Я ВЕРНУ ТО, ЧТО ПРИНАДЛЕЖИТ ЕМУ

…Шеф давно собирался с инспекцией в этот район Города, но, ввиду срочных дел, попросту не доходили копыта. Ад – мрачное общество, построенное на слухах, здесь нельзя ничего планировать. Лучше так: за минуту взял, собрался – и нагрянул внезапно, как извержение вулкана. Если же обитателей Квартала известить о визите Шефа, известно, что начнётся. Ушлые умельцы оформят, как похуже – разбросают мусор, красочно разложат стонущих калек с гниющими язвами, затопят печки-«буржуйки», завесив улицы дымом. Лишь бы доказать Шефу, что в Аду всё в порядке, – грешники мучаются от ежедневного нудного бытия, а не тусуются в подпольных стриптиз-клубах и не жуют запретные вкусности в китайском квартале. Посему проверки чаще всего совершались Шефом вне логики, спонтанно – без «мерседеса S666» с рогатой головой, в плотном гриме и совсем непривычном костюме.

А тут и повод подвернулся хороший.

Он приехал на старых «жигулях», как обычный грешник со стажем. Припарковал развалюху в сотне метров от Квартала и двинулся вперёд расслабленной походкой, заложив обе руки в курортные цветастые шорты с рисунками пальм. Грудь Шефа обтянула чёрная футболка AC/DC, а рога скрылись под бейсболкой с надписью Hard Rock. Уже на подходе к затянутому смогом кварталу он ощутил: правильный выбор!

– Мужик, хочешь крестов? – дыхнул в ухо перегаром щуплый субъект в круглых очках, с щетиной на подбородке, чем-то напоминающий кота Базилио. – Контрабандный товар, очень модно… настоящий дуб. Говорят, наденешь, и тебе за это наказание смягчат… дерево такое, заговорённое.

Шеф остановился, переживая величайшую радость.

– Обалдеть, как круто, – сказал он, не скрывая восторга. – Правда, помогает?

– Не сомневайся, мужик, – подтвердил субъект. – Монахи вручную вырезали: за это ж наказание в Управлении страшное, а они стараются, молодцы. Все рокеры у нас в Квартале носят. Жжёт, они жалуются, но классная вещь!

– Чушь собачья, – спокойно ответил Шеф. – Это дерево, мужик. Оно жечься не может. Здесь Ад, и местный набор святых реликвий работает примерно так же, как медицина доктора Малахова. Если монах попал в Город, значит, влетел за грехи – может, он вообще кенгуру изнасиловал. Поэтому любой крест из его рук попадает в разряд сувенирной продукции – и не более.

– Ты откуда такой взялся? – открыл рот «кот Базилио».

– Долго объяснять. – И Шеф прошел дальше, в переулок.

…Квартал Музыкантов открылся ему во всей красе. Закопчённые пятисотэтажки, между ними – центральный проспект Героина, по бокам – множество кафешек, сосисочных стендов (с сосисками из сои, конечно) и пивных – с пивом, двадцать раз разбавленным водой. Отдельно, не таясь, красовались ларьки с «коксом» – без него не бывает настоящего рока. Там покупатели не толпились, ибо народ знал фишку: «Дети, не покупайте наркотики. Станете рок-звёздами – получите их даром». Отовсюду в этом квартале, буквально из любого закутка, звучали мелодии всех стилей – сливаясь в жужжание пчелиного роя. Динамики, магнитофоны, живые выступления артистов сотрясали Квартал. Шеф глянул вправо: на сцене первого же попавшегося уличного кафе застыл Фрэнк Синатра. Скривив лицо, как от зубной боли, он пел песню «Ласкового мая» – «Белые розы» на мотив своего знаменитого хита My Way. Голос певца, и без того старческий, жалобно дребезжал, ломаясь от немыслимых страданий.

«Вот не повезло дедушке, – посочувствовал Шеф. – А с другой стороны, сам виноват. Сотрудничество с итальянской мафией – за это наказание и круче „Ласкового мая“ приклепать могут».

В кафе напротив сцены Синатры за белым роялем сидел Вольфганг Амадей Моцарт. По привычке он был в обсыпанном мукой парике, но уже по-современному не брит. Пальцы Вольфганга украшали с десяток массивных перстней с бриллиантами, на груди виднелась синяя татуировка готического собора в Зальцбурге.

Моцарт пел хриплым, пропитым голосом. Было видно, что он уже к этой роли привык и даже вошёл во вкус. «Блатняком» в Городе наказывали многих музыкантов, и Управление наказаниями, отметил Шеф, совершенно обленилось. Конечно, как проще угробить классика в Аду? Заставить его исполнять «Сверкнула финка, прощай, Маринка». «Мозговые штурмы» лучших умов на совещаниях пасовали перед шансом приказать Элвису Пресли спеть репертуар Шуфутинского причем в том же образе, в огромных зеркальных очках и белом костюме. Элвис, томным голосом, в стиле It’s now or never выводящий «Владимирский централ, этапом из Твери», ввергал в депрессию и самих звёзд, и их поклонников. Это и есть Ад – увидеть, как твой кумир поет унылое говно.

Хотя такое часто случалось и на Земле.

…Граф Квартала обитал в скучном, буром здании в два этажа, похожем на полицейский участок. Неподалеку тусовался недавний гость Ада – Ронни Джеймс Дио. На днях его назначили заместителем графа, хотя рокер ещё толком не выучил русский – официальный язык Преисподней. Весь в наколках, в кожаной куртке, бывший вокалист Rainbow беседовал с патлатым экс-лидером «Нирваны» Куртом Кобейном. Тот смотрел в пустоту стеклянным взглядом, щупал щетину на подбородке и курил самокрутку.

– Очень сложный этот работа, – горячился Дио. – Мой представлений меняться. Сначала Шеф сказать: о, как гуд… ты придумать этот знак металлистов, «козу», это означай рога. А я сказать: ноу. Моя старый бабушкинг считать, что такой образ отпугивать зло, особенно by night.

– Говно, – упадочным, нудным тоном ответил Кобейн. – Всё говно.

Шеф вспомнил, что Кобейну так и не смогли придумать наказание. Он вечно находился в депрессии, ему всегда было плохо. Раз двадцать Курт пытался застрелиться, совершенно забыв, где находится. В итоге он стал единственной рок-звездой, у которой в Аду не было официальной кары.

– А мне, знаешь, какой наказаний? – Дио хлопнул Кобейна по плечу, и тот пошатнулся. – Я думаль, буду дуэт с Муслим Магомаев играть… к нему часто рокеров отправляют… такой хоррор… Последний раз Джими Хендрикс наказали… За один сутка поседел человек. Но – нет. Управление вынес другой приговор. Теперь я буду работать музыкальный продюсер, а все мои группы – проваливаться с большой грохот. И так тысячу лет. Fucking shit.

Кобейн затянулся, безмолвно и мрачно страдая.

Шеф подумал, что время есть, и бесцельно прогулялся по проспекту. Слава тёмным силам, в таком облике его никто не узнал – он вполне сливался с толпой, где каждый второй косил под него же. Певица Анна Герман (в топике и джинсовых шортах), присев на тумбу под оливой с сухими листьями, до хрипоты ругалась с мёртвым вокалистом AC/DC Боном Скоттом: по условиям наказания тот работал у неё осветителем сцены.

Леонид Утёсов в сотый раз объяснял Иоганну Штраусу перевод фразы «Я вам не скажу за всю Одессу». Уши Шефа то и дело резал групповой визг: верещали тысячи битломанок, как только улицу, прячась, перебегали Джордж Харрисон и Джон Леннон. Учитывая, что битломанкам было лет по шестьдесят, участь экс-битлов была незавидной – ибо никто не хочет попасть в толпу старушек, кои забрасывают тебя своим нижним бельём. Надвинув бейсболку на глаза, Шеф прошел мимо Цоя – тот, прислонившись к разрисованной фанатами стене, бренчал на гитаре, отдыхая после рытья котлована. Над его головой красовалось граффити: