Кудесник подошел к Ульриху остановившись на расстоянии удара.

– Я не то чтобы в обиде, но мне просто интересно – на что ты вообще рассчитывал? – с доброй улыбкой вопросил Кудесник – Ведь своими же глазами видел воскрешение Лазаря. Хотя понимаю, ты появился ближе к концу – затаскивал трупы Фомы и Каиафы в пещеру. Но отчего бы не представить вариант, что я обладаю аналогичной способностью воскресить всех убитых тобой людей? Ты же сам наблюдал, мне это не очень сложно.

…Ульрих молчал. Перед его глазами крутилась веселая пестрая карусель. Эти люди просто не могли остаться в живых, у них не было ни единого шанса. Он застрелил их, зарезал, отравил, раздавил горло, чувствуя под пальцами волну последней судороги. ОНИ МЕРТВЫ. Каждой клеточкой организма, растворяясь в ужасе, Ульрих ошущал, что совершил чудовищную ошибку. Начал не с тех. Сразу, как только он убил Иоанна, вторым надо было прикончить самого Кудесника. Тогда бы этот тип никоим образом не смог оживить тех, кого он уже успел отправить на тот свет. Подумать только – за одну минуту вся недельная работа насмарку. И как ему это удалось?

… Но ничего. Сейчас он исправит ошибку. Да, прямо сейчас.

Направив руку с пистолетом между глаз Кудеснику, Ульрих надавил на упругий спуск пистолета – два выстрела прозвучали один за другим.

Ученики вздрогнули – Матфей невольно присел, зажав руками уши. Всех поразило пламя, вырвавшееся из ствола «люгера», и страшный грохот.

– Ну, ладно, – сморщился от запаха дыма Кудесник – И что дальше?

На его теле не осталось ни единого следа от пуль. Они словно растворилась в воздухе, хотя Ульрих стрелял в упор. Рука убийцы дрогнула – третья пуля ударила в стену грота, с тонким визгом отрикошетив от камня. Невероятно. Значит, с патронами все в порядке. Они не отсырели, и порох вроде на месте. НО КАК ЖЕ ТОГДА ОН МОГ ПРОМАХНУТЬСЯ? – Сгинь! – окончательно потеряв самообладание, завизжал Ульрих. – Пропади! – Не могу, – извинился Кудесник – И вообще – это принято говорить моему оппоненту. Предупреждаю, даже если ты перекрестишься, я не рассыплюсь в прах. Но могу дать мел – для спокойствия нарисуй себе магический круг.

…Ульрих вновь нажал на курок «люгера». Он выстрелил три раза, тщательно целясь Кудеснику прямо в лицо. Патроны кончились, а Ульрих все продолжал судорожно давить на «собачку», слыша сухие щелчки.

Кудесник продолжал смотреть на него с интересом и любопытством.

– Кто… кто ты такой? – в истерике прохрипел Ульрих вопрос, который задавал еще в самом начале. – Откуда ты взялся? Твою мать… КТО ЖЕ ТЫ?

– Ну вот, – расстроился Кудесник, поворачиваясь к Петру. – Действительно, и ради чего мы тут вообще работаем? Подставляемся Синедриону, портим отношения с властями, испытываем физические мучения, совершаем чудеса, пишем бестселлер для будущих поколений. А потом появляется человек из этого самого будущего – и совершенно в толк не может взять, кто я такой? Сам видишь, его заело на этом вопросе. Может, визитные карточки нарисовать? Парень обо мне совсем ничего не знает. Иначе бы давно сообразил, что любые покушения на Кудесника устраивать бесполезно.

– «Визитные карточки», – трудолюбиво записал Петр. – Завтра же сделаем.

…Пальцы Ульриха разжались – «люгер» упал на земляной пол грота. Из начищенного дула потянулась извилистая струйка дыма. Как слепой, Хафен простер перед собой руки, пытаясь нащупать пространство, оно давило на него со всех сторон, моментально сделавшись чужим, злобным и жестоким.

Так значит все, что написано в Новом Завете – чистая правда…

Кудесник действительно – тот самый человек…

Он умрет, воскреснет. Придет снова, во второй раз – и будет править Землей, одолев в битве Шефа. Но умрет в Ерушалаиме за грехи людские так, как задумано умереть им самим… а не потому, что это запланировал Ульрих…

Получается, его нельзя убить… совсем нельзя… вообще… никогда…

НО ЧТО ЖЕ ОН ТОГДА СДЕЛАЛ? И ЧТО ТЕПЕРЬ БУДЕТ С НИМ?

В мозгу Ульриха что-то ощутимо сдвинулось. Он резко почувствовал сильнейшее головокружение. Ужасная боль горячей волной залила голову, из носа брызнули капли крови, похоже лопнул какой-то сосуд. Словно тряпичная кукла, он безвольно повалился рядом с дымящимся «люгером». Его скрутили судороги – он царапал ногтями землю, суча ногами и колотясь головой о мелкие, разбросанные по полу камни. И ведь надо такому случиться… он хотел убить Кудесника… убить Кудесника… убить…

Черт возьми, да это смешно… ну как же смешно… – ХАХАХАХАХААА…

Лежа на спине, Ульрих начал хохотать. Он смеялся визгливо, тонко и громко, бился, выгибаясь и брызгая слюной, хрипел и визжал. Смех волной рвался из горла, он не хотел, да уже и не мог остановиться – задыхаясь и натужно хрипя, он хохотал, хихикал и ржал, будто лошадь.

…Он продолжал смеяться и после, когда ученики связали его…

…Ленивый рассвет еще доедал последние звезды на бледном небе, когда до блеска вычищенная площадь перед помпезной резиденцией римского наместника начала заполняться людьми. Многочисленные зеваки не могли стоять на месте спокойно – слишком долгим было ожидание. Отчаянно волнуясь, по-заячьи подпрыгивая, они старались заглянуть через плечо находящегося впереди соседа. Каждому гостю не терпелось увидеть отъявленных злодеев, на чьей совести – зверские убийства десятка бедных людей, в том числе первосвященника Иудеи, а также несчастного старичка нищего. Среди разношерстной толпы отчетливо бросались в глаза расшитые золотом хламиды священников Синедриона, блистали галльские туники богатых купчих и отвращали взгляд закопченные лохмотья ремесленников. Тонкие кипарисы по краям площади устремлялись в небо зелеными стрелами, они были высажены с задумкой: ни одно дерево не должно было оказаться выше императорского штандарта, укрепленного на крыше здания. Зеваки переминались с ноги на ногу, ожидая прокуратора, однако тот не спешил появляться. Сидя в уютной домашней гримерке, Пилат с помощью двух египетских рабов накладывал себе румяна на гладко выбритые щеки.

…Тяжело звякнули кандалы, и публика на площади сразу оживилась. Солдаты римской стражи под руководством Эмилиана (его локоть картинно висел на пропитанной кровью перевязи) вытолкали наружу закованных в цепи Калашникова и Малинина. Скорбный путь арестантов продлился пару минут: тюремная пристройка (служившая разновидностью гауптвахты для проштрафившихся солдат) почти вплотную «лепилась» к прокураторскому дворцу. Издавая веселый звон наподобие тройки с бубенцами, оба приятеля поплелись вверх по лестнице. Зеваки притихли: преступники, даже если учесть тяжесть содеянного ими, являли собой страшное зрелище. Их лица покрывали черные синяки, на обнаженных до пояса спинах сплошной бурой коркой засохли кровавые полосы. По дороге от пещеры до виллы Пилата солдаты отряда Эмилиана выместили на пленных всю злость за раненых товарищей. Чуть позже, зайдя в камеру, мстительный Эмилиан добавил от своих щедрот по пять ударов хлыстом. Примерно столько же заключенные получили и сегодняшним утром, когда Малинин наивно спросил у стражи – когда подадут завтрак?

…Стоя на верхней мраморной ступеньке, Калашников уловил повисшую в воздухе тяжелую ненависть угрюмо молчавшей толпы. Малинин, ощупывая свежий синяк под глазом, тоже понимал – ничего хорошего им не светит.

– Похоже, они к нам не слишком гостеприимно настроены, – сделал грустный, но точный вывод казак, пытаясь разрядить обстановку.

– А с чего им нас любить? – вяло ответил Калашников. – Они же поголовно уверены, что мы с тобой прикончили первосвященника Каиафу, а на закуску – еще и кучу народу. Удивительно, как нас пока не растерзали на месте.

Над головой Калашникова просвистела «первая ласточка» – гнилое яблоко, брошенное кем-то из ремесленников. Вслед за солистом вступил хор: на узников обрушились апельсины, инжир и отборный конский навоз.