– Я поразмыслил – туфта это, сударыня, – сообщил Каледин, оглядывая Алису, как волк ягненка. – В кино обожают без меры лепить отсебятину. Ни одно документальное повествование исследователей зомби, никакие серьезные оккультные книги не подтверждают, что человек превратится в живой труп после укуса. Зомби спокойно перегрызет врагу горло или заразит трупным ядом, но противник не восстанет из мертвых. Для оживления нужен новый ритуал, проводимый унганом или мамбо. Да и, по большому счету, самим покойникам это не надо. Вот ты утром на завтрак ешь банан. Ты бы хотела, чтобы после укуса банан превратился в тебя?

– Да не особенно, – зябко передернулась Алиса.

– Вот и они не хотят, – подытожил Каледин. – Десять лет назад, когда я еще стажером в МВД работал, накрыли мы одну доморощенную секту, практиковавшую вуду. Тоже ребята что-то мелом чертили, сердца человечьи вырезали, мастерили куколок… По ходу расследования я магической литературы и начинался. И чего сразу не вспомнил, когда в квартире труп профессора увидел? Флаги с блестками, чертеж кровью… ром этот чертов. Времени чересчур много прошло, показалось – что-то из прошлого, смутно знакомое. А потом – как торкнуло. Умираю от желания выяснить, кто мозг профессору обратно в череп вложил. Сантерии конго позволяют создавать безголовых зомби, но они неспособны выполнить приказ в стиле: «Пойди и убей тех троих по этому адресу». Примитивные рабы; мамбо их используют для мытья посуды, пропалывания сорняков в огороде… на большее не годятся.

Алиса опустила обе ноги, спрятав их в пене.

– Совсем как я у тебя, – она обняла Каледина и прикоснулась губами к его губам. – Когда мы были женаты, ты дома ни хрена не делал. А я примитивно мыла посуду и часами пропалывала коридор от окурков. О, я была живым трупом, но после развода воскресла… Впрочем, спать с тобой я все-таки хочу. Да и тебе следует честно признаться: я – это лучшее, что было в твоей жизни.

Душу Федора разрывал легион серьезных противоречий.

– Это говорит не о твоих достоинствах, а о недостатках моей жизни, – логично рассудил Каледин. – И я бы возразил по поводу окурков, но ты взбесишься, и ночь любви пойдет коту под хвост. Лучше промолчать, пускай твое мнение жутко несправедливо. Мыть посуду – обязанность женщины.

– С какой стати? – взвилась Алиса, расплескав воду за край ванной.

На этом у Каледина уже не получилось сдержаться.

– Это старорусский обычай, – понесло его. – На Руси так издавна повелось. Согласно историческим летописям, древние славяне давали пленным девушкам из германских племен облизывать посуду после еды – из жалости, чтобы те не умерли голодной смертью. Вашей народности привычен труд на дому, нам же, столбовым дворянам, положено бабло-с зарабатывать… а пыль вытирать – не комильфо. Я виноват, что на домработницу не хватило, однако… – Каледин тщетно пытался прикусить язык, чувствуя, что дальнейшие слова сильно некстати, – русскому дворянству приятно видеть, как остзейские немцы благородных кровей «бычки» с пола подбирают.

Алиса поднялась – сверкая глазами и раздувая ноздри, подобно чудовищу из глубин океана. По груди и бедрам текли струйки воды, разбавляя белые холмы из хлопьев пены. Каледин вернул оккультную книгу на табурет.

– Солнце, – заискивающе произнес он. – Может, не будем нервничать?

…Далее события развивались на удивление быстро. По калединской оценке, за промежуток времени примерно в минуту его успели вытащить из ванной и шумно выставить за дверь их бывшей квартиры. Сначала на лестничную клетку полетели вещи. Вслед за ними, жалобно дребезжа, выкатился сотовый. Немного спустя последовали ботинки и кобура с револьвером. А уже потом на площадке оказался сам Каледин – мокрый как мышь, с ног до головы в мыльной пене и в полном неглиже. Ничуть не смутившись, голый Каледин нагнулся к брюкам, нащупывая сигареты. Прикурив, он выпустил облачко дыма – и, не оборачиваясь, произнес в сторону недружелюбной двери:

– Спасибо, милая. Ты помнишь, соседка наша ко мне клеилась? Наверное, она сейчас смотрит в дверной глазок… и ух какие мысли-то у нее в голове…

После короткой заминки пространство за дверью издало загадочное шебуршание. Лязгнул замок, и рука Алисы бросила на пол махровый халат цвета «мутного бордо» – Каледин не замедлил в него облачиться.

«Эх, какая ночка сорвалась, – с некоторой досадой подумал он. – И непонятно, чего я заткнуться никак не мог? Вот же проклятый коньяк!»

Не без удовольствия выкурив сигарету, надворный советник приступил к одеванию вицмундира. Стоило ему застегнуть пуговицу на горле, как в кармане с особым надрывом (как это бывает под утро) зазвонил телефон.

– Ваше высокоблагородие, – вырвался из динамика испуганный голос Майлова. – Тут у нас того… опять эти… как их… останки похитили-с…

– Фига себе, – удивился Каледин. – Кого на этот раз? Неужели Шаляпина?

– Никак нет, – отчаянно хрипел урядник. – Прямо из морга неизвестные воры украли трупы купца Чичмаркова и заодно прохвесора Мельникова… который, изволите помнить, вроде второй раз уже труп.

Каледина дернуло ноющей болью в мозгу. Это чувство сочно микшировалось со злостью от недосыпа, как коктейль в руках опытного бармена – естественное ощущение человека, жестоко квасившего всю ночь напролет.

– Вы там случайно без меня не обойдетесь?

– Не думаю, ваше высокоблагородие, – хмыкнул Майлов. – Это еще полбеды. Сейчас офис господина Чичмаркова на Тверской пылает… зарево на весь город – не успели из морга стащить жмуриков, как через час неизвестный злоумышленник здание поджег. Теперича тудыть, как пить дать, все наше начальство съедется, и в том числе его превосходительство – Муравьев…

Закончив беседу, Каледин сотряс пустое пространство лестничной клетки спичем из трех-четырех энергоемких выражений. Подумав самую малость, он добавил еще парочку столь же красочно исполненных. По окончании монолога Федор уперся взглядом в часы. Он думал, стоит ли повергнуть Алису в шок свежими новостями и заодно уж одолжиться таблеткой цитрамона. Из недр квартиры, однако, не донеслось ни единого звука. В сердцах махнув рукой, Каледин начал спускаться вниз по лестнице…

Мохито в бокале успел потеплеть, а листики мяты, свернувшись, увяли. Комната – коробка из бело-голубых керамических стен (в ручном исполнении мастеров Гжели), с огромной шкурой мамонта (стилизация из кролика, дизайн DKNY) на полу – была оборудована как чилл-аут. Горский князь и по совместительству поп-звезда Дима Иблан уже с час пребывал в той максимальной степени ярости, какую только способен обеспечить гнев южного человека. Тыкая пальцем в гигантский экран телевизора (он заменял в чилл-ауте потолок), горец злобно вопрошал лежащего рядом с ним на шкуре продюсера – весьма упитанную и умудренную жизненным опытом + килограммом косметики пожилую даму – Иоанну Блаватскую:

– Вот как это называется? Вот как, ты мне скажи, а?!

– Дима-джан, – томно отвечала Блаватская, нюхая садовую розу. – В сотый раз тебе говорю, дорогой. Ты еще не умер, могилы нету. Чего красть?

– Неправильно это, ох как неправильно! – горячился Иблан, инстинктивно хватаясь за пояс – там, где у горца должен быть пристегнут кинжал. – Уникальный, прекрасный случай для пиара! Я так и вижу, – он поднес к лицу раскрытые ладони, – заголовки в газете «Жисть»: «Воры вскрыли могилу Иблана – мумия внутри не обнаружена!» И все – стопроцентная заполняемость концертов в Гомеле, орхидеи и розы фанатов, бабло рекой – льется и булькает. Между прочим, мне на экскурсии в Египте гиды рассказали одну вещь… штука крышесносящая. Оказывается, ихние фараоны начинали строить себе пирамиды еще при жизни… чтобы хватило времени на масштабное сооружение. Здоровущее кладбище получилось! Почему бы и нам так не сделать? Давай организуем собственную гробницу, получим пиар.

Мудрая Блаватская эпических восторгов Иблана не разделяла.