– Конечно, всяко бывает. Завтра в каменоломни поведут торб. У нас там один есть, за которым не пришли и никто не купил. Попросим Прока, пусть оформит этого как того. Утром уведут, а тот останется…

Дальше мне расслышать не удалось, так как загонщики вышли за калитку.

– Свежачок? – спросили сзади.

– Да щас! Черный с детства, по печати не видно? – ответил я, зная местные традиции.

– Давай поменяемся рубахами? И тебе обнова, и мне.

– Мне моя вполне нравится. – Я незаметно сжал заточку и развернулся.

Бурно реагировать было не принято. Ну объяснился с местными, кто такой, и все нормально. Проверили на чепуховость и проверили. Просто я был реально на взводе.

– Успокойся, малец, – раздался тихий голос из соседней клетки. – Ты, Гнобой, тоже не бузи, не видишь, голову ветрит у парня. Отойдет, потом поговоришь.

Я посмотрел на говорящего. Невзрачный, спокойный мужичок с умными глазами. Такие у рабов в авторитете. Наверняка из наказанных – уголовных, по-местному, точно не из долговых и пленных. Куртка на нем явно была с чужого плеча – узковата, да и не самая дешевая, вряд ли он ее купил. Гнобой скорее всего из той же партии. Только им приходило на ум поживиться за счет вновь прибывших. Кроме меня и Гнобоя в клетке было еще трое рабов. У спокойного был всего один сокамерник. На всех, кроме спокойного, одежонка была довольно потрепанной.

– Чего кричал-то? – спросил спокойный.

– Медальонного на меня развели только что.

Говорить слово «хозяин» при этом контингенте не стоило, лучше заменять на жаргонное «медальонный». Принципиальная позиция большинства наказанных – не признавать над собой хозяина. Таких, как этот мужичок, обычно отправляли именно в каменоломни. За каменоломный торб говорило также то, что в разгар торгового дня мы не находились на всеобщем обозрении. «В каменоломни», кстати, совсем не означает, что ты увидишь горы. Это скорее общее название рабства у империи, а не у конкретного хозяина. Это могло означать строительство дорог и крепостных стен, вырубку леса, в общем, любую тяжелую работу, не требующую особых знаний или умения. Рабский стройбат, так сказать. Это несколько получше орочьего рабства, хотя и ненамного, поскольку продолжительность жизни у имперских рабов могла быть очень низкой – смотря куда попадешь.

– Тебе-то что? – ухмыльнулся Гнобой. – Зад полизать не дали?

– Ты видел, как я это делал, чтобы говорить? – шагнул я к нему.

Тот встал от дальней стены и вразвалочку пошел ко мне, гремя кандалами на ногах. Руки тоже были скованы, но кандалы на руках тоже могут быть оружием при определенной сноровке.

– Гнобой! – вскрикнул спокойный, но было поздно.

Заточка упруго вошла в бедро и тут же мелькнула у головы. Обычно такие типы ожидают удар в голову, поэтому старая проверенная тактика – бьешь куда не ожидает, а потом в голову. К стыду своему должен сказать, что в голову за все время использования этого приема я попал лишь раз, и то легонько по щеке. Гнобой отпрыгнул.

– Вы что, твари?! – раздался крик снаружи. – Попон!

Обслуга ворвалась с палками, пока мы, как два весенних кота, ширшивели друг против друга. Перепало и мне, и Гнобою, и, по-моему, еще кому-то – некогда было особо рассматривать, занят был, люли по карманам раскладывал. Меня вытащили из клетки.

– Рот открой!

Я сжимал челюсти, как мог, но нажатие на правильные точки и залитая прямо в глотку вода заставили засунутый перед этим шарик пройти через горло.

– Проглотил, – констатировал факт безымянный из обслуги, проверив мой рот.

То, что проглотил, я уже начинал ощущать по некоторой ватности рук и ног. Местный транквилизатор – зверская штука. Все соображаешь, правда, медленно, а говорить ничего не хочется, как и двигаться.

– Наклони ему голову.

Неприятный тип, хотя они все были неприятными, держал трубку. Один из обслуги сжал мой ватный черепок, наклонив. Алтырь прижал трубку к виску, жжение на мгновение вернуло разум, я поперхнулся криком, потому что у меня был зажат рот. Эта же трубка коснулась бумаги и медальона, оставляя одинаковые отпечатки.

– Все!

Деньги перекочевали от обслуги в руки алтырю. Обратная дорога дарила неприятные колебания картинки в глазах, вызывающие тошноту.

Потом меня повели в филиал местной кузни – надеть украшения на ноги и руки. Кузней этот навес со стоящей прямо на земле наковаленкой называть нельзя, тут делали всего две операции – заковывали и расковывали, ну еще изредка наказывали, судя по лавке и палкам в углу.

– Попон, – раздался голос спокойного, когда меня привели обратно, – заводи к нам.

– Липкий, он же страшный, – ухмыльнулся Попон.

– Ты поговори давай еще.

– К тебе так к тебе.

Вечер был мрачным. Хотелось выдать содержимое желудка на обозрение соседям. На мое положение, как и на все вокруг, было по барабану, совсем по барабану. Какие-то люди принесли еду и вино. Причем в качестве еды была жареная курица. В соседнюю клетку закинули котелок, мерзкий запах варева из которого ощущался даже здесь. Я ел курицу, но совершенно не чувствовал ее вкуса.

Утро принесло головную боль. Сознание прояснилось, но не полностью. Я лежал на полу клетки. Практически сразу, как я проснулся, скрипнули петли двери.

– Давай, Липкий, поднимай своих.

– Что так рано?

– У имперских спросишь.

Надо мной склонилось лицо спокойного:

– Вставай.

Идти в кандалах очень неудобно, прямо очень. Благо, что идти было недалеко. Мы встали в затылок друг другу там, где указала обслуга, после чего усталый воин продернул между нашими ногами, поверх кандалов, цепь. Эту же цепь протащили меж рук, и местный кузнец соединил друг с другом конечные звенья цепи. Последним был Липкий, я был перед ним.

К воину подошел Попон. Жаль, что раритетную заточку, которую я делал еще у орков, забрали, можно было пырнуть, хотя за это показательная смерть. Причем не факт, что просто отрубят голову. Могли и сжечь, и лошадьми порвать, и на площади подвесить, разрешив всем кидать камни. Думаете, не найдется желающих? Да как же!

Попон что-то втирал воину, сунув мелкий предмет в руку, тот кивнул. После сковывания нас усадили на телегу. На другой телеге, впереди, ехала охрана – четверо воинов не первой свежести, в кожаной броне. Правил нашей телегой возница – деревенский парень без оружия, а вот телега охраны ехала под управлением одного из воинов. Вообще-то по инструкции воины должны были идти сбоку от нашей телеги, охраняя наш покой и здоровье. Так что наверняка телега, на которой ехали стражи, либо одного из воинов, либо куплена в складчину. Хотя второй вариант вряд ли, лишний империал не у каждого есть.

Может быть, еще действовало успокоительное, данное обслугой, но я не переживал. Вот, помню, первые разы, когда я попадал в загон, – да, нервничал. А сейчас… Просто начал осмысливать свое положение и размышлять о побеге. Судьба, видимо, у меня такая – украл, выпил…

Только выехали из загона – телеги встали. Воины спрыгнули с телеги и, как будто для совещания, отошли к первой лошади, тут же к нам подошли два мужика.

– Привет, Липкий.

– Привет, – ответил мой сосед.

– Ты уж извиняй, что могли.

– То есть? Покормили руки, и все? Что, вытянуть из загона – вода не потекла?

– Прекрати, Липкий. Ты уже с печатью. Сам все знаешь. Тем более тебя по суду… Ссориться с имперскими себе дороже.

– Двуглавый так решил?

Один из мужиков кивнул. Липкий замолчал.

Пока они разговаривали, я рассеянно оглядывал улицу и вдруг увидел… Клопа! Тот стоял у одного из домов и наивными глазами смотрел на меня.

– Липкий, можно мой тоже подойдет? – обратился я к соседу мерзким хриплым голосом, понимая, что его встреча с приятелями не случайна.

– Тот, что ль? – Липкий кивнул на Клопа.

– Да.

– Пусть идет. Ладно, срезы (воры), – переключился Липкий с меня на собеседников, – будете в каменоломнях – встретимся.