Мало того – благодаря бездействию Голоса у него целыми пачками начали появляться плагиаторы, например, такие как этот… товарищ Гробовой. В принципе, такое и раньше случалось: кто-то регулярно объявлял себя либо посланником Голоса, либо самим Голосом. Обычно все сводилось к вытягиванию бабла из паствы: «Это большой грех – владеть квартирой, ужасный грех – ездить на машине, продай же скорее все и отдай деньги своему духовному отцу, который дарует тебе просветление». На месте Голоса он бы элементарно душил этих клонов за нарушение авторских прав, но тот был настроен флегматично: «Все равно они будут гореть в Аду». Нет бы выволочь гада на улицу и орать: «Превращай воду в вино! Не можешь? Урод! Воскреси покойного! Не можешь? Козлище! Ну, тогда кайся в своих грехах, скотина!»

Никогда нельзя почивать на лаврах – сладостные времена прошли, и сейчас они столь же яростно борются за каждую душу, как и две тысячи лет назад. Правда, Шефу тоже не позавидуешь – он явно перестарался. Словно та мобильная компания, которая дешевыми тарифами привлекла сорок миллионов абонентов, после чего у нее начала постоянно падать сеть. Тут уж не до сантиментов – пришлось мочить Шефа откровенным черным пиаром, в том числе и агитками Голливуда, но плюсов от этого – раз-два и обчелся. Можно лишь восхищаться его бесовским упорством – раньше он не брезговал ничем: как не поаплодировать таким ухищрениям, как превращение в змия в Эдеме? Уломать Еву съесть запретное яблоко было делом техническим: соображалка у девушки тогда толком не работала. Говорят, все из-за того, что Шефу стало любопытно: как Ева себя поведет, когда осознает, что она голая? А сколько времени он убил на «обработку» Каина? И ведь научил так правильно на допросах у следователя держаться, что даже Голос ахнул: «Каин, где брат твой, Авель?» «Не знаю, начальник, – плевок сквозь зубы на пол. – Разве я сторож брату моему?» Когда борьба велась за каждую душу, Шеф себя не жалел: горел на работе – совращал, соблазнял, подкупал. Зато теперь он может сидеть сложа руки и лениво подсчитывать дивиденды – души идут к нему эшелонами. О текущей обстановке в Небесной Канцелярии лучше промолчать. Хотя, чисто теоретически, не исключено, что когда-нибудь в будущем в Рай попадет благочестивый пиарщик, который не лгал, не гневался и не желал жены ближнего своего – вот тогда они и ответят Шефу по полной программе.

Вениамин очнулся ранним утром сидя на кровати – в хитоне, со списком слоганов, зажатым в руках. Надо же, он вчера присел поразмыслить и сразу уснул. Чудовищно болела голова, ее тяжело было поднять, все тело ломило, левое крыло попросту отваливалось. Ладно, сейчас он сделает себе чашку кофе побольше, заварит ее по-турецки: на горячем песке, как положено. Не снимая влажного хитона, Вениамин двинулся в сторону кухни – каждый шаг отдавался сильной болью в его голове. Хорошо, что завтра выходной.

Он открыл кухонную дверь и не поверил своим глазам. Возле мраморного стола, поигрывая разделочным ножом, стояла длинноногая девушка, одетая в прозрачный открытый черный пеньюар. Лицо ее скрывала плотная красная маска с прорезями для глаз и носа, шею обрамляли светлые волосы. Смотря прямо на него, она вызывающе высунула язык – такой же длинный и трепещущий, как у лидера рок-группы «Кисс». Ничего не понимая, Вениамин остановился на пороге, даже протер себе глаза, чтобы увериться: он действительно встал, а не продолжает дремать в кровати?

– Кто вы? – спросил он, пошатываясь. – Что вы здесь делаете?

Вместо ответа девушка со звоном бросила нож на стол. Повернувшись, она подошла к нему, беззвучно касаясь пола пальцами ног с идеальным педикюром. Он почувствовал холодные ладони на своих плечах – непонятно почему, но Вениамин не ощущал никакого желания сопротивляться. К его глазам приблизилась красная маска, ледяные зрачки в прорезях казались злобными и безжалостными. Внезапно зрачки исчезли – маска разверзлась ревом, превратившись в волчью пасть с кривыми клыками, из которой несло нечеловеческим смрадом. Ступни словно приросли к плитам пола, он не мог даже пошевелиться. Вениамин закричал, чувствуя, как зубы глубоко вонзились ему в лицо, круша кости черепа…

Петрович лениво разлепил глаза и в который раз зажмурился от неестественно яркого белого света длинных, напоминающих сосиски ламп: их не отключали ни днем, ни ночью. Скоро уже неделя, как он тут. Сказали б ему раньше, что существует загробная жизнь, – иконку хотя бы для вида в углу повесил, а теперь как пить дать скоро в Ад отвезут срок мотать. И спорить нечего – заслужил. Пуля до сих пор сидит в голове и мешает чесать лоб – извлечь ее должны позже, когда Главный Суд решит, какое ему положено наказание. Относительно того, что он в итоге отправится прямо в Ад, Петрович имел мало сомнений: возле дизайнерской стойки с привлекательно горящими буквами «Небесная Канцелярия» который день одиноко скучал контролер в фирменной голубой ливрее. За всю неделю к этой вычурной стойке не подошел НИ ОДИН человек. Соответствующие выводы, таким образом, напрашивались сами собой.

– Мужик, водки хочешь? – вывел Петровича из сомнамбулического состояния конкретный вопрос, заданный с московским акцентом.

– А нешто я не православный? – живо ответил дед, вскакивая с кровати. – Садись, гостем будешь. Закуски нетути – ну да мы так, по-простому.

Серый бетонный коридор не настраивал на оптимистичный лад. Он был настолько длинным, что конец его мог разглядеть только человек с уникальным зрением; полусырые стены отдавали запахом больничной карболки и гари. Свет «сосисочного» типа ламп настолько обжигал глаза, что голову постоянно приходилось держать опущенной. Кругом уныло тянулись ряды цинковых кроватей, что делало узкое пространство похожим на морг – без простыней, с одинаковыми солдатскими одеялами и поролоновыми подушками. Людей в помещении было ужасно много, и с каждой секундой прибавлялось. В сиреневых вспышках посреди коридора появлялись новые персонажи: старики, дети, женщины. Одетые в комбинезоны, майки, шубы, или вовсе голые. Букет запахов от «новоприбывших» не радовал – от гнили до жареного мяса. Его не перебивали даже дезодоранты в баллонах, подвешенные под потолком.

Человек, предложивший ему выпить, грузно сел на койку рядом. Это был «породистый» мужик в дорогом сером костюме и крокодиловых ботинках от «Гуччи». Кожа его лица, правда, была под цвет костюма, а бриться он перестал, похоже, месяц назад. «Бизнесмен, наверное, какой-то, – осторожно подумал Петрович. – Или депутат». Оглянувшись, мужик нетвердой рукой извлек из кармана пиджака початую бутылку хлебной и протянул старику. Тот, также воровато посмотрев по сторонам, запрокинул емкость и с аппетитным бульканьем опустошил ее на треть. Со вздохом облегчения оторвавшись от горлышка, он благодарно повернулся к новому другу:

– Ну что сказать, добрый человек… со свиданьицем.

– Ага, – мрачно сказал мужик и тоже приложился к бутылке. – Давно тут?

– В воскресенье семь дней будет, – ответил Петрович. – А ты?

– Я? Год уже, блин, – сказал мужик. – И непонятно, сколько еще буду.

– Ни хера себе, – поразился Петрович. – А чего ты тут столько торчишь?

– Все, дедушка, индивидуально, – пояснил мужик. – Меня зовут Андрей Баранов. Я заместителем в одном ну очень большом банке работал. Может, слышал чего-нибудь про меня в телевизионных новостях, а?

Последний раз Петрович смотрел телевизионные новости тогда, когда их вели Шатилова и Кириллов, о чем он сразу не преминул сообщить Баранову. Тот взялся за простреленную голову, однако быстро пришел в себя.

– Ладно, не имеет значения, – хмыкнул он, предложив деду закурить. – В общем, с банкирами, как оказалось, в Чистилище беда. Давать деньги в долг и получать с этого проценты грех – то есть мне необходимо «автоматом» вынести приговор и отправить в Ад. Но поскольку я жертва заказного убийства, то жюри Главного Суда все еще решает, как со мной поступить. Понятное дело, что я попаду в Ад, но они определяют тяжесть наказания.