Развалившись на треножнике из коллекции Ферри, запрокинув голову вверх, незнакомец плавно раскачивался из стороны в сторону, напоминая шамана во время молитвы. Раз или два он рисковал свалиться на пол, но стоящий рядом Малик, чей нос и рот были плотно замотаны клетчатым палестинским платком, осторожно придерживал его за плечи. Неподалеку валялся оловянный кувшин средневековой исфаханской чеканки: Кар не нашел родника, воду (чистую и очень холодную) пришлось позаимствовать из ближайшей церкви. Перед началом сеанса незнакомец выпил кувшин залпом, тяжело простонав, – от холода заломило зубы. На широком жертвенном подносе шипели горки докрасна раскаленных углей, источая уходивший в вытяжку дым: густой и белый, словно сметана. Человек на треножнике жадно вдыхал дымовую завесу, заглатывая ее открытым ртом, как пирожное, – проглотив, он втягивал белое облако обеими ноздрями, подолгу задерживая в легких. Казалось, частички лавра не горели и даже не тлели, они попросту растворялись в воздухе, исчезая на глазах. Прошло всего минут сорок, а у Малика уже страшно разболелась голова от сильнейшего запаха семян белены, лавровых листьев и диких трав. Лоб незнакомца, его молочно-белые щеки и обнаженная безволосая грудь отсвечивали трупной зеленью – они также были натерты травяным порошком: «дельфийскую пыль» втирали несколько часов с такой силой, что на бледном теле гостя появились глубокие вмятины и синяки. Глаза белолицего закатились: на потолок с лимонной лепниной глядели выпученные белки – слепые, в мелких кровавых прожилках. Листья лавра, впитавшись в кровь, полностью овладели разумом, поглотив мозг без остатка. Впав в глубокий транс, незнакомец тонким голосом распевал непонятную, но жуткую песню, похожую на плач женщины по покойнику, – в клекочущих звуках смешивались волчий вой, зубовный скрежет и горловой хрип. Чувствуя мурашки, бегущие по спине, Малик взялся железными клещами за кусочек угля, приподняв его с поверхности пышущего жаром жертвенника. Закусив губу, юноша плотно приложил огненный шарик к предплечью, сверкающему молочной белизной. От кожи гостя пошел дым, но тот не шелохнулся – жестокая проверка показала, что человек погрузился в глубочайший транс. Всматриваясь в гримасы безумного зеленого лица – с выпученными, мраморными глазами и перекошенным ртом, судорожно заглатывающим клубы отравленного дыма, даже видавший виды Кар, и тот почувствовал себя весьма неуютно.

– Сколько еще понадобится времени? – прохрипел он, чувствуя, что вряд ли найдет силы и дальше выносить леденящие кровь завывания белокожего.

Ферри, однако, ничуть не беспокоил к о н ц е р т незнакомца.

– Понятия не имею, – зевнул бородач. – Возможно, минут тридцать. Или пять часов. Тут не угадаешь. Ты пойми, он же не обычной луговой травы наглотался. Эта смесь – вероятно, сильнейшее наркотическое средство в мире. Даже ЛСД и героин по сравнению с ним – детская игра. За один или два сеанса оно способно п о л н о с т ь ю разрушить человеческий мозг: ткани восстанавливаются намного медленнее обычной плоти, и реанимация может занять два-три дня. Но у нас нет другого выхода, кроме как обратиться к ясновидению. Понимаю, глупый вопрос, но ты не слышал о пифиях?

Кар нахмурился, изображая мыслительный процесс. Мудреное слово ему ничего не говорило, поэтому он выбрал первый возможный вариант.

– Это такая разновидность проституток? – с надеждой спросил Кар.

– О нет, – тихо рассмеялся Ферри. – Всего лишь юные девушки – жрицы-прорицательницы в Древней Греции. Ты ведь фильм «300 спартанцев» смотрел? Ну, так вспомни – перед битвой с персами царь Леонид пришел к этим самым пифиям за предсказанием относительно исхода будущего сражения. Основная популярность принадлежала храму Аполлона в Дельфах, где «работали» три крутейшие, можно сказать, элитные пифии. Прорицание разрешалось проводить только раз в год. Приготовления к церемонии делались пышно и долго – пифия одевалась в красивые одежды, купалась в Кастальском источнике на горе Парнас, пила чистейшую родниковую воду, надевала лавровый венок. Закончив, она садилась на треножник и полной грудью вдыхала священные пары, струившиеся из расселины в храмовом полу. Официально считалось, что пар благословлен богами. Удивительно, но не случалось такого, чтобы пророчества пифий не оправдались: тому же царю Леониду была предсказана смерть, и он умер. Жрецы гребли пожертвования лопатой, но в один прекрасный день, как это водится, случилась мелкая оплошность. Служитель храма Аполлона, путешествуя с торговым караваном, случайно попал в руки к персам. Под жестокими пытками он раскрыл секрет: оказывается, никакого пара изначально не существовало. Вместо него всегда использовалась специальная смесь для получения эффекта ясновидения – «дельфийская пыль» из семян белены и конопли, сухих наркотических трав и листьев особого, растущего на кладбищах лавра, сильнейшим образом воздействующего на определенные участки мозга. Прислужники храма разжигали под каменным полом пламя, стараясь, чтобы дым от горящих трав уходил прямо в расселину. Все остальное – пышная хламида, венки и церемониальное купание в источнике – оказалось обычной попсой, игрой на жадную до впечатлений публику. Обнаженную пифию заранее натирали «пылью» с горячим воском и ждали 8–9 часов, когда травяные частицы впитаются в поры кожи: вместе с дымом из расселины это обеспечивало нужный результат. И эта штука отнюдь не безобидна, Кар. Травы разъедают мозг, поскольку видения чересчур красочны и остры: ни одна из пифий не выдержала больше двух сеансов за всю свою жизнь. Частенько после шоу они сходили с ума, а однажды пифия умерла на первом сеансе пророчества – жрецы не рассчитали дозу порошка.

– Но ясновидение-то – настоящее? – спросил сбитый с толку Кар.

– Еще какое, – охотно подтвердил Ферри. – «Дельфийская пыль» обеспечивала убойный эффект. Пифии не только видели будущее, они запросто могли отследить действия любого человека на любом расстоянии, наблюдая, как со спутника. После допроса развязавшего язык жреца рецепт «зелья пророчества» шагнул за пределы храма Аполлона – свободный доступ к нему получили как ревнивые цари, следящие за своими женами, так и богатые торговцы, алчущие узнать движение своих караванов. Основное – в правильных пропорциях составить смесь, после чего можно спокойно наслаждаться ясновидением. Но не прошло и года, как ажиотаж резко упал, – выяснилось, что порошок приводит к сумасшествию, а то и к смерти. «Дельфийскую пыль», как ты уже слышал, начали класть в гробницы в качестве части погребальной утвари. Особенно это касалось знатных особ: очнувшиеся мертвецы, запертые в склепе, должны иметь шанс воззвать к богам. И как славно, что у этого парня оказался с собой заветный мешочек…

– Славно-то славно, – с сомнением заметил Кар. – Но как бы он реально умом не тронулся – ведь без его способностей мы пропадем. А если мужик и вовсе превратится в буйного психа? Он же из нас в пять минут статуй наделает. Может, свяжем его потихоньку, пока не поздно? Нам Чикатило не нужен.

Незнакомец умолк – воющая песня оборвалась на полуслове. Он замер, склонив голову набок: изо рта свисала тоненькая ниточка прозрачной слюны, щеки застыли, окаменев. Лишь ноздри продолжали двигаться, словно жили отдельно от лица – втягивая в себя воздух, они жадно всасывали кольца дыма. Мертвые, выпученные глаза вдруг ожили: белки начали вращаться, скрипя наподобие очей сломанной пластмассовой куклы. На губах яичным белком запузырилась пена с прожилками красного. Секунда – и оба глаза треснули кровью, закапавшей из-под ресниц. Малик отшатнулся в невольном испуге: юноша чуть не упал, споткнувшись о чеканный иранский кувшин.

– Эге, – сказал он. – Похоже, парень сейчас коньки отбросит – как та пифия.

Повернувшись, Кар уставился на Малика: в глазах горела злоба.

– Ты просто лох, – выплюнул он. – Ничего нормально организовать не умеешь. Воды, небось, мало дал? Хер с ним, пусть сдохнет – через минуту воскрешение. Хуже то, что у него мозги на двое суток превратятся в пюре.