– Папа, – деликатно обратился тарантул к Сатане, – а почему вы носите только черный цвет? С другим вы не ассоциируетесь. Зачастую добавляется красное и белое, но лишь для оттенка общей мрачности. Это мода такая?

– Нет, скорее имиджевый ход, – затряс рогами Дьявол. – Общепризнано – в черном тело обычно выглядит стройнее, как бы похудевшим. А белый цвет – наоборот, полнит. Ты обрати внимание, что всякие праведники и патриархи из Рая выглядят в своих хламидах как большие белые тумбы, каждый второй – Демис Руссос. Не ходят, а катаются, словно шарики. А тут мы, на контрасте – подтянутые, спортивные, в лаковой коже. Я уж не говорю про то, что черный цвет – это сексуально, а мрачность – проверенный бренд. Разве имел бы я столько фанатов, если бы Ад выкрасили в оранжевый, розовый и зеленый цвета? В Преисподней тогда бы только гламурные девочки тусовались в обнимку с гомосеками. Но извратить можно любую идею. Посмотри, кого сейчас называют готами. Чуваки с черной помадой на губах, белым гримом и пирсингом на полкило. И кому какое дело, что готы – это племя германских варваров, чей вождь Аларих в четыреста десятом году разграбил Рим! Я на сто пудов уверен: воскреснув, Аларих сходит с ума каждые полчаса, видя воочию, КОГО называют готами. Мрачность в сатанизме необходима. Зло оптимально не может быть цвета радуги, иначе это не зло, а гей-парад.

Тарантул покивал головой – с сыновней уважительностью.

– А тот… в звериной маске, с кем вы говорили… он тоже зло?

Сатана усмехнулся, пытаясь разглядеть «окно» для появления Свиньи.

– У него явный кельтский акцент, – сообщил князь тьмы. – Но я не могу понять, откуда он родом. У кельтов, в зависимости от места проживания, несколько наречий – и одно серьезно отличается от другого. Скорее всего, Свинья – уроженец горной местности. Это может быть как Шотландия, так и Ирландия, вот Уэльс маловероятен. Все зависит от конкретного клана. Юлий Цезарь описывал кельтов как жутких отморозков, чьи воины пожирают плоть мертвецов прямо на поле битвы. Отчасти правда – кельты не ведали страха, ибо верили в переселение душ, равно как и в загробный мир. В свое время я крутил роман с подружкой из кельтов. Зажигательная девчонка – ее звали Морриган, – умела превращаться в птицу. Офигительный фокус в постели, правда? Так вот, Морриган была трехлика, и, хотя она считалась богиней войны, я не могу отнести ее к злым или добрым созданиям. Она что-то такое нейтральное. А свиное рыло… я пытаюсь его вычислить, но образ этого типа постоянно ускользает от меня угрем. Мы в XXI веке излишне подвержены влиянию масскультуры… думали, что, как в «Пиле», это – маска. Нет. Полагаю, совсем не маска – а настоящая, живая морда.

Тарантул в ужасе прижал к восьми глазам четыре ноги.

– Тот, кто в реале обладал в кельтском эпосе свиным рылом, вообще не мог разговаривать. – Дьявол задумчиво перебирал пальцами мягкий песок. – Он лишь издавал нечленораздельные звуки. Значит, парень способен трансформироваться, менять свою внешность – таких в мифологии всего трое. Собственно, одна из них Морриган, остается выбрать между двумя.

Паук хотел еще кое о чем спросить, но не успел – монитор открылся неожиданно, слева от него. Он удивился, какого качества было изображение Свиньи, – очень четкое, профессиональное, словно на экране HD-телевизора. Виден каждый волос.

– Молодец, – обратилась Свинья к Сатане на старокельтском языке.

Монитор внезапно подался назад – тарантул отпрыгнул, в первобытном ужасе зарываясь в песок. То, что он принял за HD-экран, оказалось дверью с прозрачным пластиковым стеклом – позади которой находилась Свинья.

Существо вошло в комнату грузно, но тихо – его ноги по щиколотку утопали в песке. Как и Сатана, визитер был одет в черное: кожаную куртку-«косуху», рубашку с надписью The End, сапоги и кожаные штаны, явно содранные с метал-музыканта.

«Есть у нас один парень, он может находиться только в коже животных – иначе телу жарко», – вспомнил Дьявол слова Морриган, и ему на момент вдруг стало оченьочень весело. Люцифер даже не подумал подняться – продолжил возлегать на песке, как курортник на карибском пляже: цепь от копыта уходила вниз, под кадку с засохшим кактусом.

Подойдя к нему, Свинья остановилась. С пятачка срывались тяжелые капли, она не дышала, а хрипела – точно за ней кто-то гнался.

– Настало время для личного разговора, – хрюкнуло существо. – Я много слышал о тебе. Говорят, ты очень умен. Если так – назови мое имя.

Паук мало что понимал. Забившись за фонтанчик, он в страхе прислушивался к разговору на чужом наречии – при создании Дьявол не наделил Ивана Люциферовича мультилингвистическими способностями. Тарантул увидел, как Сатана засмеялся. Звякнув цепью, он сказал Свинье какое-то слово.

Как показалось пауку, в этом слове было ровно семь букв…

Мы удобно расположились на пьянку в одном из кабинетов института. Кажется, раньше здесь сидел академик. Или профессор. Хрен знает, я не разбираюсь в их регалиях – демоны от природы плохо учатся. Но по-любому – просторная такая комнатка, хотя и без света: поработали лапы мародеров – даже лампы с потолка унесли, торчат обесточенные провода. Болтаем при огоньках свечей, горящих на остатках мебели, – романтика.

Ладони зажили от ожогов, да и Аваддон порядком пришел в себя. Сидит на уцелевшем столе (стульев нету) и рисуется, сволочь, перед девками – то так черные крылья сложит, то эдак. А мне и удивить нечем – ни рогов, ни хвоста, одна харизма инфернальная.

Оля сразу на меня запала, а Полину, похоже, интересует Аваддон. Оля – это брюнетка из той «половины АББы», что наткнулась на нас в фойе после битвы с фомори. Деловая такая, ухоженная дама с короткой стрижкой, маленькой грудью, глазами робкой антилопы – похожа скорее на студентку, чем на ученого.

Поначалу мы приняли обеих за фрейлин двора маркизы де Помпадур – еще бы: пышные платья на китовом усе, кружева, вырезы (о! очень-очень симпатичные вырезы), веера. Однако нас сразу же разочаровали – в хорошем смысле слова. Девушки работают в Институте космических исследований (одна три года, а другая пять) – младшие научные сотрудники, изучают данные по Луне. Переоделись же они в средневековые платья просто потому, что им так нравится ходить, – обменяли у французских дворян на деловые костюмы.

Да, в этом одна из редких прелестей Апокалипсиса. Ты можешь напялить на себя все, что угодно, гулять в таком виде по улицам, приходить в офис, и никто не шарахнется в сторону, как от шизика. На Ленинском проспекте, Арбате, Остоженке кого мы только не видели. Индейцы чероки в орлиных перьях, со скальпами у пояса. Рыцари в полном боевом облачении – если рота идет по улице, лязг, как от вагона, набитого пустыми ведрами. Человекягуар – жрец ацтеков, с пришитой к телу наживо (!) звериной шкурой. Паганини в «жабьем» камзоле, яростно терзающий струны скрипки перед толпой угрюмых эмо – нуууу, этот, как в песне «Машины времени»: «Даже в морге он будет играть». Правда, к «Машине» это уже не относится. Она ближе к Апокалипсису больше была известна рецептами салатов, нежели хитами.

Полина откуда-то притащила шампанское, сразу четыре бутылки. Вот это меня просто порвало! Я далеко не первый раз в Москве, но убивает факт: даже во время Апокалипсиса русские умудряются доставать выпивку из-под земли, как арабы нефть. Открыли уже третью. Да, я, демон, люблю крепкие напитки (другое не берет), но можно попить и лимонадику.