клоуном, сбежавшим из провинциального цирка. Серый цилиндр, широкая накидка из черной ткани (кажется, ее еще называют «крылаткой»), скрывающая лицо маска в стиле «летучая мышь», руки в кожаных перчатках. Фокусник на выезде, вот-вот вытащит из цилиндра дрыгающегося кролика. Через прорези маски на нее спокойно смотрели два карих глаза. Она перевела дух. Маска – это отлично. Зачем похитителю скрывать свое лицо, если он собирается ее убивать? Значит – опасается, что она его потом узнает. Поэтому – наверняка не убьет.

По груди разлилось горячее тепло радости. Она останется в живых.

– Любые деньги…– прошептала Маша. – Любые… дайте мой мобильник, он в сумочке. Только один звонок… папа заплатит… наличными, сразу же… Он не будет задавать никаких вопросов – золотые, фунты, евро, что угодно…

Человек в маске вел себя так, как будто ничего не слышал. Молча приблизившись, он приналег на железную спинку ее ложа, отодвигая его, – раздался скрежет металла и скрип обшарпанных половиц. Скосив глаза ниже, Маша случайно увидела то, что все это время было надежно скрыто кроватью.

…Ее крик перешел в протяжный вой раненого животного. Она молила, угрожала, билась в судорогах на кровати: «Вы знаете, кто я? Знаете?» Похититель молчал. Минут через десять, обессилев, она вцепилась сломанными ногтями в смятое покрывало. Голос пропал, превратившись в шипение. Глаза представляли собой красные блюдца, наполненные слезами.

– Не надо так делать, – ласковым шепотом сказал похититель.

Девушка вздрогнула – бархатные интонации вдруг показались ей знакомыми.

– Уверяю тебя – кричать здесь совершенно бесполезно, – деликатно продолжил он, не повышая тона. – Обещаю одно – тебе не будет больно.

Маша замолкла, подавившись рыданиями.

…На полу синеватыми огоньками одна за другой вспыхнули пять свечей, освещая начертанный голубым мелом большой ровный круг.

Водители доброго десятка машин, тускло блестевших подмороженными боками, не скрывая удивления, рассматривали рыжеволосую женщину лет тридцати с курносым носом, несмотря на холодное время, густо обсыпанным веснушками, а бледная кожа была покрыта легким слоем тонального крема. Сидя за рулем потрепанной темно-синей «Тойоты», женщина, хмуря тонкие рыжие брови, самозабвенно загибала, что называется, в крест и в веру. Ее голос был высок и пронзителен – смачные выражения доносились до соседей даже через плотно закрытые стекла. Не выдержав, седеющий мужчина с благообразной бородкой (по виду отставной коллежский советник) приоткрыл стекло своего «Фольксвагена», дабы сделать рыжеволосой фурии замечание о правилах поведения приличной девушки в дорожной пробке.

– Мадемуазель… соблаговолите-с простить за дерзость, но…

– Прошу прощения, сударь… хули вы лезете не в свое дело?

…По обеим сторонам помпезного проспекта высились дворянские флигели с набившими оскомину неизменными колоннами, лепниной и старомодными флюгерами. Часть – с облупившейся штукатуркой, часть – после свежего евроремонта. Многие из них уже давным-давно не принадлежали своим титулованным хозяевам: на первых этажах разместились престижные офисы и модные бутики. Обедневшее, погрязшее в карточных долгах дворянство еще в семидесятые годы активно распродавало поместья и особняки, которые охотно покупали представители разбогатевшего на медовом буме купечества. В результате на проспекте Белой Гвардии владением аристократии считался только дом графа Шереметева – с фигурными атлантами, держащими на могучих плечах круглые и пузатые, как бочки, балконы. Хозяин обветшалого особняка работал учителем в гимназии, содержать жилище было ему не по карману. Однако, перебиваясь с хлеба на воду и покупая одежду на китайских вещевых рынках, в телевизионных ток-шоу Шереметев гордо заявлял – он не имеет права торговать честью предков. Правда, это не помешало графу сдавать стены дома для размещения биллбордов, рекламирующих прокладки. Остальные носители громких фамилий такой щепетильностью не отличались: недавно князь Голицын вдребезги проигрался в «блэк джек» в казино «Полтава» и был вынужден продать с аукциона фамильную усадьбу. Особняк на Пречистенке купила под офис «Царь-кола» – ведущий производитель отечественного лимонада.

Машины не сдвинулись ни на миллиметр. Бог ты мой, когда же она попадет на работу? Пробки в Белокаменной просто дикие: автомобилей с каждым годом все больше и больше, плюс князьям императорской крови по закону от 1856 года полагалось добираться на работу в экипажах, запряженных пятериком лошадей. И этот факт ничуть не улучшал уличное движение. Когда слышишь в новостях: «около Триумфальной арки столкнулись два мерина», – уже не думаешь, что это были два «Мерседеса».