Я бессильно закрываю глаза, мои губы трепещут. В мыслях всплывает бледное лицо Олега: за долю секунды до смерти глохнущее сознание запечатлело его взгляд. Я ошиблась. Мне казалось, я видела жалость и ужас. Все, что угодно. Однако это не так. В серых глазах ясно читается з а в и с т ь.

ОН ЗАВИДУЕТ МНЕ. ТОМУ, ЧТО Я УМИРАЮ.

– Что такого они сделали? – тихо спрашиваю я. – Почему их наказали?

Демон горько вздыхает, обращая взор к потолку «шалаша».

– Несправедливо, – чеканит он слова сквозь тающую невозмутимость. – Почему ты не глухонемая невеста? Столько проблем решилось бы разом. Я тебе на отличном русском языке объясняю – пора искать «смертьфон». Лекция на библейские темы длилась достаточно, чтобы ты могла оклематься.

Я честно, но безрезультатно пытаюсь сползти с груды щебня.

– У меня жуткая слабость, – жалобно признаюсь я после тщетных усилий. – Извини, Агарес. Наверное, тебе опять придется тащить меня на руках.

Демон, видимо, ожидал такого поворота – он не слишком удивлен.

– До сих пор считалось сложным вести розыски и вместе с тем отбиваться от врагов, если у тебя на плече висит 60-килограммовая блондинка, – парирует Агарес. – Увы, ты весишь больше пляжного полотенца, а я не грузовой дракон. Оставить тебя здесь одну? Тоже не выход. Я видел много фильмов: как только главный герой покидает героиню и говорит: «Я сейчас вернусь», так ее сразу накрывает полная жопа. Нет уж, спасибо. Лучше побуду здесь.

Спина затекла. Я часто дергаю плечами – словно танцую «цыганочку».

– Зато мне в туалет не надо, – радостно сообщаю я. – Прикинь, тебе пришлось бы меня и туда носить? Прикольно, однако у воскресших мертвецов, оказывается, нет естественных отправлений. В принципе это можно было уяснить и по старым ужастикам, где зомби активно едят людей, но забывают посещать кабинки М и Ж. Хотя не совсем понятно, куда девается то, что они едят и пьют, ну да ладно. Может, в организме растворяется. Хорошо, раз уж ты остался, давай поболтаем… разумеется, не теряя бдительности. Могу ли я узнать настоящие имена всех троих, состоящих в «союзе проклятых»?

– Разумеется, – по-старушечьи поджимает губы демон, демонстрируя своей гримасой глубокий и очевидный скептицизм. – Но они тебе ничего не скажут.

– Зато, наверное, скажут мне, – прерывают снаружи.

Человек, стоящий перед обломками стены, опускается на корточки: я вижу знакомую серебряную маску. Ангел приветственно машет черной рукой.

– Так и думал, что ты вывернешься, – безрадостно произносит Агарес. – Примерно минуту назад меня начало заново тошнить и голова отвратно закружилась. Основной признак – милый братец пасется где-то рядом.

– Слава богу, – пожимает плечами Аваддон.

Демона немедленно бьет слабым, но ощутимым электрическим разрядом.

– Козел с нимбом, – устало замечает он. – Специально так сделал?

– А то, – ангел явно улыбается под маской. – Я все слышал. Ты называл представителей Небес импотентами и думаешь, это тебе сойдет с рук? Однако я отложу нашу драку на утро. Сейчас мы наблюдаем интересное кино: значит, ты опознал группу коммандос? Любопытно – кто же они?

Демон корчит такую рожу, что я заливаюсь смехом. Видно, при обычных обстоятельствах он, не задумываясь, отправил бы брата в «эротический пеший тур». Но сейчас мы сидим в одной лодке и у нас один и тот же враг.

– Нет проблем, – с видом акулы говорит Агарес. – Стой и слушай…

Он произносит три имени. И верно – они не говорят мне ничего. Странные, их не так легко выговорить с первого раза. Одно я как будто слышала, что-то знакомое… но, напрягая память, не могу припомнить детали. Эмоции ангела, как обычно, скрывает маска: он хранит молчание, обдумывая сказанное…

– Матерь божья… – мрачно произносит Аваддон минуты эдак через две.

Демона опять шарахает разрядом.

– Охренел, что ли! – злобно орет он в лицо ангелу. – Может, хватит?

– Прошу прощения, – отвечает тот с глубокой задумчивостью.

Поперхнувшись, Агарес сейчас же умолкает: похоже, он элементарно ошарашен, что сводный брат извинился перед ним – впервые в жизни.

– Я пытаюсь разобраться, – сообщает Аваддон, взявшись за край маски. – Ох, как я сам-то об этом забыл? Во втором семестре в академии ангелов курсовую писал по проклятиям… и на тебе. А с кем же тогда я встретился в вестибюле «Отрадного»? Если верить твоему предположению, это Малх.

Демон молча кивает. Сгибается и на четвереньках выползает из «шалаша». Выпрямляясь, Агарес со страданием на лице отряхивает плащ, выбивая из него целые облака белой пыли. Цвет плаща, правда, от этого не меняется.

– Что ж, теперь понятно, откуда у меня ощущение, что я мог видеть его раньше, – глухо звучит из недр маски. – Тогда не мешкай – ищи «смертьфон». Я побуду в твое отсутствие на охране невесты. Поторопись.

Демон, вопреки ожиданию, не трогается с места.

– Мне пришла в голову одна интересная мысль. – Глаза Агареса блещут подозрительностью. – По сути, вся эта троица действует в интересах Небес. Ведь вы же затеяли Апокалипсис вовсе не для того, чтобы он сорвался? А если невеста избежит прикосновения Мидаса, то именно это и произойдет…

Аваддон крутит пальцем у виска, снимая маску. Их взгляды скрещиваются. От демона исходит темное напряжение, от ангела – ленивая расслабуха.

– Брателло, открою тебе один секрет. – Ласковый голос Аваддона льется успокаивающими волнами, как морской прибой. – Мое задание: охранять невесту от любых посторонних посягательств. Мало ли кто и что творит, прикрываясь именем Небес? Да будет тебе известно – святая инквизиция, отправившая на костер миллион человек, тоже была уверена: она сражается против Дьявола. Я давно не верю тем, кто утверждает, что действует в райских интересах. Как правило, это продавцы средств для похудения.

– Вы обсуждаете меня как вещь, – возмущаюсь я. – А я могу решить?

– Нет, – хором отвечают ангел и демон, не отрываясь друг от друга.

Противостояние длится с минуту. Демон первый отводит глаза.

– Хорошо, – бурчит он. – Я иду за «смертьфоном». Но, клянусь Сатаной… если ты поставишь под угрозу мою карьеру в тот момент, когда мне уже почти подчинился Северный сектор Ада… это означает открытую войну.

Черное лицо ангела отражает целую гамму чувств – снисходительность, недовольство, небрежность и нетерпение. В самом конце этой небольшой сюиты он приподнимает левую бровь: видимо, жест означает насмешку.

– Покажись доктору, брателло, – усмехается Аваддон. – Пусть пропишет тебе таблетки от паранойи. Ты долго будешь тут топтаться? Если несложно, раздобудь по дороге что-нибудь огнестрельное. У меня с собой только ятаган, отнял у янычара.

Найдешь «смертьфон» – сразу звони Сатане… а то знаю тебя: начнешь выяснять, какие туда мобильные игры загружены.

Не ответив, демон отступает в белое облако: его лицо исчезло в пыли. Ангел, не дожидаясь приглашения, протискивается в «шалаш», притащив с собой кривую янычарскую саблю без ножен. Я подползаю ближе к нему.

– Ну а теперь, – подначиваю я. – Рассказывай, за что наказали тех троих?

Ни ангел, ни невеста не могут видеть странную фигуру у дымящихся обломков Теремного дворца. Она стоит, раскинув руки крестом, прикрыв дрожащие веки, поднимая к небу молочно-белое лицо. Рядом в молчаливом ожидании замерли три человека. Их кожу покрывают ожоги, свежие раны кровоточат, от лохмотьев одежды исходит запах гари. У мужчины с бритой головой на горле багровеет шрам, покрытый засохшей коркой. Пальцы фигуры шевелятся, ощупывая туман – так, словно он состоит из гранита.

Он открывает глаза. Зрачков не видно – только белки.

– Она здесь, – внятно шепчет Мидас, кусая губы. – Она совсем рядом…

Сигнал «смертьфона» терзал голову, пробивая мозг насквозь, как стрела. Упругие радиоволны раз за разом отскакивали от барабанных перепонок. Уже очевидно: когда аппарат использовали для последнего разговора, то забыли отключить маячок системы обнаружения. Пыль тягуче оседала вниз, давая возможность рассмотреть очертания изломанных тел и здания, лежащие в руинах, – утреннее солнце уже пробивалось сквозь белый туман. «Новоживые» братки, убитые на разборках девяностых, пришли в себя быстрее остальных. Приняв на грудь слоновью порцию коньяку из кремлевских подвалов, они вовсю отплясывали в тумане, отсвечивая красными пятнами пиджаков. Искалеченный градом музыкальный центр из разграбленного ГУМа давился старым компактом, делясь на всю площадь децибелами лихой песни, когда-то сотрясавшей все столичные танцполы: