- Не зови меня так, пожалуйста, - сказал я. - Называй меня просто Олегом.

- Я вижу, ты после сечи той, сам не свой, - проговорил он и встал, прислонившись плечом к соседнему дереву.

Я заметил, что куртка на плечах боярина набухла от влаги, а чуб промок и сбился на сторону. Видимо, ходил посты проверять, пока я тут сижу и своим мыслям предаюсь. Вот почему так: он этим озадачился, а я, которому на самом деле стоило бы заняться лагерными делами, сижу и предаюсь размышлениям?

А все потому что я не на своем месте. Нет, все же назад в Васильевское я не вернулся бы, уж слишком много узнал за последнее время и слишком поднаторел в деле убийства себе подобных. Но почему я не могу быть рядовым солдатом, которому положено выполнять приказы, а Лука Филиппович - князем, за которого я бы дрался? В нем ведь опыта и духа княжеского в десятки раз больше, чем во мне.

- Олег, ты меня слышишь вообще? - спросил он, и я понял, что прослушал его последнюю фразу.

- Извини, боярин Лука, задумался, - мотнул я головой.

- Просто Лука, раз себя титулом называть не велишь, - махнул он рукой. - Ты для меня и сына моего столько сделал, что мы твои должники вечные. А такого чтобы я долгов не отдавал, не было еще.

- Я сына твоего чуть не угробил, - ответил я. - Его ведь в бою сегодняшнем чуть не убили. Ты вот из своих воинов никого не потерял, если бы Никита с тобой был, может и ему так не досталось бы.

- Ты ему людей дал. И, надо сказать, мудро дал, потому что с такими, как разбойники те, только мой сын справиться и сумел бы, - боярин усмехнулся в мокрые усы. - А еще, когда ты под его начало отряд выделил, ты возвысил его. Он для людей своих из боярского сына сам в боярина превратился. И люди те его спасли, телами своими закрыли, все легли, но боярина своего защитили. Так и должно было случиться.

- Должно было? - переспросил я.

- Ну да, - пожал плечами Лука. - Дружинников дело - животы свои класть.

- А бояр задача - сделать так, чтобы они свои животы не зря положили, - продолжил я за него. - Мне Игнат это говорил. А что теперь с ним? Тоже живот свой положил.

- Игнат - мудрый мужик, и дружинник верный. И раньше времени его не хорони, мало ли, обойдется?

- Не обойдется, - мотнул я головой. - Я лекарь, я в таких вещах понимаю. Разорванное легкое - это все. До утра, может быть, доживет, в сознание раз придет, а потом…

- Тут уж, как Красный Телец решит, - ответил боярин Лука.

- Игнат - христианин, он Красному Тельцу требы не кладет. А приберет его Христос к себе или нет - не знаю. Но, думаю, что приберет.

- Это, значит, что в небесном воинстве у Христа одним хорошим воином больше будет. Не кори себя, Олег, все мы там рано или поздно окажемся.

- У Христа в небесном воинстве людей нет, ангелы одни. А корю я себя за то, что плохой из меня князь, потому что сеча сегодняшняя зря случилась. Не нужно нам было возвращаться сюда, даже дураку круглому же ясно было, что нарвемся. А я не подумал. И почти четверть рати положил.

- Мог и больше положить. У боярина Сергея дружина сильная, и повезло нам, что у них лошади усталые были после перехода, гнали они, видимо, нас перехватить торопились. А у нас, наоборот, кони свежими оказались, пусть и не отдохнувшими. Мы бы в любом случае выстояли. Но если бы с ним не новики голожопые, даже без доспеха подходящего, а настоящие ратники были, то половины из наших мы не досчитались бы.

- Я вообще не понимаю, чего они на нас выскочили. Могли ведь дозорных отправить, а сами засаду подготовили б. И тогда из леса одним залпом половину положили бы, а остальных в рогатины взяли.

- Как ты с татарами сделал, - кивнул Лука. - Чисто сработал, полтора десятка разбойников перебили, а сами ни одного человека не потеряли. Даже не ранили никого.

- Да то не сеча была, - махнул я рукой. - Так, ерунда. Они грабежом заняты были, ну мы подкрались, да постреляли почти всех сразу.

- Умно сработали, говорю же.

Отвечать я на это ничего не стал. Какое-то время мы молчали, и слышно было только град дождевых капель, разбивающихся о листья, треск сырых дров в кострах, да шелест ветра. Я чувствовал, что и сам уже порядком промок, пусть и сидел на сухом.

- А я знаешь, что подумал? - вдруг сказал боярин Лука.

- Что? - спросил я.

- А то, что из тебя воевода вышел лучший, чем из боярина Сергея. Тот ведь и сам полег и почти весь отряд положил. А могли, как ты говоришь, засаду устроить.

- Они не знали, что нас столько, - пожал я плечами. - Он сам так и сказал, мол, смерды, которые нас заметили, да доложились, считать не умели. Вот и сказали, что нас больше десятка, а насколько больше - нет.

- А должен был знать, - голос боярина стар сильнее, он будто бы припечатывал меня своими словами. - Должен был знать, иначе не воевода он, а дерьмо. А ты, лучше, о живых подумай, чем о мертвых скорбеть. Ты из нас всех - единственный обученный лекарь, и раненым твоя помощь нужна. Так что поднимайся и иди к ним.

И правда пойти что ли? А то расклеился сижу тут, пока люди мои с ранами мучаются. Они ведь за меня пострадали, за князя своего.

- Воды вели вскипятить, - поднялся я на ноги и кое-как отряхнул налипшую на штаны хвою. - Тряпки пускай чистые несут, а то, то что там, сразу после сечи намотали, наверняка ведь никуда не годится.

Боярин ничего не ответил, только кивнул. Похоже, считал, что вылечил меня от напавшей меланхолии, дело мне нашел. Ну и ладно, раз ему так хочется, то пусть думает.

***

На какое-то время я сумел отвлечься от мрачных мыслей, пока разбирался с ранеными. Большинство из них приходили с какой-то ерундой, на которую в боевых условиях и внимания никто не обращал: порезы, ссадины, да синяки на тех местах, где доспехи хоть и сдержали удар, да не совсем.

Но я прилежно занялся всеми: кому-то промыл рану настоем календулы, другим наложил примочки из очанки и окопника, после чего отправился заниматься уже тяжелыми.

Таковых оказалось всего трое, и всех их разместили в шатре. В сознании был только один: Женька, новик, которому не повезло упасть с коня в самом начале схватки. Выбраться из-под тяжелой туши он не смог, потому что свалился неудачно и сломал левую ногу.

Но перелом был хороший, если, конечно, такое слово можно было использовать в отношении тяжелой травмы. Даже кости составлять не пришлось, так что все заживет. Правда, месяц-полтора придется ему передвигаться с обозом, потому что верхом он ездить, конечно, не сможет.

А вот у других двоих дела обстояли гораздо хуже. Одним из них был Игнат, он так и не пришел в себя, и все, что я смог сделать для старого воина и своего наставника - это туго перемотать ему грудь в надежде, что кровь остановится и не станет литься во внутреннюю полость. Хотя, конечно, надежды на это было мало.

А вторым был тот самый Камень из Огибного. По голове ему досталось знатно, даже сильнее, чем Пашке в свое время. С этим я даже сделать ничего не смог, только туго перемотал голову, чтобы кровь не лилась, да оставил лежать. Если повезет, и здоровяк окажется сильнее смерти, то рано или поздно придет в себя.

Закончив, я оставил в шатре Ефима, а сам вышел на улицу. Пока я разбирался с ранеными дождь уже успел прекратиться, да и солнце изрядно продвинулось в своем пути по небосводу, все ближе и ближе подбираясь к горизонту. Однако закат еще не начался, и даже в лесу было более-менее светло.

Воины мои, кому не пришла очередь заступать в караул, собрались вокруг костров и ели из деревянных мисок горячее варево из вяленого мяса и муки, разболтанной в воде. Я подсел рядом, получил такую же плошку и слопал ее, не ощущая вкуса.

Хандра снова захватила меня. Остальные воины, как мне казалось, особо не грустили: грелись вокруг жарко пылающих костров, радовались проглядывающему сквозь кроны деревьев солнышку и тому, что остались живы.

Друзья мои сидели вместе со всеми. Пашка жарил на углях набранные в лесу лисички и белые грибы, нанизав их на обструганные палочки. Роман что-то жевал, наблюдая за тем, как тот готовит.