Приподнявшись на локте, Алексей вновь поднял на уровень глаз изрядно порванный кусок плотной оберточной бумаги. Буквы расплывались, подрагивая, – кофе уже не действует, надо пойти умыться, что ли. Прищурившись, в сотый раз он уставился на почерк с завитушками – все диктаторы обожают пошлые завитушки.

«Ты ошибаешься. Ищи тринадцатого. Говори с ним о Книге. То, что ты хочешь найти здесь, находится там».

…Тринадцатый. Раньше он много раз задумывался, почему никогда не видит в городе этого человека, имя которого ему было знакомо чуть ли не с рождения. Только год назад Алексею удалось узнать правду относительно места его постоянного пребывания. Эта новость существенно удивила Калашникова: ведь после смерти тринадцатого ни одна живая душа не сомневалась, что он отправился прямиком в Ад. Где ж такой сволочи еще быть, как не тут?

Но оказалось, этот тип сыграл чересчур большую роль в формировании человеческой истории, чтобы мирно существовать вместе с остальными грешниками. Калашникову рассказывали, что Главный Суд, прозаседав целых пять лет и подробно изучив многочисленные предложения Учреждения – видимо, в то время там тоже существовали проблемы с креативом – так и не выбрал для тринадцатого подходящего наказания. Решили так – заключить под домашний арест до Страшного Суда, когда так или иначе придется раздавать всем сестрам по серьгам.

Но самое смешное, что будущее этого финального события по-прежнему находится в тумане: последний раз Страшный Суд ожидали в двухтысячном году, до этого – в тысячном. Сейчас вообще никто не берется предсказать точную дату. И у Небесной Канцелярии, и у города гигантское количество дел, все попросту тонут в бумагах, доводах и согласованиях. После серии споров между Голосом и Шефом ориентировочной датой конца света постановили считать трехтысячный год. Вполне возможно, его опять перенесут.

Тринадцатый, чью судьбу не смог определить Главный Суд, был помещен в особое заключение – ему выделили отдельную территорию между Раем и Адом, которую охраняли как слуги Шефа, так и ангелы. Многие с таким решением были не согласны. Кто-то полагал, что это слишком суровое наказание: люди, убившие миллионы, спокойно обслуживали городские столовые или работали в качестве сантехников. А он, погубивший лишь ОДНОГО человека, на протяжении тысяч лет считался главным преступником на Земле! Другие считали – за то, что совершил тринадцатый, нет прощения, равно как и не существует такого жестокого наказания, которому его следовало подвергнуть.

Алексей опустил затекшую руку с посланием, ощущая неприятные покалывания в пальцах. Тревога сменилась раздражением. С какой стати он так разволновался? Ведь Сталин не является новой инкарнацией прорицательницы Ванги – откуда ему известно про тринадцатого? Сначала дед отказывается отвечать на вопросы, а потом под покровом ночи бежит из камеры – и вдруг оставляет адресованную ему записку? Подозрительно. Однако, как любили повторять наводнившие в 1937-м город советские бюрократы, «сигнал поступил, и его следует проверить». Да и приятель из отдела графологических экспертиз, изучив по его просьбе кусок оберточной бумаги, подтвердил – это действительно почерк Сталина.

…Имя Иуды Искариота, несостоявшегося апостола, который навсегда сделал число тринадцать таким, что, к примеру, в испанских гостиницах не существует комнат с этим номером, а есть «12А» или сразу «14», стало нарицательным символом предателя. Он пребывал в одиночной камере – если таковой можно было назвать фешенебельный гостиничный номер. Общение с ним посторонних людей было максимально ограничено, на личную встречу требовалось получить обязательное согласие двух сторон – Ада и Небесной Канцелярии. Только имея на руках пергамент с двумя печатями, можно было смело стучать ногами в дверь здания, где содержался Иуда.

Калашников предчувствовал, что Шефу его идея не понравится – хотя бы потому, что за согласием придется позвонить в Небесную Канцелярию. Но выбора у него все равно не было.

И это еще не все. В ожидании письменного разрешения на встречу с тринадцатым – если, конечно, Шеф не пошлет с этой идеей сразу – Калашников планировал снова посетить вампирский квартал, дабы попытаться найти хоть какие-то следы Гензеля. Вряд ли убийца поддерживал контакт с носферату исключительно с целью того, чтобы иметь возможность по блату покупать свежие розы. Возможно, вампир являлся связующим звеном между заказчиком и киллером, доставляя последнему вещество и сообщая имена следующих жертв.

Смяв бумагу, он переключился на мысли о Сталине. Когда навещал вождя народов в камере, он, к сожалению, забыл один интересный факт из его биографии… Все знают, что рябой дед отправил полстраны убирать снег в Сибирь, но мало кому известно, что в юные годы он протирал скамью в семинарии, мечтая стать священником. Хорошо бы выяснить, есть ли в городе те, кто посещал эту самую семинарию вместе со Сталиным. Вот с ними он и потолкует: не вел ли Иосиф Виссарионович в семинарских коридорах загадочные разговоры об Иуде или веществе. Пока же сотрудники Учреждения, согласно приказу Шефа, выборочно допрашивали бывших священников на предмет того, мог ли кто-то из них на досуге приготовить особую святую воду, а также проверяли профессиональных киллеров на новейшем детекторе лжи.

Калашникову даже стало стыдно, что он не догадался о столь простейшем решении, хотя разгадка буквально валялась под ногами, совсем из ума выжил. Ну что же еще может сжигать грешников в Аду, как будто на них обрушивается лавой вулкан Везувий? Конечно же, вещество – это натуральная святая вода! И Сталин, судя по его реакции, сообразил об этом в первую же секунду. Да уж – хоть в этом вопросе семинария явно пошла ему на пользу. Врет дед или нет, но надо обязательно выйти на контакт с Иудой, если он придумает, как подать эту идею Шефу, чтобы у того не случился приступ бешенства. Как только он закончит дела в архиве и вампирском квартале, так сразу заглянет к руководству и…

…Дверь содрогнулась, наполнив комнату грохотом. По настойчивости ударов, которые сотрясали панель, без труда можно было догадаться, что ранний гость чрезвычайно нетерпелив. Вскочив с кровати, Калашников с криками «иду, иду» заметался по комнате, второпях надевая штаны. Скомканный лист бумаги он засунул было в ящик стола, но сейчас же снова выгреб обратно, опасаясь оставлять столь ценную вещь без присмотра. Сея вокруг хаос и разрушения, Алексей добрался до двери, которая, казалось, сейчас должна слететь с петель, и натужно проскрипел массивной задвижкой проржавевшего замка.

В дверной проем немедленно заглянул Малинин, искривив рот в похабной ухмылке.

– А иде ж девка? Я думал, вашбродь, что ежели вы так долго не открываете, так вас кто-то вовсю в постельке греет, гы-гы-гы… Или вы ее каким макаром уже в шкаф запихнули?

Уставший за ночь Калашников не смог скрыть крайнего раздражения.

– Какого хрена ты ломишься в такую рань? Ты пьян, что ли, скотина? Дыхни!

Оценив ситуацию, Малинин мгновенно встал по стойке смирно, поедая глазами осерчавшее с недосыпа начальство. Лыбиться, впрочем, он при этом ничуть не перестал.

– Никак нет, вашбродь! Меня за вами отправили, срочное дело.

Калашников замер, ожидая неприятного сюрприза.

– Что-то случилось? – задал он идиотский вопрос.

Дрогнув, ухмылка сползла прочь с упитанного малининского лица.

– Мягко говоря, да. Менделеев убит.

…Воскресшие комары тщетно бились в стекло с обратной стороны, наблюдая, как носитель аппетитной крови надевает пиджак и устремляется к выходу. Завтрак сорвался.

Поначалу убийца собирался заехать в тайник за последней порцией эликсира – взамен только что израсходованной, но понял, что не успеет. Иногда фрау Браунштайнер просыпалась достаточно рано и могла застать его открывающим дверь. Когда он добрался до дома, и так уже светлело. Часть уличных фонарей зажгли, но, к счастью, его улица еще пребывала в полумраке. Сердце киллера переполняла гордость. Что не говори, а котелок у него варит. Операция прошла просто виртуозно – сам Джеймс Бонд позавидовал бы.